Радостная реакция евреев диаспоры, денежные переводы с сотен тысяч банковских счетов в знак восхищения, покупка израильских государственных облигаций на огромные суммы, приток иностранных туристов, увеличение численности репатриантов — все это вызвало восторженное изумление израильтян. В послевоенные дни материалы, посвященные откликам западного еврейства, занимали почетное место на первых страницах израильских газет, рядом с отчетами о дипломатических переговорах в ООН и политических маневрах арабского мира. Солдаты, возвращавшиеся с фронта, испытывали особый прилив радости, узнавая о новых свидетельствах того воодушевления, с которым были встречены в диаспоре военные успехи Израиля. Эту радость не могли омрачить даже последовавшие за этим негативные известия — французское эмбарго на вооружения, ужесточение антиизраильской политики Советского Союза. Всем было ясно, что еврейский народ — живущий и на земле отцов, и за границей — стал единым, и это единство было залогом того, что ему не страшны никакие испытания в будущем.
Возрождение еврейской жизни носило ярко выраженный характер даже в тех странах, где община в наибольшей степени подверглась ассимиляции. Во Франции, например, идеи сионизма не пользовались особой популярностью, и Сионистская федерация не была особо известна трехсоттысячной еврейской общине страны — до создания Государства Израиль. Правда, к 60-м гг. XX в. крупные еврейские организации Франции в большинстве своем занимали произраильские позиции, но только кризис 1967 г. вдохнул новую жизнь в сионистское движение. Так, 26 мая 1967 г. Координационный комитет еврейских организаций во Франции собрался на срочное заседание под председательством Ги де Ротшильда[220] и провел экстренную кампанию по сбору средств для Израиля. За три недели было собрано 20 млн франков — сумма, неслыханная для французской еврейской общины. Кроме того, значительно активизировалась репатриация — на протяжении последующих трех лет число репатриантов составляло в среднем 7 тыс. человек за год. Правда, в большинстве своем эти новые репатрианты были также и новыми французами, недавно приехавшими из Алжира, но все же они являлись французскими гражданами, а их выбор Израиля, вне всякого сомнения, был сделан под влиянием Шестидневной войны.
Произраильские настроения заметно усилились и в странах Латинской Америки, где 740 тыс. евреев (460 тыс. в Аргентине, 155 тыс. в Бразилии и еще небольшое число в Мексике, Уругвае и Чили) были лишь немногим менее ассимилированными, чем во Франции. В 1948 г. около полутысячи латиноамериканских евреев служили в Махале[221], однако впоследствии лишь немногие остались в стране. В дальнейшем, в 1961–1965 гг., алия из Латинской Америки составила в общей сложности 13 тыс. человек, но в основном это были беженцы, жертвы антисемитских выступлений в Буэнос-Айресе и Монтевидео. После 1965 г., когда ситуация в Аргентине и Уругвае нормализовалась, число репатриантов снизилось. Новым стимулом для репатриации послужили, как и во Франции, события Шестидневной войны. На протяжении последующих пяти лет число репатриантов составляло в среднем 2 тыс. человек в год, и к 1970 г. в Израиле проживало около 25 тыс. южноамериканских евреев — треть из них в кибуцах, а остальные в городах, причем непропорционально большую долю этой алии составляли врачи и фармацевты.
В отличие от евреев Франции или Латинской Америки, ничего запоздалого не было в реакции “англо-саксонского” еврейства. Как уже говорилось, в Великобритании после 1917 г. сионизм стал значимой силой. Так, в 1929 г. “Борд оф Депьютиз”, в полном составе, слился со вновь образованным Еврейским агентством, после чего занимать посты в этой организации могли только сионисты. Сионистская федерация Великобритании содержала сеть из одиннадцати дневных школ, где преподавался полный курс иудаики. Во время событий 1967 г. было мобилизовано все еврейство страны. “Объединенный израильский призыв” организовал сбор в фонд чрезвычайной финансовой помощи на общую сумму 17 млн фунтов стерлингов, а также отправил в Израиль 2 тыс. добровольцев для выполнения различных работ в стране. Репатриация всегда находилась в центре внимания английских сионистов. К 1967 г. число репатриантов из Великобритании превысило 10 тыс. человек, и впоследствии продолжало возрастать — в 1982 г. в Израиле насчитывалось 13 352 репатрианта из Великобритании; надо заметить, что в большинстве своем они прибыли вскоре после образования государства. В Махале во время Войны за независимость 1948 г. служило около 500 английских добровольцев. Около тысячи английских евреев жили в кибуцах; они основали три поселения из числа пользовавшихся в стране самым большим уважением: Кфар-Блюм, Кфар-га-Наси и Бейт-га-Эмек, и еще в одиннадцати таких хозяйствах выходцы из Великобритании составляли значительную часть населения. Большинство английских репатриантов предпочло не оставлять свои старые виды деятельности, типичные для среднего класса. Несколько тысяч человек занялись коммерческой деятельностью или интеллигентным трудом; примерно шестая часть всех выходцев из Великобритании нашла работу в правительственных учреждениях, Еврейском агентстве, банках и страховых компаниях. Отчасти они сыграли ту же роль, что и репатрианты из стран Центральной Европы в 1930-х гг., выполняя свои обязанности столь же упорядоченно, эффективно, скрупулезно и дисциплинированно.
Выходцы из Южной Африки, где в целом проживало около 120 тыс. евреев, в определенном смысле были еще более ревностными сионистами, чем английские евреи. Известно, что южноафриканских евреев всегда отличала особая преданность Израилю — в большей степени, чем прочих евреев диаспоры. По такому показателю, как численность членов сионистских организаций на душу населения общины, Южная Африка значительно опережала другие страны мира. По суммам вкладов в сионистские фонды южноафриканские евреи уступали только американским. Число южноафриканских добровольцев, служивших в Махале во время Войны за независимость 1948 г., составляло 700 человек. К 1967 г. в Израиле постоянно проживало около 4 тыс. репатриантов из Южной Африки, а к 1975 г. — 6 тыс., то есть это был тоже самый значительный показатель (в расчете на численность общины) в мире. Подобного рода не имеющая себе равных сионистская активность объяснялась отчасти сильными еврейскими идеалами общины, состоявшей в значительной степени из литовских эмигрантов, а отчасти ощущением нестабильности, характерным для общества с расовыми конфликтами. Как бы то ни было, выигрывал от этого в первую очередь Израиль.
Четверть репатриантов из Южной Африки предпочитали работать в сельском хозяйстве, и они основали целый ряд кибуцев и мошавов, а также присоединялись к уже существовавшим сельскохозяйственным поселениям. Несколько сот выходцев из Южной Африки, имевших медицинское образование, продолжили свою медицинскую и зубоврачебную практику. Некоторая часть южноафриканских репатриантов нашли себя на дипломатической и военной службе. Двое стали членами кабинета министров, один — членом кнесета, двое — мэрами. Однако по большей части репатрианты из Южной Африки занимались коммерческой деятельностью. Немало ведущих израильских компаний обязаны своим ростом и развитием южноафриканскому капиталу и деловому опыту — достаточно назвать основного авиаперевозчика страны Эль-Аль, ведущую компанию по производству готовой одежды Ата и еще целый ряд предприятий по пошиву одежды, а также банки, фирмы, специализирующиеся на операциях с ипотеками, страховые компании и еще целый ряд других компаний средней размерности и самого широкого профиля, включая производство холодильных установок и литейного оборудования. По-видимому, самым известным и впечатляющим вкладом южноафриканских евреев стало строительство средиземноморского города-курорта Ашкелона, начатое в 1953 г. частными инвесторами в сотрудничестве с Сионистской организацией Южной Африки и правительством Израиля. Через десять лет там вырос прекрасный город-сад, с населением 15 тыс. человек, — живое свидетельство привязанности евреев диаспоры к Израилю.
Преданность южноафриканского еврейства Израилю действительно не знала равных во всей диаспоре, но все же первыми — из числа “эмансипированных” евреев — поселились в Палестине выходцы из США и Канады. К 1900 г. более тысячи североамериканских евреев прибыло в Святую землю. За некоторым исключением, это были европейские уроженцы, в основном ортодоксальные евреи, а также беженцы из России, спасавшиеся от преследований царского правительства и выбравшие Америку как промежуточную станцию по пути в Сион. В годы Первой мировой войны 2 тыс. американских и канадских репатриантов служили в рядах Еврейского легиона, и треть из них осталась жить в Палестине, занявшись выращиванием цитрусовых, сделавшись пионерами мошавного движения, а также основателями общин Раананы и Герцлии. В середине 1920-х гг. около 3 тыс. представителей американского малого бизнеса прибыло на постоянное жительство в Эрец-Исраэль, и еще около тысячи в годы до начала Второй мировой войны. Затем, в годы “нелегальной иммиграции” (1945–1948 гг.), американские и канадские евреи снарядили десять судов и способствовали доставке 40 % Алии Бет в Палестину. Во время Войны за независимость 1948 г. в Махале служило порядка 2 тыс. североамериканских евреев; из числа этих добровольцев было сформировано несколько армейских частей и практически все военно-воздушные силы.
И все-таки основной поток репатриантов из США и Канады начался со времени провозглашения независимости Израиля. Так, в период 1947–1967 гг. число североамериканских репатриантов достигло 15 тыс. человек; они основали 16 кибуцев, и сотни человек стали членами уже существовавших поселений. Однако большинство североамериканских, равно как и других “англо-саксонских” репатриантов работали в Израиле по своим прежним специальностям, типичным для представителей среднего класса: учителя, врачи, дантисты, инженеры, химики, агрономы, ботаники, техники высокой квалификации. Около тысячи стали сотрудниками Еврейского агентства, Еврейского национального фонда, Управления израильских государственных облигаций, а также правительственных учреждений. Из числа последних один стал премьер-министром, двое — членами кабинета министров, один был избран мэром Иерусалима и двое назначены судьями Верховного суда. Немало североамериканских репатриантов работало в банках, туристических агентствах, страховых компаниях и коммерческих организациях, выполняя различные административные функции.
Численность североамериканских репатриантов значительно увеличилась после Шестидневной войны. Около 10 тыс. человек приехало в Израиль для оказания помощи в чрезвычайных ситуациях, и половина из них остались на постоянное жительство. Затем, в период 1967–1973 гг., число репатриантов из США и Канады составляло в среднем 5 тыс. человек ежегодно, в результате чего североамериканская община Израиля к 1973 г. насчитывала более 40 тыс. человек. Мотивация этих репатриантов, за небольшим исключением, была по сути своей еврейской и сионистской. Несколько тысяч этих репатриантов прибыли в составе прекрасно организованных сионистских молодежных групп. Подобно членам российского движения Ховевей Цион (конец XIX—начало XX в.), эти североамериканские репатрианты представляли собой группу, в полной мере осознающую глубину своих еврейских корней. Репатрианты из Канады — точно так же, как и южноафриканские репатрианты, — получили воспитание в сплоченной общинной “семье”, усилиями сионистских партий, еврейских дневных школ и летних лагерей. Их ясно обозначенная и четко сформулированная цель состояла в том, чтобы жить полноценной еврейской жизнью в суверенном еврейском государстве.
Израиль: новое понимание сионизма
По мнению Бен-Гуриона и других израильтян, только такие евреи, живущие полноценной еврейской жизнью в суверенном еврейском государстве, имели право называть себя сионистами. Изначально, в первые годы существования Государства Израиль, роль сионизма была, по всей видимости, почти исключительно функциональной, а именно: защита еврейского государства и разъяснение его сущности перед лицом мирового общественного мнения, а также мобилизация средств на благо Израиля во всех странах мира. Но довольно скоро проблемы определения и понимания сионизма вылились в затянувшийся спор между израильским правительством и лидерами сионистских организаций США. Одна из причин расхождения во мнениях была связана с типично израильским отношением к диаспоре в целом. Многие из числа тех, кто участвовал в Войне за независимость, полагали, что жители зарубежных общин — это неполноценные люди или, во всяком случае, евреи низшего сорта, предпочитающие тихо и комфортно существовать у себя дома, а не вести полную трудностей и опасностей жизнь в Израиле. Это ощущение нетерпимости усилилось благодаря распространению взглядов “поколения Палмаха” с его презрением ко всякой идеологии, в основе которой не лежат подлинные жертвы и свершения. Для многих молодых израильтян само понятие “сионист”, со всеми его смысловыми оттенками идеологического характера, было не более чем назойливым и к тому же устаревшим пустословием.
Сам Бен-Гурион был в числе первых, кто отказался от мысли, будто сионизм все еще может иметь какую-либо ценность, если он не сопряжен с репатриацией в Израиль. Его отношение к восприятию Ахад га-Амом и его единомышленниками еврейского народа как источника духовного обогащения многочисленной и разветвленной диаспоры было исключительно презрительным. Еврейская жизнь где бы то ни было вне пределов Израиля, по его мнению, потерпела банкротство. “Не знаю, как долго это продлится, — заявил он на симпозиуме в Иерусалиме, — может быть, десять лет, а может, и пятьдесят, но настанет время, и американцы станут единым народом, как и все другие народы”. И тогда, сказал он, еврейское самосознание в Новом Свете будет утеряно. “Однако в Израиле все обстоит иначе. Дороги в этой стране — это еврейские дороги, они построены евреями. Дома, которые мы видим, построены евреями. Наши деревья — это еврейские деревья, посаженные евреями. Железная дорога — это еврейская железная дорога, ее обслуживают еврейские рабочие, а паровоз ведет еврейский машинист. И газеты наши — тоже еврейские. Мы живем здесь не как часть населения, а как единый народ”.
Безоговорочно соотнося сионизм с жизнью в Израиле, Бен-Гурион при этом подчеркивал еще одно соображение, имеющее более практический и одновременно политический характер. “А вот и другое различие между израильским народом и еврейством диаспоры, — отмечал он. — Мы являемся независимым фактором международной жизни. Мы, как и любой другой свободный народ, состоим в ООН. Мы общаемся с представителями больших и малых государств на равных. Мы больше не нуждаемся в ходатаях и заступниках”. Беспокойство премьер-министра относительно того, что зарубежные сионистские лидеры будут по-прежнему пытаться выступать от имени Израиля, отнюдь не было исключительно плодом его воображения. Собственно говоря, существовало единодушное мнение относительно того, что мировое еврейство по-прежнему будет нести нелегкую финансовую ношу, связанную с собиранием всех колен Израилевых. Именно по этой причине исполнительный комитет Всемирной сионистской организации в августе 1948 г. принял решение относительно того, что Еврейское агентство — большинство подразделений которого к тому времени перешло в израильскую правительственную структуру — тем не менее продолжит свое существование как независимый орган, чтобы и далее выполнять свою историческую миссию, связанную с доставкой в Израиль и расселением еврейских беженцев. Наряду с этим на Еврейское агентство были возложены и такие задачи, как пробуждение интереса к Израилю в среде мирового еврейства, поощрение духовных и культурных связей между диаспорой и Израилем, распространение информации о достижениях и чаяниях Израиля.
Бен-Гурион не имел ничего против такой разъясняющей пропаганды. Однако совсем иначе он относился к тому, чтобы поручить сбор денежных средств Еврейскому агентству и, тем самым, его вышестоящей структуре, Сионистской организации, где подавляющее большинство составляли американские евреи. Едва лишь была провозглашена независимость Израиля, как Нахум Гольдман, президент Сионистской организации, недвусмысленно дал понять, что его коллеги потребуют определенной доли участия в процессе определения будущего и судьбы еврейского государства. Бен-Гурион, премьер-министр независимого еврейского правительства, немедленно отверг какие бы то ни было притязания на управление страной извне. При этом он указал на одно обстоятельство, значимость которого не мог не признать даже Гольдберг. Партнерство, о котором вели речь сионистские лидеры диаспоры, не сводилось просто к обеспечению идеологического или морального единства. Речь шла также и о политике. Даже после 1948 г. в основе функционирования Сионистской организации лежала традиционная партийная структура. Соответственно, сохранял свое действие и такой не имеющий аналогов анахронизм, как созываемые раз в два года Сионистские конгрессы, делегаты которых выбирались партиями — Мапай, Общими сионистами, Мизрахи и другими — в США, Южной Африке, Бразилии и других странах, и они, в свою очередь, определяли состав исполкома Еврейского агентства, включая руководителей его подразделений и персонал, ответственный за денежные выплаты в Израиле. Бен-Гурион, посвятивший всю свою сознательную жизнь достижению суверенитета еврейского государства, твердо и однозначно отказался делить теперь этот суверенитет даже с евреями и убежденными сионистами, живущими за рубежом.
Более того, премьер-министр был убежден, что финансовая поддержка Израиля — это компетенция не только и не столько Сионистской организации как таковой, сколько всех еврейских агентств по сбору средств во всех странах мира. Именно по этому вопросу у него возникли серьезные разногласия буквально в первые же месяцы существования независимого еврейского государства. Эммануэль Нойман, президент Сионистской организации США, и Аба-Гилель Сильвер, председатель Американского отдела Еврейского агентства, выступили с предостережением, что позиция Бен-Гуриона угрожает самому существованию сионистского движения в США. Они полагали, что самое важное — это создание системы еврейского образования и предоставление информации по широкому кругу вопросов. Без этого, утверждали они, практически невозможно убедить американских евреев увеличить их финансовую помощь Израилю. Когда в 1949 г. Бен-Гурион и его сионистские союзники в Иерусалиме высказались против таких утверждений, Нойман и Сильвер подали в отставку — что, впрочем, никак не повлияло на позицию премьер-министра. В мае 1951 г. Бен-Гурион отправился в США, чтобы начать кампанию по распространению израильских государственных облигаций среди евреев диаспоры. На протяжении всего своего визита он тщательно избегал даже упоминать слово “сионизм”, тем самым подчеркивая свое мнение относительно того, что истинными сионистами могут быть только евреи, живущие в Израиле, а также что сбор средств в пользу Израиля — это дело всего еврейского народа.
Неуступчивость Бен-Гуриона весьма беспокоила ветеранов сионистского движения, причем не только тех бессменных активистов, для которых место в президиуме было вопросом самолюбия, а также служило оправданием жизни в диаспоре. Так, самый влиятельный деятель мирового сионизма за пределами Израиля Нахум Гольдман неоднократно подчеркивал, что сионизм никогда не провозглашал в качестве одной из своих целей выезд всех евреев из диаспоры, но лишь стремился к укреплению рядов диаспоры. По его мнению, вряд ли возможно предположить, что развитие Израиля осуществимо исключительно силами самих израильтян; экономическая жизнь Израиля по-прежнему будет зависеть от помощи мирового еврейства. В своей автобиографической книге Гольдман также высказал мысль относительно того, что тесные связи с мировым еврейством жизненно необходимы и для культурного развития страны:
“Для Израиля существует серьезная опасность стать “малым народом” в плане культурного развития — то есть сделаться жертвой провинциализма и утратить все, что он значит как для евреев всего мира, так и для всего человечества. Лишь благодаря психологической и духовной близости к мировому еврейству, лишь путем взаимообмена культурными ценностями между Израилем и диаспорой, евреи которой имеют много общего с культурой тех стран, где они живут, Израиль в состоянии стать “великой нацией””.
Однако процесс взаимного обогащения требует большего, чем обычное сентиментальное партнерство, настаивает Гольдман. Диаспора вправе сказать свое слово при формировании политики взаимного обмена.
Аргументация Гольдмана оказалась настолько убедительной, что Мапай и большинство кнесета в конечном итоге согласились предоставить Сионистской организации особый юридический статус, который аннулировал бы резолюцию исполнительного комитета от августа 1948 г. В результате был принят Закон о статусе Всемирной сионистской организации — Еврейского агентства, а также Соглашение, подписанное в 1954 г. правительством Израиля и исполкомом Сионистской организации. В этих документах утверждалось, что репатриация евреев и их абсорбция в Израиле по-прежнему остаются в сфере ведения Сионистской организации и ее органа, Еврейского агентства. Собственно говоря, подписание этих документов было скорее примирительным жестом в адрес сионистского руководства, знаком уважения его заслуг. При этом, однако, наделение Еврейского агентства исключительно гуманитарными функциями помощи и спасения, свойственными неправительственным учреждениям, гарантировало, что его действия, связанные со сбором средств, будут попадать под действие закона об освобождении от налогов в США (да и в ряде западноевропейских стран), что повышало эффективность деятельности Еврейского агентства в этой области.
Но даже при таких условиях возникал вопрос: была бы деятельность Еврейского агентства более эффективной, будь оно независимым от Сионистской организации и от влияния сионистских партий зарубежных стран? Дело заключалось в том, что эти партии по-прежнему продолжали продвигать своих людей на ключевые позиции в исполкоме Еврейского агентства и обеспечивать статус наибольшего благоприятствования тем проектам абсорбции в Израиле, которые пользовались поддержкой их собственной партии. Бен-Гурион как чувствовал, что дело кончится именно этим, и потому, приступая к реализации проектов, имеющих особое значение для страны, он старался по возможности действовать в обход Еврейского агентства. Израильские государственные облигации, инвестиционные фонды, немецкие репарации, частные пожертвования университетам — эти источники имели для него особое значение, и Еврейское агентство никак не должно было в это вмешиваться. Более того, он всячески старался не допускать руководителей Еврейского агентства к принятию важных решений на государственном уровне. Чем сильнее и увереннее в себе становилось еврейское государство, тем заметнее уменьшалась роль Еврейского агентства как органа, принимающего решения (не связанные со сбором средств) и тем больше оно превращалось в место почетной ссылки для отставных сионистских политиков стран диаспоры и вышедших на пенсию публицистов.