— Во! Директор с парторгом прибыли, — встрепенулся Стрельцов. — Пойдемте, товарищи, встретим их.

Из автомобиля вышли директор совхоза Иван Евграфович Лазарев и секретарь парторганизации Федор Иванович Ломов.

— Ну, Петр Афанасьевич, — пожимая руку Трайнину, потребовал Лазарев, — иди, показывай ваши геройские дела и самого героя, Бирюкова.

Всей группой направились к рокотавшим в поле тракторам. Ломов, взяв под локоть Трайнина, негромко сказал:

— Летучий митинг следовало бы провести, а, Петр Афанасьевич? Минут на пять—десять. Объяви людям. Понимаю, время горячее, но — надо! Мы прямо там, у тракторов. Иван Евграфович слово скажет, я, ты. Может, из механизаторов кто выступит. Ведь событие-то какое!

— Добро, Федор Иванович, — кивнул Петр.

...Лазарев сам прошелся по бороздам, проложенным ночью, замерил глубину вспашки, зачем-то размял в ладони ком земли. Довольно крякнул, зашагал к собравшимся у бочек с горючим трактористам. Поздоровавшись, поискал глазами Бирюкова, жестом подозвал его к себе. Сказал громко, чтобы слышали все:

— Спасибо тебе, сибирячок, за доброе дело! Здорово ты всех нас порадовал! Но и мы тебя не забудем, отметим. Премируем! Сегодня же объявим приказ! Спасибо!

Крепко пожал руку смущенному от такого к нему внимания Бирюкову, обратился к остальным механизаторам:

— Так как теперь будем работать, товарищи? Ведь если ночью можно пахать, то и нормы следует пересмотреть, а?

В это время к директору подошел Стрельцов и что-то тихо сказал. Лазарев, выслушав его, кивнул, заговорил снова:

— Тут еще одно важное дело, товарищи! Наш главный агроном убедительно просит вас сверх основного клина поднять двести тридцать гектаров под лесополосы. Дело хотя и трудное, но стоящее. Лесополосы — это влага, это урожай.

— Поняли, Иван Евграфович! — загудели механизаторы. — Раз такое дело — вспашем! Основной клин закончим, а там и примемся.

— После будет поздно! — выступил вперед Стрельцов. — Поздно, друзья! Влага уйдет, не приживутся деревца. В прошлом году у нас потому и вышла неудача, что под лесополосы мы пахали уже после основного клина. А надо вот сейчас, одновременно...

Среди механизаторов возникла заминка. Кое-кто стал озадаченно почесывать затылки, приговаривая:

— Как же так — одновременно? Ведь двести тридцать га — это не двадцать три...

— Не потянем.

— Вон и нормы пересматривают. Да и ночную-то пахать никто, кроме Степки, еще не пробовал.

Петр Трайнин слушал эти реплики, оглядывая поскучневшие лица трактористов, чему-то улыбался. Наконец подошел к худощавому, лет девятнадцати пареньку, хлопнул его по плечу, обратился к притихшим механизаторам:

— Ну что, Иван Кадомцев, не ворчишь, как некоторые, чего молчишь? Помнишь, как ты высказался: обидно, дескать, что на фронт не попал. Там, мол, подвиги, а здесь... Мой ответ тоже помнишь, да? А теперь вот и подтверждение ему вышло: Бирюков-то как отличился, а?! Ну а ты?! Вон ведь, тоже трудное дело предлагают. Не легче, чем на фронте. Прояви свою отвагу!