“Победа крошечного еврейского государства над многочисленными арабскими врагами наполнила трепетом восторга сердца евреев в СССР и, как я думаю, евреев во всем мире. Чувство огромного беспокойства за судьбу Израиля, с которым советские евреи следили за ходом военных действий, сменилось чувством безграничной радости и гордости за свой народ. У многих из нас, и особенно у молодых, впервые пробудилось еврейское самосознание… Антиизра-ильская кампания, развязанная советскими средствами массовой информации, только способствовала укреплению сионистского чувства в душах евреев”.
Пробуждение еврейского самосознания и чувства национальной гордости привело к беспрецедентному росту желающих получить разрешение на выезд в Израиль. Один репатриант из Риги писал впоследствии: “Сегодня, стоит только встретиться двум евреям, они немедленно задают друг другу стандартный вопрос, ставший уже еврейской присказкой: “Как, ты еще здесь?” Нет такого города, большого или маленького, где евреи, пусть и немногие, не собирались бы уезжать”.
Однако с того момента, когда советский еврей обращался за разрешением на получение израильской визы, для него начинались такие суровые испытания, по сравнению с которыми вся его предыдущая жизнь казалась райскими кущами. В числе документов, которые ему предстояло собрать для подачи в Отдел виз и регистраций Министерства внутренних дел, были: нотариально заверенный оригинал приглашения от родственников из Израиля; справка с места жительства, где указывался его адрес и лица, проживающие в его квартире; автобиография и детальный список всех близких родственников с указанием их места жительства и работы. Но самым неприятным из всех документов была характеристика с места работы. После обращения с такой просьбой к администрации сотрудники государственных учреждений могли лишиться своей должности или их начинали склонять к уходу по собственному желанию. Увольнение грозило тем, кто работал на крупных промышленных предприятиях, — инженерам, техникам или даже мелким чиновникам. Если в семье подавших заявление на выезд были студенты, их исключали из института, после чего немедленно призывали в армию на три года; а после армейской службы они не имели права эмигрировать в течение пяти лет — по соображениям сохранения государственной тайны. Короче говоря, сам факт подачи заявления автоматически превращал еврея во врага Советского Союза. При этом значительному количеству подавших заявления отказывали в выдаче визы. Что же касается того меньшинства, которое “имело право” на эмиграцию, то они должны были заплатить за свои визы значительную сумму и к тому же не могли вывезти из СССР почти ничего из своего имущества.
Однако никакие препятствия не могли сдержать решившихся на отъезд. В числе первых были грузинские евреи, известные своим традиционным этноцентризмом. Вдохновленные исходом Шестидневной войны, они подавали заявления тысячами — по некоторым сведениям, общее число решившихся на отъезд составило 40 тыс. Получившие отказ объявляли голодные забастовки, сидячие забастовки, выезжали группами в Москву, чтобы устроить там демонстрации протеста, зная при этом, что обязательно будут подвергнуты аресту. Десятки тысяч заявлений было подано на территории европейской части СССР, главным образом в Прибалтике и на Украине, где еврейские настроения были традиционно сильны — так же как и антисемитизм. Натолкнувшись на противодействие властей, они следовали примеру грузинских евреев: демонстрации, голодовки, заявления, письма высшим советским государственным лицам, телеграммы в Израиль. Советское правительство, хотя и застигнутое врасплох такой активностью, тем не менее не предприняло практически никаких мер по изменению эмиграционной политики. За период 1969–1970 гг. всего лишь 4006 советских евреев получили разрешение на выезд. Эта цифра, хотя и свидетельствовавшая о некотором увеличении числа репатриантов по сравнению с предыдущими годами, все равно была незначительной.
Одним из самых известных эпизодов борьбы за репатриацию стала попытка похищения самолета группой евреев, к которой примкнули также и двое неевреев. Планировалось угнать самолет в Швецию и там организовать пресс-конференцию, рассказав всему миру о тяжелом положении евреев в СССР и об их готовности пойти на смертельный риск ради выезда в Израиль. Об этом плане стало известно властям, участники были арестованы, и двое из них приговорены судом к смертной казни за “измену родине”. В ходе судебных заседаний обвинители много говорили о “происках международного сионизма”. Один из обвиняемых, А. Хнох, выступил с разоблачением антиеврейской государственной политики и потребовал, чтобы ему было позволено жить как еврею. С аналогичными требованиями соблюдения “элементарных прав евреев” выступили и некоторые другие подсудимые. Эти демонстративные заявления привели суд в бешенство. В декабре 1970 г. двое из одиннадцати подсудимых были приговорены к смертной казни, а остальные к различным срокам принудительных работ, от четырех до пятнадцати лет. Однако взрыв негодования, вызванный приговором, привел к неожиданным для Москвы последствиям. Начались демонстрации протеста в Израиле, в странах Европы и в США, а также выступления видных западных деятелей. Свое возмущение, в неофициальном порядке, выразил и Госдепартамент США. В конечном итоге, увидев реакцию мировой общественности, власти заменили смертный приговор на 15 лет заключения[233].
Эта лавина протестов привела также к коренным изменениям в тактике еврейских действий и вне СССР — в частности, изменился подход израильского правительства. Выступая в кнесете в ноябре 1967 г., премьер-министр Эшколь впервые рассказал и о скрываемой от общественности репатриации советских евреев, и о недавнем решении Москвы практически полностью прекратить дальнейшую эмиграцию. В свете последних действий СССР против Израиля и против собственных граждан-евреев Эшколь решил, что вряд ли что-либо может быть достигнуто путем дальнейшего сохранения покрова секретности. Его решение было встречено кнесетом с одобрением. Два года спустя преемница Эшколя на посту премьер-министра Голда Меир информировала кнесет, что ее правительство отныне будет решительно выступать в поддержку свободного выезда из СССР всех советских евреев, которые пожелают репатриироваться в Израиль. И она сдержала свое слово. С тех пор она не упускала случая заклеймить политику советских властей, используя все имеющиеся в ее распоряжении средства, а израильское правительство содействовало развертыванию кампании в пользу советских евреев, привлекая к этому еврейские организации США, международные объединения ученых, музыкантов и других лиц интеллигентного труда, обращаясь к ООН и к политическим лидерам других стран, не исключая и коммунистов. Специальные молитвы за советских евреев возносились у Западной стены. Устраивались демонстрации, в том числе и круглосуточные, у зданий посольств СССР в Вашингтоне и других западных столицах. Не был оставлен без внимания ни один способ обращения к общественному мнению свободного мира.
Не было никаких сомнений, что задача, которую Израиль ставил перед собой в ходе этой кампании, состояла не столько в улучшении статуса советского еврейства, сколько в возрождении самосознания советских евреев и побуждении их к репатриации в Израиль — с тем чтобы в конечном итоге использовать их способности и возможности на благо еврейского государства. Этот вполне обоснованный интерес стал более чем очевидным, когда в конце декабря 1971 г. Нахум Гольдман, президент Сионистской организации (получивший, как предполагается, некоторые заверения от советского правительства), объявил о своем намерении пересмотреть порядок приоритетов на предстоящем заседании Всемирного еврейского конгресса. Теперь, заявил он, основное внимание должно уделяться не алие из Советского Союза, а скорее защите прав советских евреев; ведь, как указал Гольдберг, большинство евреев все равно будут продолжать жизнь в диаспоре, и потому следует вести борьбу за обеспечение им равных прав с местным населением. Возмущенное таким заявлением, сионистское руководство Всемирного еврейского конгресса немедленно отменило ранее направленное Гольдману приглашение выступить на конгрессе. Луи Пинкус, председатель исполкома Еврейского агентства, выразил израильскую точку зрения, заявив, что приоритетным направлением на 1970-е гг. становится не борьба за гражданские или национальные права евреев диаспоры, а борьба за репатриацию в Израиль, причем из всех общин мира. Для того чтобы облегчить эту репатриацию, кнесет за несколько месяцев до этого принял поправку к Закону о гражданстве, согласно которой израильское гражданство может быть предоставлено всякому еврею, который выразил свое “намерение” поселиться в Израиле, но которому это было запрещено сделать. Это юридическое положение было чревато опасными последствиями, поскольку в принципе давало — автоматически — израильское гражданство евреям, еще не покинувшим Советский Союз; собственно говоря, эта поправка на практике была применена считанное число раз. Тем не менее явственно прозвучало предупреждение Израиля, что он готов — в случае необходимости — провести широкомасштабную кампанию на международном уровне.
Кремль не мог оставаться безразличным к этой кампании. При всем своем возмущении “наглым и вызывающим вмешательством во внутренние дела и внешнюю политику Советского Союза” со стороны Израиля и мирового еврейства, СССР был обеспокоен и смущен тем, как он выглядит в глазах мировой общественности — особенно в то время, когда делались первые шаги по достижению разрядки международной напряженности. По всей видимости, советские власти решили, что, отпустив некоторое количество “внутренних” еврейских активистов, они смогут несколько улучшить образ Советского Союза в глазах мировой общественности, который сильно пострадал из-за преследования советских евреев — о чем все время напоминали миру многотысячные еврейские демонстрации в США, Канаде, Австралии и Западной Европе. Из СССР по приглашениям из Израиля выехало: в 1971 г. — 12 900 человек, в 1972 г. — 31 668, в 1973 г. — 34 773. Таким образом, с 1971 г. Москва начала, осторожно и выборочно, снимать свои запреты на еврейскую эмиграцию. В качестве официального обоснования было заявлено, что у евреев, как у национального меньшинства, в Советском Союзе действительно нет своего дома. Ожидая получить от США статус страны наибольшего экономического благоприятствования, советская сторона в завуалированной форме дала знать Вашингтону, что в 1974 г. СССР готов еще больше увеличить свою эмиграционную квоту и рассмотреть возможность отмены требования к отъезжающим относительно оплаты диплома о высшем образовании; таким образом, разрешение на выезд смогут получить 60 тыс. человек. Однако даже еще до того, как планы подписания советско-американского торгового соглашения потерпели неудачу, в январе 1975 г., московские власти отлично понимали, что в их распоряжении остаются и другие меры, посредством которых можно воспрепятствовать выезду большого числа советских евреев в Израиль (Гл. XXIV). Они просто-напросто тянули время. После 1967 г. в Израиль выехало 80 тыс. человек, и почти половина из них — грузинские евреи. Мало кто из них имел высшее образование или высокую производственную квалификацию; многие были пожилыми или больными людьми. Впрочем, в числе остальных было несколько тысяч человек интеллигентных профессий, специалисты высокого класса, и среди них — немало выдающихся фигур, составлявших гордость советской науки и техники.
Представители Еврейского агентства встречали их в Вене, куда они прибывали поездом. Затем прямым рейсом компании Эль-Аль их доставляли в Израиль. Там они размещались в одном из 81 центров абсорбции и ожидали предоставления постоянного жилья и работы. К 1974 г. Еврейское агентство и правительство Израиля расходовали 250 млн долларов ежегодно на прием советских репатриантов — весьма значительная сумма, намного превышавшая ту, что расходовалась на прием более многочисленных волн алии в предыдущие годы. Это различие нельзя отнести только за счет таких факторов, как инфляция, освобождение от налогов за привезенные с собой вещи или фонд заработной платы вновь прибывших. Объясняется это различие тем, что советские репатрианты были не похожи на репатриантов предыдущих лет. Прибывшие из европейский части СССР, они принадлежали к категории обеспеченных людей, привыкших к хорошим условиям жизни в больших городах и к тому, что их работа и доходы соответствуют их уровню образования и квалификации. Они ожидали, что в Израиле им будут предоставлены аналогичные возможности плюс лучшие школы и университеты для их детей.
В свою очередь, правительство Израиля и Еврейское агентство не хотели их разочаровывать. Они понимали, что было бы серьезной ошибкой потерять вновь прибывших и подать повод для разочарования следующей волне репатриантов, не менее одаренных и потенциально ценных для страны. Поэтому они дали советским евреям сравнительно хорошие квартиры, как правило, в крупных городах страны. Им были предоставлены — а зачастую и искусственно созданы — хорошо оплачиваемые должности, чтобы не допустить утечки умов. Для учебы их детей были выделены значительные стипендии. Все эти расходы легли тяжелым бременем на национальный бюджет. По мнению репатриантов прежних лет из стран Востока, все еще ютившихся в крошечных квартирках, в городских трущобах или городах развития, живших на минимальную зарплату или перебивавшихся случайными заработками, такое распределение благ было несправедливым — о чем они заявляли вслух, не скрывая своего чувства обиды и негодования (Гл. XIX).
С другой стороны, к 1970-м гг. у израильского правительства переменилась система ценностей и приоритетов. Население соседних арабских стран становилось все более многочисленным, а сами страны — все более воинственными. Темпы роста численности арабского населения — живущего как в Израиле, так и на территориях, — представляли, в долгосрочной перспективе, угрозу еврейскому характеру Израиля. Тысячи евреев — уроженцев Израиля отправлялись в страны Запада в поисках более безопасной и комфортной жизни. Видя грозящую стране демографическую и военную опасность, израильтяне, в стратегической перспективе, осознавали, что критически важным для них является обеспечение выживания еврейского островка в арабском океане. Каким же образом можно обеспечить свое выживание? Здесь и израильские политики, и лидеры мирового сионистского движения пришли к единому мнению, против которого не имели возражений даже еврейские доброжелатели в странах диаспоры. Деньги, технологии, моральная твердость и идеологическая поддержка — всего этого недостаточно. Точно так же, как в ранние и самые тяжелые годы становления ишува, лишь непрекращающийся приток новых людей из-за рубежа в состоянии обеспечить будущее страны. Имеется немало факторов, которые своим влиянием могут определить облик маленького сионистского государства. Но ничто не сможет гарантировать самого его существования — только численный рост еврейского населения, только сам факт его присутствия на этой земле.
Глава XXIV.
Война Судного дня
Политика самоуспокоенности
“Линия Бар-Лева. Мир установлен на берегах Суэцкого канала, в Синайской пустыне, в секторе Газа, на Западном берегу, в Иудее, Самарии и на Голанских высотах. Границы безопасны. Мосты открыты. Иерусалим объединен. Строятся новые поселения, и наша политическая ситуация стабильна. Все это — результат сбалансированной, смелой и дальновидной политики… Всем известно, что добиться этого смог только блок Партии труда”.
Перед выборами в кнесет восьмого созыва, назначенными на 31 октября 1973 г., эти кричащие и самодовольные плакаты бросались в глаза израильтянам со стен и афишных тумб во всех больших и малых городах страны. Все эти внушительные заявления представляли собой отнюдь не обычное предвыборное бахвальство — они скорее отражали реально царившее в обществе ощущение безопасности. И ведь в самом деле все так и было. На границах действительно царило спокойствие. Террор арабских боевиков, правда, продолжался и даже усиливался — но ведь не на территории Израиля, а за рубежом. Расходы на оборону, правда, были значительными — однако государство могло себе это позволить. Да и вряд ли кто мог превзойти Блок в его непреклонности, когда речь шла о расходах на оборону. Вопреки возражениям Эвена и Сапира, центральный комитет Партии труда в августе 1973 г. одобрил “компромиссную” программу, представленную Исраэлем Галили, которая, по сути дела, символизировала решительный сдвиг в сторону “ястребов”. В рамках плана Галили миллиард с четвертью израильских лир выделялся на развитие Западного берега и Газы и на интеграцию арабского сельского хозяйства и промышленности в израильскую экономическую инфраструктуру. Налоговые льготы и правительственные займы, предоставлявшиеся иностранным инвесторам, вкладывавшим средства в израильскую экономику, теперь распространялись и на израильских бизнесменов, открывающих промышленные предприятия на контролируемых территориях.
Что касается деталей, то план предусматривал, помимо новых еврейских поселений на оккупированных территориях, строительство промышленного центра на Голанских высотах, регионального торгово-промышленного центра в Иорданской долине, еще одного промышленного комплекса на северо-востоке Синая, рядом с Рафиахом, а также новых промышленных зон рядом с Восточным Иерусалимом, Неби-Самвил, Калькилией и Туль-Карем. Впервые евреи получали возможность покупать арабские земельные участки и недвижимость на Восточном берегу и в Газе, “при условии, что такие сделки совершаются в интересах развития деловых проектов, а не в спекулятивных целях”. Принимая во внимание все сказанное, можно утверждать, что программа Партии труда по вопросам территорий мало чем отличалась от программ религиозных партий или правого блока Гахаль, Правда, разница состояла в том, что Гахаль выступал с требованиями прямой аннексии Западного берега и Голан, а также, по меньшей мере, части Синая, тогда как религиозные партии основывали свое аналогичное требование на том соображении, что необходимо сохранить “историческую территорию Эрец-Исраэль”. Не будь этих различий, в чисто практическом смысле план Галили можно было бы назвать аннексионистским. Согласившись на программу Галили, руководство Блока давало понять, что не намерено медлить с решением вопроса о границах. Левые потеряли некоторое количество голосов на выборах в кнесет 1965 и 1969 гг. и решили, что неудача была в известной степени связана с неоднозначностью их позиции по вопросам внешней политики. Следовало всеми силами избежать повторения этой ошибки.
Теперь Гахаль оказался перед серьезной дилеммой: план Галили буквально выбил у него почву из-под ног. Хотя этот союз правых и центра добился определенных успехов на выборах 1969 г., получив 26 мест в кнесете, этого все-таки было недостаточно для победы над Партией труда. Теперь оптимальным выходом для Гахаля был бы политический “брак по расчету”. Разумеется, религиозные партии для такой цели не годились — этот лагерь всегда был верным партнером Партии труда. С другой стороны, Независимые либералы, Свободный центр и Государственный список получили 7,5 % голосов на выборах 1969 г. и, соответственно, десять мест в кне-сете, Хотя сам по себе союз Гахаля с этими партиями все равно не мог бы превзойти 56 мест, имевшихся у Блока, это хотя бы стало шагом в верном направлении.
Проблема заключалась в том, чтобы убедить эти небольшие партии войти в союз, где главную роль будет играть такой сторонник жесткой политики, как Менахем Бегин. К тому же Шмуэль Тамир, лидер Свободного центра, был личным врагом Бегина. Государственный список, состоявший из бывших членов Рафи, был ориентирован на Партию труда. Независимые либералы скорее относились к числу “голубей”. Но, вместе с тем, в прежних коалициях сходились и более странные партнеры — здесь необходим был подходящий катализатор. И вот в конце лета 1973 г. на политическом горизонте появилась фигура генерала “Арика” Шарона, решительного и харизматического командира десантников, чья дивизия во время Шестидневной войны овладела на Синае мощной оборонительной системой Абу-Агейла, сооруженной под руководством советских военных специалистов. Склонный к крайнему индивидуализму, не принадлежащий ни к какому лагерю, резкий в общении с сослуживцами и начальством, Шарон недавно узнал, что у него нет шансов быть назначенным начальником Генштаба Армии обороны Израиля. В гневе оставив пост командующего Южным фронтом, Шарон созвал пресс-конференцию и объявил о своем намерении активно заняться политической деятельностью. Он сказал, что готов присоединиться к правоцентристам — при условии, что они откажутся от фракционных разногласий и объединят свои усилия. Хотя такое условие и было трудновыполнимым, возможность заполучить в свои ряды героя войны, пользующегося широкой известностью, стала серьезным стимулом для противников Блока. Лидеры правоцентристов приступили к совещаниям. Поначалу переговоры проходили без особых успехов, но все же к началу сентября новый объединенный правоцентристский блок был сформирован, и в него отказались войти только Независимые либералы. Новое политическое образование получило название Ликуд (“Единство”). Гахаль и другие члены этого объединения сохраняли свои партийные структуры, но на выборы все шли единым списком. Строго говоря, и в Ликуде, и в Блоке было почти одинаковое соотношение “ястребов” и “голубей”, либералов и технократов. И все-таки, по мере того как Израиль накапливал опыт политической деятельности и терпимого отношения к различным точкам зрения, становилось ясно, что обе ведущие коалиции приближаются к американской модели достижения компромисса.
Во всяком случае, было похоже на то, что правый лагерь вряд ли сумеет за недолгий предвыборный период подорвать авторитет правительства и умалить его достижения в области обороны и международных дел. Слабая надежда оставалась в сфере внутренней политики, где действия Партии труда представлялись несколько более уязвимыми. Так, в последние годы группы молодых людей — выходцев из стран Востока, живших в иерусалимском квартале бедноты Мусрара, — время от времени устраивали беспорядки, именуя их “выступлениями против системы”. Сознательно подражая аналогичным выступлениям американской молодежи, они взяли себе их название — “Черные пантеры”. Дети разведенных родителей, с низким образовательным уровнем, зачастую хорошо известные полиции, эти молодые люди были нетипичны даже для неблагополучной части выходцев из стран Востока (тем более, что, как уже отмечалось, уровень жизни израильтян этой категории в целом значительно повысился за последнее время). Тем не менее выступления “Черных пантер” против неравенства и несправедливости заслуживали того, чтобы к ним отнеслись с достаточной серьезностью. Протестующие были возмущены тем, что правительство, озабоченное привлечением новых репатриантов, предоставляло вновь прибывшим — в основном выходцам из Советского Союза и стран Запада — более качественное жилье и лучшие рабочие места. Подчеркивалось также, что репатрианты при покупке автомобилей и бытовых электроприборов освобождаются от разорительного налога на продажу, который вынуждены платить все остальные граждане страны. И наконец, новые репатрианты получают ипотечный кредит на большую сумму и на более выгодных условиях — а это обстоятельство является особенно важным для восточных евреев с их большими семьями. Надо подчеркнуть, что от такого двойного подхода страдали все старожилы Израиля — но именно “Черные пантеры” привлекли внимание общественности к этим вопросам, сделав это в свойственной им жесткой и бесцеремонной манере.