Так поступали многие советские граждане. Да и мне это казалось лишней процедурой. Разве печать на свидетельстве делает брак более надежным и прочным? Так я тогда рассуждала.
В Китае в те времена тоже существовало либеральное отношение к регистрации. По традиции главным для признания законности брака была его гласность, публичность. Проще говоря, свадьбу надо было играть, чтобы все знали, а наличие бумажки никто и не проверял. Тем более в условиях нелегальной деятельности куда идти регистрироваться – в гоминьдановские органы? Беспокойная жизнь подпольщиков приводила к тому, что супружеские отношения нередко оказывались скоротечными, а фиктивные браки, служившие для прикрытия, превращались в настоящие. В том кругу профессиональных революционеров, к которому принадлежал Ли Лисань, практически каждый пережил в личной жизни расставания и новые встречи, у каждого было по нескольку браков: у Мао Цзэдуна – четыре, у Лю Шаоци – пять или шесть, только Чжоу Эньлай всю жизнь оставался со своей Дэн Иньчао.
Позднее мне нередко приходилось отвечать на вопрос:
– А вы какая по счету жена Ли Лисаня?
На что я говорила:
– Пятая.
И с гордостью добавляла:
– И последняя.
У китайских коммунистов имелось правило – получать на брак устное разрешение партийной организации. Этого было достаточно.
И вот в преддверии свадьбы Ли Мин повел меня в гостиницу «Люкс» к тогдашнему руководителю делегации китайской компартии в Коминтерне Ван Мину. Это имя потом сопровождало нас всю жизнь. От Ван Мина зависело, станем ли мы мужем и женой. Мне, неискушенной в правилах поведения китайских партийных работников, это показалось несколько странным, но в некоторой степени даже польстило.
В середине 30-х годов Ван Мин представлялся важной фигурой – он был членом Политсекретариата и Президиума ИККИ, был близок с Георгием Димитровым, прославленным борцом с фашизмом, избранным в 1935 году на пост Генерального секретаря Исполкома Коминтерна, и вообще пользовался поддержкой ответственных руководителей этой организации. В советских газетах публиковались его выступления и статьи на русском языке. Можно с уверенностью сказать, что в широких кругах советских людей его знали лучше, чем Мао Цзэдуна, о котором мало что было известно. Но по возрасту и партийному стажу Ван Мин значительно уступал Ли Лисаню и другим руководителям КПК. Позднее Ли Лисань рассказал мне о том, как у него произошло знакомство с Ван Мином.
Летом 1928 года, когда в обстановке крайней секретности под Москвой собрался VI съезд КПК, Сталин встретился с ведущими руководителями партии: Цюй Цюбо, Чжоу Эньлаем, Ли Лисанем и Сян Чжунфа, а переводчиком на этой встрече был слушатель «Суньятсеновки» Ван Мин, хорошо говоривший по-русски. В 1929 году молодой, но амбициозный выпускник университета приехал в Шанхай. В то время Ли Лисань возглавлял отдел пропаганды ЦК КПК и вообще вершил делами партии. Когда он вызвал Ван Мина для беседы по поводу «трудоустройства», тот прямо заявил, что желает остаться в аппарате ЦК, претендуя на руководящую должность, ведь в Москве он ходил в любимчиках у Павла Мифа, ректора Университета им. Сунь Ятсена. Особенно Ван Мин выдвинулся во фракционной борьбе в среде китайских студентов, когда он, опираясь на поддержку руководства университета, записал своих противников в «троцкисты», а сам возглавил так называемую «группу 28 с половиной большевиков»[49]. Он считал себя ортодоксальным многознающим марксистом. Но Ли Лисань указал ему, что теоретические знания – это еще не все, необходимо набраться практического революционного опыта, и рекомендовал Ван Мину начать с рабочих низов, как он сам это сделал по возвращении из Франции. Ван Мин был направлен на партийную работу на шанхайскую табачную фабрику. Он был страшно обижен, посчитав, что Ли Лисань применяет к нему «репрессивные меры», и стал жаловаться Мифу, непрерывно посылать письма в Москву. Причем отправлял их простой почтой, что было грубым нарушением конспиративной дисциплины.
Когда летом и осенью 1930 года развернулась борьба с «лилисанизмом», Ван Мин очень хорошо отыгрался, выставив себя героем. При поддержке Мифа он вошел в Политбюро ЦК КПК и фактически стал играть в нем первую скрипку. Это произошло в начале 1931 года на пленуме, где под давлением Коминтерна Ли Лисань и Цюй Цюбо были выведены из Политбюро, и весь состав руководства КПК был значительно обновлен, пополнен «людьми из Москвы». После казни Сян Чжунфа гоминьдановцами летом 1931 года Ван Мин даже несколько месяцев исполнял обязанности генсека партии, вроде бы достигнув заветной вершины власти. Но, видимо, малодушие перевесило амбиции: страшные провалы конспиративной сети, казни, расстрелы заставили его в первую очередь подумать о себе. Он настоял, чтобы ЦК укрыл его в безопасном месте – в иностранном санатории под Шанхаем, где для него с женой сняли целый этаж, а затем и вообще предпочел перебраться из опасного Шанхая обратно в Москву и «рулить» издалека.
Прибытие Ван Мина в Коминтерн не могло обрадовать Ли Лисаня, оказавшегося в непосредственном подчинении у человека, настроенного к нему явно неблагожелательно. (Китайцы долго помнят обиды.) Несколько раз Ли Лисань просился на родину, но Ван Мин никак не давал разрешения, не упуская при этом любого случая, чтобы прижать «оппортуниста» к ногтю. Когда предыдущая жена Ли Лисаня, Неверова, уехала в командировку на Дальний Восток, Ли Лисань в письме к ней вскользь упомянул о том, что, мол, товарищ Ван Мин недавно вернулся из отпуска в Москву. Не знаю, как содержание этого письма стало известно китайской парторганизации, но оно послужило поводом к новой серии проработок, так как Ван Мин обвинил Ли Лисаня в «разглашении секретных сведений», касающихся местонахождения руководителя китайской компартии. Как позднее сказал Ли Лисань в своем выступлении на VIII съезде КПК, в Москве он ощущал себя «снохой под игом свекрови», не мог распрямить спину.
Но когда мы с ним шли к Ван Мину, я, конечно, еще не знала всех этих сложностей во взаимоотношениях. Ван Мин занимал на седьмом этаже гостиницы «Люкс» апартамент из трех комнат. С ним вместе в Москве находилась жена Мэн Циншу (по-русски Роза), настоящая китайская красавица с прекрасным цветом лица и большими глазами под красиво очерченными дугами бровей. У них была четырехлетняя дочка Ван Фан, Фаня. В 1937 году, уезжая на родину, отец оставил ее на воспитание в семье Димитрова, который после войны забрал ее с собой в Болгарию. Фаня, приехав к родителям в Китай в 1950 году, не захотела оставаться с ними, заявив, что своей родиной считает Болгарию. Ныне все трое – родители и их дочь – покоятся на Новодевичьем кладбище в Москве. На могиле Ван Мина воздвигнут пышный монумент с фигурой в полный рост и выгравированной надписью «Выдающийся революционер-интернационалист». Сюда часто водят группы любопытствующих китайских туристов.
В 1936 году Ван Мин произвел на меня впечатление вполне интеллигентного человека с правильными чертами лица. Он свободно говорил по-русски (лучше, чем Ли Мин). Из-за низенького роста ему не хватало импозантности, но зато он держался с важностью, которая, вероятно, призвана была подчеркнуть его ответственное положение. А так как он казался мне весьма солидной фигурой – как же, секретарь Коминтерна! – то чем-то напомнил Наполеона, и в голове мелькнула сентенция о том, что великие люди зачастую бывают маленького роста. Но в целом Ван Мин мне с первого же взгляда не понравился: было в нем что-то неприятное – то ли настороженность, подозрительность во взгляде, то ли чиновничья манера держаться.
Знакомство со мной проходило в официально-сдержанной атмосфере. От Ван Мина веяло холодком, и Ли Мин тоже «держал дистанцию». Наблюдая за ним, я отметила, что и он относится к Ван Мину без особой симпатии. Но разрешение на брак Ван Мин ему дал.
Реакция родных на изменение в моей личной жизни в целом была положительной. В нашем кишкинском роду, как и в большинстве дворянских семей, привечали смешанные браки. Среди моих сестер одна была замужем за Радчевским, другая – за Корниловичем (оба – с польскими корнями), третья – за австрийцем Зилесом. Дядя Владимир Семенович был женат на француженке. И вот теперь на горизонте появился китаец.
Сестра Олимпиада Павловна оценила Ли Мина в таких словах:
– Я на своем веку повидала немало людей, но могу тебе, Лиза, сказать, что Ли Мин – не простой человек. Он – личность!