— О чем разговор, Петро! Конечно!
— Ну и отлично, — удовлетворенно кивнул Петр. — Преподавателями назначим фронтовиков, потолкую с ними. Уверен, никто не откажется помочь молодежи. — Взглянул мельком на часы. — Ого! Скоро полночь. Все, братцы, по домам! Идите, не ждите меня. Я кое с какими бумагами разберусь...
Долгов с Холоповым ушли. Трайнин разложил техническую документацию, но тут в дверь кабинета кто-то несмело постучал.
— Марья Ивановна, это ты? — думая, что пришла уборщица, отозвался Трайнин. — Заходи.
Дверь за его спиной тихо скрипнула, вошедший потоптался у порога, неуверенно произнес:
— Ошибка произошел, Петр Афанасьевич. Керим я. Керим Иманов.
Трайнин захлопнул папку с документами, быстро повернулся на голос.
— Керим? Ты?! — сдавленным голосом произнес он.
— Я, Петр Афанасьевич. Салям алейкум. Не сердись, что поздно зашел. У тебя люди были. Мало-мало подождать пришлось...
— Керим, дорогой! — Петр шагнул навстречу парню, обнял его за плечи. — Жив, значит?..
Керима Иманова Трайнин знал давно. Еще до войны, когда возглавлял совхозное автохозяйство, приметил он этого смышленого черноглазого паренька. Тогда Кериму было лет семнадцать. Он еще учился в школе. А после уроков бежал в мастерские, крутился возле шоферов. Услужливый, любознательный, он был влюблен в технику.
Где-то на исходе войны, уже в Польше, получил Петр Трайнин письмо от жены, в котором помимо других не очень-то веселых новостей Надежда Ильинична сообщала и о том, что в поселок пришла еще одна похоронка: погиб Керим Иманов, тот самый паренек.
И вот он, живой, Керим. Да и какой молодец! Форма, хотя и без погон, будто влитая на нем сидит! На груди — орден Красной Звезды и медалей немало!
Но что это? Трайнин только сейчас заметил, что левый рукав гимнастерки Иманова пуст, засунут под широкий солдатский ремень. Так вот, значит, какая плата за воскрешение отдана.
Смущенно кашлянул, легонько похлопал Иманова по плечу, сказал:
— Вернулся, значит... И давно? Да ты проходи, садись.
— Не шибко давно, Петр Афанасьевич. Месяц будет, — ответил Керим, присаживаясь на стул. — Три госпиталя сменил, целый год лечился. Мина, понимаешь, рядом рванул. Больше ничего не помню. В себя пришел — один. Совсем мертвым, значит, был... Ну встать не могу, пополз. Артиллеристы подобрали. И — госпиталь. Документ — нет. Свои, выходит, взяли. Ведь совсем мертвым был...
— Ну а дальше что было, Керим? — поторопил его Трайнин.
— Дальше совсем железный стал, — грустновато улыбнулся Иманов. — Это доктор так сказал про меня. Сорок семь осколков из тела вынул. Крупных. Мелких не доставал, и сейчас сидит. Ну а рука... Рука в третий госпиталь резал. Не заживал, понимаешь. Потом этот, как его... гангрен начался. Опять умирать стал...
— Да-а, парень, досталось тебе! — сочувственно вздохнул Трайнин. Мотнул головой, закончил с нарочитой бодростью: — Но главное, ты жив, Керим, жив! А рука... Мы тебе такой протез сварганим, что на домре играть сможешь! — Перевел разговор на другое, спросил: — Ты сейчас как, отдыхаешь или при деле?