Французские жандармы посадили Ли Лунчжи на пароход, который из Марселя привез его в Шанхай. А там эту группу депортированных бунтарей встретили как героев. Генеральный секретарь только что созданной компартии, профессор Чэнь Дусю, сказал Ли Лунчжи:
– Мы тебя принимаем в партию без всяких рекомендаций. Ты и так известен.
Чэнь Дусю хотел оставить Ли Лунчжи в Шанхае для работы в центральных органах, но тот попросился на родину, в Хунань. Старый знакомый Мао Цзэдун, в то время секретарь Хунаньской парторганизации, посоветовал ему заняться рабочим движением на шахтах в Аньюане.
В аньюаньский период Ли Лунчжи страстно увлекся яркой женщиной по имени Ли Ичунь. Как я узнала позднее, через нее протянулись родственные ниточки к известному политическому деятелю Цай Хэсэну и самому Мао Цзэдуну.
Ли Ичунь, красивая, эмансипированная, выросла в образованной семье, дружившей с семьей профессора Ян Чанцзи, на дочери которого Мао Цзэдун женился в 1920 году. А Ли Ичунь вышла замуж за старшего сына профессора Яна. Следовательно, жена Мао Цзэдуна, Ян Кайхуэй, приходилась ей золовкой. В 1922 году, когда Ли Лунчжи приехал в командировку в Пекин и собирался в обратный путь, ему порекомендовали попутчицу-землячку, тоже возвращавшуюся в Хунань. Молодые люди так сблизились за время долгой дороги, что Ли Ичунь, бросив мужа (детей у нее не было), прямиком отправилась вместе с Ли Лунчжи в Аньюань. Здесь новобрачные поселились в одной комнатке вместе с Лю Шаоци, приехавшим помогать в работе. Ли Ичунь стала товарищем по партии, и Ли Мин, по его собственным словам, очень ее любил. Когда она сама оставила его, ушла к другому, то он долго не осушал слез – такую глубокую сердечную рану она ему нанесла. Произошло это так.
Осенью 1925 года, когда Движение «Тридцатого мая» пошло на спад и Ли Лисаню (теперь его звали так) опасно было оставаться в Шанхае, его нелегально командировали в Советский Союз.
В шанхайском порту он под чужим именем вместе с Ли Ичунь сел на советский пароход, отправлявшийся во Владивосток. Другими пассажирами-нелегалами были его друг Цай Хэсэн с женой Сян Цзинъюй – поженились они еще во Франции, и оба являлись членами Политбюро ЦК КПК. Революционерка Сян Цзинъюй, как и Ли Ичунь, была, что называется, «женщиной нового типа». В Китае 20-х годов такие женщины, вкусившие сладость освобождения от феодальных пут, исповедовали свободу личности и свободу любви. Сян Цзинъюй образовала любовный треугольник в молодом по составу Политбюро, заведя роман с еще одним его членом – Пэн Шучжи. Пришлось созывать специальное совещание по личным вопросам и принимать постановление, чтобы сцены ревности не мешали работе Политбюро.
Осенью 1925 года у Цай Хэсэна с женой наступило некоторое примирение, однако по прибытии в Москву Сян Цзинъюй опять «попала в сети любви», как выражаются по-китайски. Героем нового романа стал, по слухам, некий монгол – слушатель КУТВ[43]. Как бы там ни было, с супругом она разошлась. Но брешь возле Цай Хэсэна скоро оказалась заполненной: новой его женой стала Ли Ичунь. Теперь уже Ли Лисань увидел самого себя в роли брошенного мужчины.
Из Москвы в Китай он возвращался один. Сын от этого брака, Жэньцзюнь, остался при отце, а точнее, при дедушке, так как с самого младенческого возраста воспитывался вместе со старшим братом в родовой усадьбе семейства Ли Лисаня в уезде Лилин.
Несмотря на то, что Ли Ичунь ушла к одному из его лучших друзей (подружились они еще во Франции), Ли Лисань не затаил обиды на Цай Хэсэна, признавая его авторитет и достоинства как партийного теоретика. Тем более что в 1931 году Цай Хэсэн трагически погиб: работая на посту секретаря Гуандунского провинциального комитета[44], он был арестован в Гонконге британской полицией, которая передала его в руки гоминьдановцев. Ли Ичунь находилась рядом с ним до самого ареста с маленькой дочерью на руках. Эта девочка, единоутробная сестра Жэньцзюня, позднее воспитывавшаяся в Советском Союзе и получившая имя Аня Чжуань-чжуань, и стала ниточкой, кровно связавшей двух друзей. Получив известие о расстреле Цай Хэсэна, Ли Лисань был потрясен и написал статью, посвященную его памяти.
Мне до сих пор кажется несправедливым, что официальная история партии связывает Цай Хэсэна только с Сян Цзинъюй. Они предстают как идеальные «супруги-революционеры», объединенные общими устремлениями, нерушимыми узами. О Ли Ичунь в этом контексте умалчивают, а ведь она разделила с Цай Хэсэном его последние нелегкие годы.
Сян Цзинъюй была казнена еще раньше, в 1928 году, во время «белого террора»[45] после подавления «Большой революции». Ее маленькая дочь Нини от брака с Цай Хэсэном, оставленная родителями в СССР (многие революционеры-подпольщики так делали, желая обеспечить безопасность детям), чуть не затерялась в детском доме. Помог случай. Лето 1933 года Ли Мин проводил в Гурзуфе (наверное, поэтому он позднее на ходу соврал нам с Клавой про Гурзуф) в доме отдыха старых большевиков. Узнав об отдыхающем китайце, к нему обратились воспитатели из детского лагеря, расположенного неподалеку.
– У нас здесь есть девочка-китаянка, она не может толком объяснить, кто ее родители, и никто ее не навещает. Вы нам не поможете?
Ли Мин отправился повидать девочку и, сразу же опознав в ней дочь Цай Хэсэна (он ее видел раньше), поспешил передать весточку ее тетке Цай Чан. В Москве он помог забрать Нини из детского дома, временно поселив у Сальды с мужем, а затем через МОПР устроил в Международный детский дом в Иванове, где она попала в группу своих сверстников-китайцев.
Нини, до самой старости сохранившая благодарность моему мужу, сама рассказала мне об этом. 1 мая, когда Ли Мин взял ее с собой на Красную площадь, осталось одним из самых ярких ее детских воспоминаний.
Третий брак Ли Лисаня состоялся по инициативе с женской стороны. Видя его тоску и одиночество, свою любовь ему предложила младшая сестра Ли Ичунь (всего в семье было девять сестер!) по имени Ли Чуншань – «Любящая добро». Кстати, первого мужа Ли Ичунь, брошенного ею ради Ли Лисаня, утешила в горе другая сестра – седьмая по счету. Видимо, это было семейной традицией: старшая бросала, а младшие утешали брошенных.
Ли Чуншань впервые увидела Ли Лисаня, когда приезжала ухаживать за старшей сестрой после ее родов в 1923 году. Наверное, он запал ей в душу, потому что, узнав, что он остался один, она, по словам Ли Лисаня, сама пришла к нему.
Младшая сестра по характеру была совсем не такой, как старшая: тихая, спокойная, преданная. Старалась быть послушной, услужливой женой, как предписано конфуцианской традицией, даже ноги мужу омывала. Но, по моим наблюдениям, сердце Ли Лисаня она не затронула. Тем не менее в том, что он расстался с третьей своей семьей, где было двое совсем маленьких дочерей, Ли Лисань также не был субъективно виноват. Так уж сложились обстоятельства.
После того как поднятая им волна восстаний и наступлений китайской Красной армии была подавлена, осенью 1930 года Ли Лисаня вызвали на проработку в Москву. Таково было решение Коминтерна. Отъезд его, как всегда в таких случаях, держался в глубочайшем секрете. Он уезжал, сам не зная, надолго ли. Жена осталась с маленькими детьми на руках, но судьба не пожалела ее. Вскоре она в третий раз стала матерью, а затем оказалась в гоминьдановской тюрьме. Самую младшую девочку отдали на воспитание в чужую семью, и она нашлась лишь после смерти Ли Лисаня благодаря публикациям в связи с его реабилитацией в 1980 году.
Все это кажется просто невероятным в наши дни, но Ли Лисаня, на мой взгляд, не следует упрекать в бессердечии, ибо он не мог распоряжаться даже своей судьбой: Москва не разрешала ему вернуться на родину, и процесс так называемого политического перевоспитания обещал принять затяжной характер. Поняв это, Ли Лисань написал письмо жене и, объяснив свое положение, предоставил ей полную свободу в личной жизни. Письмо повез в Китай Чжан Вэньтянь, а передал в руки женщины Чжоу Эньлай.