— Не проехаться ли нам, товарищ главком мехсил совхоза, на поля предстоящей битвы за хлеб, а? Хочу там, на месте, с тобой одним замыслом поделиться.

— Согласен, Павел Маркович, — откликнулся Трайнин и не удержался, спросил: — Небось опять что-нибудь задумал? Да уж не тяни, говори.

— Кое-какие предложения имею. — Скупо улыбнулся Стрельцов. Взглянул на часы, заторопился. — Время не ждет, поехали. Дорогой расскажу, а на месте покажу. Поймешь. И, думаю, оценишь. Собирайся!

— Да я готов, Павел Маркович.

Стрельцова Трайнин знал еще по довоенному времени, уважал за беспокойный характер, постоянный поиск, трезвую оценку авторитетных мнений. Жизнь Павла Марковича строилась как бы из одних экспериментов. То он долго и упорно искал способы сохранения влаги на неполивных землях, то думал о лесозащитных полосах, создание которых здесь, в условиях Узбекистана, большинство специалистов и ученых отвергали. А он верил и бился за эту идею.

Павла Марковича Стрельцова считали даже «неудобным» человеком. В основном за то, что не терпел он эдаких «точных» инструкций и планов, спускаемых сверху. Всегда горячился: «Да что они там думают!? То ли за бестолковых нас принимают, то ли вообще за отъявленных бездельников! Ну скажите вы мне, откуда этому академику из Ташкента знать, что у нас на сероземе сможет расти лишь хлопок, а не пшеница? Или как пахать и когда сеять в Кашкадарье, а когда в другом районе? Нам же на месте виднее! Так нет, этот кабинетный ученый все как по нотам расписал — как, когда, что! Будто роботам, машинам. А мы ведь люди, люди! На этой земле живем, которую он, ну разве что, наездом видел. Да и то — куда там! Так что не согласен я с этой инструкцией! Буду делать так, как мне опыт велит».

И ведь делал! И получалось!

Правда, бывали и промашки. Как-то уже в конце войны, в апреле сорок пятого, надумал Павел Маркович пробные лесополосы высадить. Пока лишь кустарниковые. Людей увлек, те и в неурочное время работали. Но то ли порода кустарника была выбрана неудачная, то ли время для высадки упустили, но лесопосадки погибли, даже не зазеленев.

И все же Стрельцов не отказался от своей затеи. Всю зиму вел переписку со специалистами-практиками, выпрашивал у них семена и саженцы засухоустойчивых растений и вот теперь ждет только благоприятных условий для посадки.

— Стрельцов у нас — боец! — высказал как-то Трайнину свое мнение о главном агрономе парторг совхоза Ломов. — Боец без подмесу! Думаешь, легко новатором быть? Ведь если эксперимент удался, то тогда музыки и похвал не пожалеют. Ну а если как тогда, с кустарниковыми лесополосами? Здесь уж подставляй затылок. А он, гляди, не боится! Молодец! И мы его поддерживаем. Потому что понимаем: лесополосы — это влага. А влага — хлеб! А здесь, где лишь саксаул да полынь выживают, и осечки случаются.

И вот Трайнин с этим самым несгибаемым Стрельцовым едет по совхозным угодьям. Остановились около одного массива, уже ждущего плуг.

— Ну-ка, Петр Афанасьевич, — вылезая из машины и разминая затекшие ноги, сказал Стрельцов, — что мы имеем с северной части этих угодий?

— Как, что? — недоуменно пожал плечами Петр. — Горы Кайташ...

— Верно. Не запамятовал за войну, значит, — похвалил Павел Маркович. И продолжил свой пока еще непонятный экзамен: — А с запада что к ним подступает?

— Гряда Актау...

— Все верно. А теперь скажи-ка мне, главком мехтяги, как будут твои трактористы пахать это поле? Как борозды укладывать начнут?

— Что за вопрос, Павел Маркович! Будут пахать, как и всегда: борозды потянут от склона к склону.

— Вот то-то и оно, что «как всегда!» — неодобрительно покачал головой Стрельцов. — Плохо это, Петр Афанасьевич. И нерационально!

— Что-то не пойму я тебя, Павел Маркович, — удивленно взглянул на главного агронома Трайнин. — Ты что, новшество какое предложить хочешь?

— Угадал, новшество, — кивнул Стрельцов. — Предлагаю пахать не от склона к склону, а тянуть борозды вдоль них.