Немцы методично искали спрятавшихся в Большом гетто евреев. Поиск начинался сразу после завершения очередной Акции и заканчивался вечером перед началом следующей. Немцы, как уже было сказано, использовали специальных собак, натренированных разыскивать людей в подвалах, на чердаках, даже в специально сделанных и как будто бы идеально скрытых бункерах-тайниках. Довольно многие пытались спастись в таких бункерах. Я видел два таких, уже обнаруженных немцами, тайника. Один из них, по улице Варшавской 6, был чрезвычайно тщательно спланирован и хорошо спрятан, там могло уместиться много людей и жить довольно долго. В этом бункере, где скрывалась семья Мительман, были консервы, крупы и другие приспособленные для длительного хранения продукты как минимум на два года, к тому же был доступ к воде. Этот тайник даже собаки не нашли. Мительманов выдал один из еврейских полицейских, которого вместе с женой и двумя детьми должны были отправить последним поездом, но ему обещали помилование, если он укажет, где еще прячутся евреи. Он знал про бункер Мительманов и рассказал о нем немцам, чтобы спасти жену и детей. Бедняга умер под пытками – не смог назвать больше укрытий, он их просто не знал. Правда, жену и детей оставили в «Металлургии», но я не знаю, что с ними случилось потом. Семью Мительман, семь человек, расстреляли на месте. В их укрытии немцы нашли и уничтожили записи профессора Меринга о событиях в Ченстохове.
Обнаруженных в укрытиях евреев, тех, кого не расстреляли на месте, а таких было довольно много, сгоняли в специальный дом. В основном старики и дети, для них единственной возможностью выжить было – спрятаться. Их допрашивали, угрожали, били и пытали, даже обещали помиловать, если они назовут еще кого-то, кто спрятался в гетто или «на той стороне». Всех их отправили последним поездом в Треблинку.
Должно быть, это было очень важно для немцев – найти и уничтожить каждого еврея в Ченстохове. Была проделана огромная работа, затрачены немалые средства для того, чтобы не выжил никто. В Ченстохову привезли специально обученных полицейских, различных экспертов, дрессированных собак, оборудование – все для того, чтобы безошибочно находить спрятавшихся людей. Я был очень удивлен, когда несколько месяцев спустя узнал, что все-таки удалось спрятать около двадцати еврейских мальчиков.
Когда нас привозят в очищенные районы гетто, там, кроме нас, никого нет. Туда никого не пускают, чтобы избежать мародерства. Мародерством имеют право заниматься только немцы, а мы им помогаем.
Улицы, дома и дворы совершенно пусты, как в кошмаре, ни одного человека не видно и не слышно в эти последние, по-прежнему теплые и ласковые осенние дни. Раза два я видел несколько немцев в мундирах, пять или шесть человек, и однажды – двух женщин в штатском. Они выглядели, как туристы на экскурсии. Еще как-то раз появились два гестаповца, они по-видимому проверяли пустое гетто.
В большом доме по улице Вильсона 20/22, который и мы, и немцы называли мебельным складом (раньше здесь была мебельная фабрика Левковича) немцы собрали евреев-ремесленников: плотников, слесарей, маляров и электриков. В их задачу входило за три дня приспособить два дома по улице Гарибальди для складирования вещей, найденных в гетто. Мы, команда уборщиков, собираем туда все, что удалось найти: мужскую одежду в одну комнату, мужское нижнее белье – в другую, женское платье и нижнее белье, приличную мебель и лампы, швейные машинки и электроприборы, картины и скульптуры, драгоценные металлы – серебро и золото, другие изделия из металла, все аккуратно рассортировано по отдельным помещениям. Вещей очень много. Ведь это предметы обихода пятидесяти тысяч человек.
Я самый младший в группе, которой руководит Хандтке – «Белая головка». Под зеленой шинелью он носит нештатный белый шарф, который очень подходит к его бледному лицу, выцветшим бровям и почти белым волосам. Он пока не демонстрирует своих обычных привычек – «выстрели – убей», наверное, уже настрелялся вдоволь во время Акций и поисков спрятавшихся. Он ведет себя с нами, входящими в его группу, почти дружелюбно.
Мы начали с самой старой и бедной части гетто по берегу реки Варта. Когда этот район был очищен, сюда начали сгонять евреев из других мест – с «Металлургии», из Хасаг-Пельцери, Хасаг-Раков, Ченстоховянки, мебельного склада. Туда же поместили и нас с улицы Гарибальди – но не Пинкуса, Сару и Романа, они так и продолжают жить в мастерской фрау Мосевич. Немцы называют теперь этот район «Das kleine Ghett» – Малое гетто. Каждое утро нас забирают на работу, мы работаем как минимум двенадцать часов и к вечеру возвращаемся назад.
Нас, работающих на уборке, называют «фазовники». Несмотря на то, что это строжайше запрещено, некоторые надевают на себя или просто выносят тряпки поприличнее из тех, что были оставлены в пустых квартирах, чтобы на следующий день кто-то другой на своем рабочем месте выменял одежду на еду или продал польским рабочим. Выручка делится пополам между обоими смельчаками. Таким образом в Малое гетто попадает какая-то еда. Немцы не замечают, или им, может быть, просто наплевать, что кто-то из нас возвращается не в той одежде, в которой был, но иногда происходят выборочные обыски. У одной женщины при таком обыске нашли две серебряных кофейных ложечки. Полицейский Шиммель, руководивший обыском, застрелил ее на месте в присутствии остальных, после чего группе разрешили вернуться в Малое гетто. Говорят, что некоторые из фазовников все равно решаются выносить драгоценности и что многие собрали уже приличное состояние. Не думаю, чтобы это было правдой.
Нашей работе мешает то, что многие двери в квартирах заперты, несмотря на строжайший приказ уходящим оставлять двери открытыми. Может быть, двери просто захлопнулись на сквозняке, а может быть, немцы сами захлопнули их после проверки. Хандтке как-то увидел, что я ломиком довольно ловко открыл какую-то дверь, и теперь он каждый раз посылает меня взламывать замки.
После того как я вскрыл дверь, у меня есть около часа, пока не подтянется Хандтке с остальной группой, к тому же мне слышно, когда они приближаются. Я оглядываю пустые, тихие квартиры – они выглядят так, как будто в них еще живут, как будто хозяева вот-вот вернутся.
Но они не вернутся никогда. Я вижу, в какой панике проходили сборы, на столе стоят полупустые тарелки с едой, что-то осталось в кастрюле на плите. Может быть, ушедшие хотели съесть то, что им удалось припрятать, чтобы хватило сил на дорогу – но не успели. Переодевались в спешке – на стульях, на кроватях, на полу брошена одежда.
Кроме того, что я стал специалистом по взламыванию замков, я научился также находить драгоценности, хотя и не знаю, что мне с ними делать.
Однажды на самом дне среднего ящика бюро из светлой березы я нашел маленькие сверкающие камушки, завернутые в вощеную бумагу – это наверняка драгоценные камни, иначе зачем бы их было прятать? Один большой и три поменьше тщательно ограненных камня выглядят как бриллианты. Я испуган, не знаю что делать, охотнее всего я бы с ними не связывался, а с другой стороны, я понимаю, что следовало бы их вынести, их так легко спрятать, а они, может быть, стоят целое состояние. Камушки можно будет обменять на продукты, или они пригодятся нам после войны. И все же, я боюсь рисковать жизнью из-за драгоценностей. А если я положу камни назад, их возьмет Хандтке, этого мне тоже не хочется – я видел, как он убивает евреев, он не заслужил такого подарка. А может быть, это вовсе и не бриллианты, может быть, это просто ничего не стоящие кусочки стекла – вдруг я понимаю, что это было бы для меня облегчением.
Из уроков физики в школе я помню, что алмазы очень тверды, тверже стали. В другом ящике в кухне я нашел молоток, положил самый большой камушек на стальной край плиты и попытался разбить его – если это бриллиант, он не расколется. Это нелегкая работа, несколько раз камень выскальзывает из-под молотка, но в конце концов мне удается его разбить – на плите остается лишь горстка блестящего порошка, который я собираю и выкидываю в мусор. После нескольких попыток все камушки превращаются в порошок, те, что поменьше, раздробить оказалось намного проще. Проблема решена, и я чувствую облегчение. И все же червячок сомнения остается – а вдруг я расколошматил настоящие бриллианты?
Я, может быть, трусоват, я признаю это, но зачем рисковать жизнью? И Хандтке ничего не достанется. В дальнейшем я всегда беру с собой молоток – если кто-нибудь спросит, я скажу, что он мне необходим, чтобы открывать двери. Но никто не спрашивает, и в течение недели я нахожу еще четыре спрятанных камушка, сверкающие белые и зеленые драгоценные камни – все превращается в порошок и исчезает в мусорной корзине.
Я могу понять, почему немцы оставили немного евреев в Ченстохове. Рабочие из нас, конечно, не особенно хорошие, используют нас тоже не так уж эффективно, здоровенные немцы заняты нашей охраной, вместо того чтобы сражаться на фронте – но мы все же что-то делаем. Но почему оставлены в живых евреи в таких лагерях, как Равенсбрюк, Бухенвальд и Берген-Бельзен в самой Германии? Может быть, мы были нужны, чтобы какие-то особенно заслуженные немцы могли быть вознаграждены безопасной работой, вместо того, чтобы рисковать жизнью на фронте? Или кто-то из высшего начальства в Берлине рассматривал нас как возможный предмет переговоров, страховку на тот случай, если дела на фронте пойдут плохо?
Потому что, пока происходило истребление евреев в ченстоховском гетто, военное счастье уже повернулось. Уже прошло восемнадцать месяцев с момента, когда ближайший наперсник Гитлера, Рудольф Гесс, которого Гитлер считал своим преемником, улетел в Великобританию, чтобы попытаться начать мирные переговоры. Прошло девять месяцев с тех пор, как двадцать шесть союзных стран подписали Вашингтонскую декларацию о том, что их главным врагом является Германия и ни один из союзников не будет искать с ней сепаратного мира. Немецкая промышленность начала выдыхаться, несмотря на тотальный перевод ее на военные рельсы и централизованное производство вооружения. У немцев не хватает солдат и техники, в то время как военная промышленность Великобритании и в первую очередь Соединенных Штатов работает на полных оборотах. Потери в немецком подводном флоте превышают пополнение, к тому же союзники оккупировали Иран, чтобы обеспечить сухопутные поставки вооружения в Советский Союз.
Прошло девять месяцев, как Гитлер вынужден был приостановить из-за морозов мощное наступление в СССР. Летнее наступление, из-за недостатка ресурсов ограниченное только южным фронтом, выдохлось. Происходит гигантское перевооружение советской армии, которая через месяц начнет под командованием маршала Василевского мощное наступление на растянутые на две с лишним тысячи километров немецкие линии обороны.
Ловко задуманное и проведенное наступление генерала Роммеля в Северной Африке остановлено, позже в октябре войска союзников под командованием маршала Монтгомери прорвут фронт у Эль-Аламейна.