В тот раз мы с Клавой пришли к Сальде неспроста. По секрету сказать, намерением наших друзей было сосватать за Ли Мина мою подругу. Клава была очень хороша собой, с зелеными лучистыми, русалочьими глазами. Настоящая русская красавица. Мужчины прямо падали к ее ногам. Рядом с ней я чувствовала себя дурнушкой и пальму первенства во всем уступала подруге. Так что при знакомстве с Ли Мином я была, как говорится, «третьей лишней». Но Ли Мину Клава почему-то не приглянулась, может быть, отпугнула чрезмерной красотой и гордостью. От нее веяло холодком, как это бывает у избалованных красавиц. Выяснилось, что наш новый китайский знакомый положил глаз на меня – непритязательную, веселую девочку-«колокольчик», как называла меня мама. Но как истый китаец он для начала не выразил прилюдно своего внимания ко мне, это стало проявляться постепенно.
Ли Мин подключился к нашей большой компании. Мы собирались вместе, как это принято у русских, отмечали праздники, ездили на прогулки. Один раз он пришел на вечеринку на 1-й Басманный. Из нашей комнаты, бывшей гостиной, распахивались двери в смежную комнату, к соседям Ивановым, и молодежное веселье разливалось по всей квартире. Помню хорошо, как мы в Кускове (бывшей усадьбе графов Шереметевых) катались на лодке на прудах. В 30-е годы это было отдаленное загородное место, куда добирались на дачном поезде, позднее – на электричке до станции Вешняки или Новогиреево. Гуляющих в парке было не так уж много, но лодок – еще меньше. И вот тут Ли Мин проявил себя: подошел к кассе на лодочной пристани, вынул из кармана краснокожую книжечку, и она возымела магическое действие – лодки нам сию же минуту дали. Волшебная книжечка оказалась удостоверением члена Президиума Исполкома Профинтерна[39]. Ли Мин представлял в этой международной организации красные профсоюзы Китая. Я не совсем понимала, что это такое, но впечатление произвело.
Затем одно время наш китаец вдруг пропал из виду. Никто – ни друзья, ни я не знали, куда он девался. Услышали, что он переехал в другую гостиницу, находившуюся на той же улице, рядом с Центральным телеграфом. Позже на ее месте построили коробку «Интуриста». Мы с Клавой решили навестить Ли Мина.
В комнате у него стояли чемоданы, валялись в беспорядке вещи – нетрудно было догадаться, что он готовится к отъезду. Нам сказал, что едет отдыхать в Гурзуф. Правдоподобно, конечно. Но зачем ему в Крым охотничьи сапоги? Мы-то сразу их узрели: они торчали из-под кровати. Но спросить сочли неудобным и сделали вид, что поверили его словам. Посидели, поговорили и, пожелав приятного отдыха, ушли. Единодушно решили: уезжает на родину. Мы уже привыкли к тому, что знакомые китайцы неожиданно исчезают, и нередко безвозвратно. А спрашивать ни о чем не полагалось – так требовали негласные законы конспиративной системы Коминтерна.
С тех пор слово «Гурзуф» стало в нашем кругу кодовым. Когда кто-нибудь из знакомых китайцев отправлялся куда-то в секретном порядке, мы говорили: «Уехал в Гурзуф».
Итак, уехав в сентябре 1934 года «отдыхать в Гурзуф», Ли Мин для меня пропал. Ни слуху ни духу – он словно в воду канул.
После его отъезда наша владивостокская компания продолжала собираться. Как-то в доме у Фриды Логиновой на улице Грановского разговор коснулся наших друзей-китайцев. И вдруг я опять услышала имя Ли Лисань. О нем говорили как о хорошем знакомом.
– Почему же я никогда его не видела?
– Как это не видела! Ты что, не знаешь Ли Мина?
– Знаю, конечно, – по-прежнему недоумевала я.
– Так это и есть Ли Лисань, – последовал огорошивший меня ответ.
– Не может этого быть! Такой молодой!
Сразу вспомнилась хабаровская брошюрка с заинтриговавшим меня названием «Борьба с лилисанизмом». С тех пор Ли Лисань в моем воображении виделся чуть ли не седым старцем. А тут вдруг человек такой моложавый, что на вид ему нельзя было дать больше двадцати пяти лет. Я была поражена до глубины души. И как-то не укладывалось в сознании, что с таким скромным и деликатным человеком надо бороться, да еще как с оппортунистом. Это слово звучало зловеще.
Наступило лето 1935 года. Я закончила рабфак и задумала стать геологом. Я ведь работала в издательстве, специализировавшемся на выпуске геолого-разведочной литературы, входившем в ОНТИ. Видимо, это тоже сыграло свою роль.
Манила романтика: походы, экспедиции в края дикие и неизведанные, красоты девственной природы, возможность необычных приключений. Об оборотной, истинной стороне профессии как-то не думалось: в молодости трудности не страшат.
Словом, решила поступать в Московский геологоразведочный институт. Он помещался тогда на Манежной площади между зданием МГУ и Американским посольством.
И вдруг в самый разгар подготовки к экзаменам, когда я сидела дома над учебниками, зазвонил телефон. Вышла в коридор, сняла трубку. Голос со знакомым акцентом:
– Попросите, пожалуйста, Лизу.
– Ли Мин! Неужели это вы? Откуда вы взялись? – поразилась я.
Просто невероятно было, чтобы уехавший на родину, в Китай, человек мог так быстро вернуться. Уникальный по тем временам случай! Ли Мин уклонился от прямого ответа, сказал только, что приехал на днях, и предложил встретиться. Но у меня действительно не было свободного времени – предстояли экзамены, и я отказалась.