— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — тут уже, как мне кажется, ошибку допустил я, опять же, действуя слишком топорно, поэтому я и удовлетворил его просьбу. — Знаете, — меж тем продолжил он, — когда вы говорили о борьбе и выборе, меня навело на одно воспоминание из моего детства. Мы жили очень бедно — я и моя дорогая матушка, — что частенько голодали. Так вот, в один из таких дней, когда с самого утра во рту не побывала даже крошка хлеба, мы сидели в храме и молились Эгиру, чтобы он послал нам еды. Наконец, устав молиться я оставил ее там, а сам ушел на рынок и украл хлеб, накормив себя и мать. Конечно, я утрировал вам историю и рассказал ее коротко, пропустив, как я сначала попрошайничал, но встречал лишь грубость и обман. Коротко говоря, суть такова — если тебе нужно чего-то, помолись, а потом пойди и возьми это.
— Тебе нелегко пришлось, — горстка сочувствия должна была помочь наладить отношения.
— Оставьте жалость себе. Сир Деннар, вы видите мое состояние: я устал, поговорим в другой раз.
Презрение к такому существу все еще оставалось во мне, но, помня, что грубая сила не была до сего момента союзником, решил набраться терпения и хорошим отношением добиться нужного.
— Продолжим в следующий раз.
— Благодарю за понимание, — кивнул он и добавил: — я не сильно знаком воочию с Сендами, но вы отличаетесь от них.
— Потому что я не Сенд.
— Должно быть, вам тогда очень одиноко, — заметил он, и отвернувшись к стене, свернулся калачиком.
Я еще несколько секунд провел в своем положении. Его последние слова что-то во мне задели. Что-то, о чем я до сего момента не задумывался. Наконец, сбросив с себя оцепенение, вышел наружу, и с глотком свежего воздуха, как рассчитывал, рассеются пагубные мысли, но, кажется, я просчитался.
Глава 16. Максимилиан
— Лопни мои глаза, этого не может быть, — шептал я себе, читая письмо от призрака прошлого.
Едва взяв его в руки, я не сразу осознал от кого оно, а осознав, не сразу поверил. Наверное, такая реакция обусловлена тем, что он был чем-то таким, что осталось глубоко где-то там, еще в родном мире, хотя, как правильно сказать, прибыли сюда вместе, и, тем не менее, он уже не вписывался в мою реальность сейчас.
«Здравствуй, Максим!» — начинает Денис словами и ими же определяет, насколько сильно выросла между нами пропасть, перейдя отношениями от дружбы до официально деловых. Мы никогда так не приветствовали один другого, обычно ограничиваясь простым пацанским «здорова». Но, для справедливости, условия с тех пор изменились, и, быть может, таким образом, он хотел подчеркнуть мое высокое положение. И все же, скажу, что мои ожидания и настрой само собой приобрели черты чопорные, подозрительные и выжидающие. На ходу сразу же делал наброски на каждое его слово, соображая ответное письмо. Решил, что буду держаться тех же эмоций и того же стиля письма, которым пишет он. Спросил о моих делах, поинтересовался здоровьем и выразил надежду, что все у меня хорошо, но, опять же, это чисто соблюдение формальностей, как прелюдия к кульминации, и, как полагают большинство людей, задание хорошего тона дальнейшей беседе. Но для таких, как я, то есть конкретных людей, такое кажется излишком, мешает и отнимает драгоценное время. В ответном тексте намеренно проигнорирую эти строки, оставив их без ответа, чтобы дать ему понять, что нас отныне связывают лишь утилитарные отношения. Задался себе вопросом правильно ли я поступаю таким образом, и не нашел ответа. Еще многое стоит обдумать.
Проводил глазами далее, нигде конкретно не задерживаясь, потому, что это были лишь формальные слова, где он выражал свое почтение, безмерное уважение, вспоминал нашу дружбу и былые дни, говорил, как скучает, сожалеет, что обстоятельства и километры растерзали некогда близкую связь, сказал, как Виктория будет очень рада видеть сокурсника и по совместительству такого же близкого друга и прочее, и прочее, пока не дошел до самой конкретики и единственной цели, почему он мне, собственно, и написал. Чуть было не проскочил, так быстро пробегал глазами попусту растрачиваемые чернила, но, впрочем, уловив глазами суть, разочаровался в построении текста. Зовет меня к себе и назначает дату. Прости меня, дружище, но ты не можешь вот так просто назначить дату и позвать меня. Ты сначала должен был позвать, а уже потом поинтересоваться у меня когда, а иначе получается так, будто бы я готов бросить все на свете и явиться лишь по твоему одному зову. Здесь я задумался — почему сейчас. Столько времени взаимного игнорирования, а затем внезапно… Чего же он хочет? А хочет ли? Да определенно, да.
Я, наполненный подозрением и домысливанием, терзал себя этим одним вопросом, находя на него кучу ответов, не останавливаясь на одном конкретном, от возможного признания его слов, вплоть до предложения связать меня с ними какой-нибудь очередной подстилкой, не откажу себе в этом грязном слове; тем более прецеденты уже были: несколько, определенного круга семей, предлагали мне тонким намеком, а иногда действуя более прямолинейно, взять в жены одну из очередных дочерей, племянниц, внучек, сестер и еще кого. Только это было не в моих интересах связывать себя путами обязательств, входя в какой-то род; быть в подчинении. Нет, здесь не были замешаны высокие цели на всю жизнь или грандиозные с оными планы; нет, все было во внезапно приобретенных ощущениях. Когда стоял там, на арене, над телом поверженного мной, и смотрел, как он делает свои последние, едва заметные, издыхания, я ощутил незнакомое до сего чувство огромной власти над живым существом и это по-настоящему опьяняло. Я вершил исход — жить ему или не жить, умереть или не умереть. С тех пор это было мне как на пользу, так и во вред: я добился определенного положения, но вместе с тем приобрел репутацию беспринципного, идущего по головам, человека. Само собой, не пересекающий определенных границ, и это одновременно меня раздражало, так как приходилось вилять и быть гибким; но это лишь временное пристанище, до поры, когда вся власть окажется у меня одного и… впрочем, об этом еще рано.
В конце он завершает еще одним пожеланием мне всего самого наилучшего. Короче, в итоге решил ответить ему коротко и ясно, с намеком, где он, как я надеюсь, все сам поймет. Поблагодарил его за приглашение и предписал: «к сожалению, в эти даты я очень занят, и посетить тебя не смогу» и добавил «всего самого наилучшего».
Кончив с этим письмом, с легким вздохом внес последние штрихи в свою одежду и направился наружу делать дела.
Вышел, сделал глубокий вдох, насладился свежестью воздуха, подставил лицо солнышку, — да, именно солнышку, а не солнцу — настолько была прекрасная погода. Повернул направо и зашагал по мостовой, которая к прекрасной погоде добавляла прекрасную эстетику. Мне нравился этот город с его своеобразной атмосферой, с его острыми черепичными крышами, узкими улочками; каменные невысокие дома однозначно выигрывали у сплошного стекла, а цветочные клумбы вдоль тротуаров поистине ввергали меня в визуальный экстаз.
Идя своим шагом и любуясь окрестностями, я снова задумался над письмом от старого друга. Не вскрытый вопрос червячком грыз меня изнутри: почему же он позвал меня к себе? А почему именно сейчас? Но даже если оставим этот вопрос, интереснее всего было другое — моя реакция на это. Сначала я впал в недоумение… по понятным причинам. Затем испытал и радость от того, что это своего рода было надежной на восстановление дружбы, потому что ощутил в себе, что скучал, и одновременно с этим отторжение, вспомнив, как я вечно был на вторых ролях, идя туда, куда он укажет. Воодушевление, что можно покорять этот мир вместе, и эгоизм — нежеланием делиться лаврами. Какая-та химера настроения.
Наконец, под глубокими раздумьями, незаметно для себя я, поднявшись по пяти ступеням, стоял у нужной мне широкой двери трехэтажного, покрытым облицовочным гранитом, массивного здания. Дернул за кольцо и прошел внутрь. Просторное фойе, упершись колоннами, нависала, покрывая собой до блеска натертые полы, на котором было изображение эмблемы — пятигранный щит, с острием внизу, и огромной буквой «Б» в ее центре.