Перестройка Еврейского агентства

Поддерживая Закон о статусе Всемирной сионистской организации — Еврейского агентства (1952 г.) и последующего Соглашения от 1954 г. (Гл. XXIII. Израиль: новое понимание сионизма), зарубежные лидеры сионистского движения полагали само собой разумеющимся, что фонды, распределяемые в Израиле Еврейским агентством, будут собираться в странах диаспоры головной организацией Еврейского агентства — Сионистской организацией. Разумеется, вскоре была продемонстрирована несостоятельность этого предположения. Как уже отмечалось, в США сбор средств для Израиля находился в руках Объединенного еврейского призыва и еврейских федераций, которые не имели никаких связей с Сионистской организацией. Разумеется, после перевода денег в Израиль их дальнейшим распределением занималось Еврейское агентство, на которое было возложено административное руководство проектами обустройства репатриантов. Однако по прошествии ряда лет Еврейское агентство как орган Сионистской организации начало постепенно утрачивать свое в прошлом исключительное право на распределение фондов.

Для того чтобы лучше уяснить этот процесс утраты влияния, вернемся в 1929 г., ко времени создания Еврейского агентства. Как отмечалось, в 1920-х гг. Вейцман и его сторонники приняли решение относительно того, что Сионистская организация уже не может считаться единственной структурой, подходящей для строительства еврейского национального дома. В рамках проведенной в 1929 г. реорганизации Еврейского агентства было достигнуто соглашение о разделе значительной части властных полномочий между сионистскими и несионистскими организациями всего мира (Гл. VII). По целому ряду причин, однако, оказалось, что это соглашение не может быть реализовано. Если Сионистская организация могла выбирать своих представителей на посты в Еврейском агентстве, то у несионистских организаций Европы и Америки не имелось такого механизма для проведения выборов. Таким образом, на практике Еврейское агентство довольно скоро превратилось в исполнительный орган Всемирной сионистской организации. И в самом деле, когда вопрос о разделе Палестины снова был поднят после войны, то в ООН по этому поводу от имени сионистов официально выступали члены исполкома Еврейского агентства. А когда в 1948 г. ушел в отставку Вернер Сенатор, последний “несионистский” член исполкома Еврейского агентства, то исполнительные комитеты Еврейского агентства и Сионистской организации — совсем как во времена до 1929 г. — снова стали исключительно сионистскими. Принятый кнесетом Закон от 1952 г. просто формальным образом санкционировал этот уже установившийся факт. Ирония судьбы заключается в том, что после того, как израильское правительство было сформировано и заявило о том, что политическая сфера находится исключительно в его юрисдикции, Еврейскому агентству были оставлены в основном вопросы благотворительности, которые, собственно говоря, повсеместно считались областью деятельности несионистских партий. Но к тому времени сотрудничество между сионистами и несиониста-ми уже прекратилось, и роль несионистов сводилась исключительно к сбору средств для Еврейского агентства, которое распределяло их в Израиле.

Собственно говоря, именно эта непропорциональная финансовая ноша и побудила несионистов выступить с инициативой относительно реорганизации и расширения Еврейского агентства (в отличие от 1929 г., когда, напротив, подобная инициатива принадлежала именно сионистам). Нажим оказывали в основном лидеры еврейских федераций США, от которых Объединенный еврейский призыв из года в год требовал все более и более значительных сумм на нужды Израиля. В 1960 г. им удалось одержать свою первую значительную победу. В США была создана новая структура, которая должна была, среди прочего, контролировать соблюдение норм, введенных правительством страны в отношении налоговых льгот, предоставляемых благотворительным организациям. Ее целью был не сбор пожертвований для последующего распределения через каналы Еврейского агентства, а наблюдение за процессом распределения этих средств непосредственно в Израиле. После некоторой путаницы чисто семантического характера, в 1966 г. эта новая структура получила название “Объединенный израильский призыв, Inc.” — то есть “структура, зарегистрированная как корпорация” (Inc. было добавлено с тем, чтобы отличать ее от Объединенного израильского призыва как такового, занимающегося собственно сбором пожертвований). С этого времени ее представители взяли на себя мониторинг распределения американских благотворительных фондов, осуществляемых Еврейским агентством. Таким образом, была определена система дальнейшего сотрудничества между сионистами и несионистами. При “Объединенном израильском призыве, Inc.” был создан Совет попечителей в количестве 210 членов, половина которых представляла еврейские федерации США и благотворительные фонды, а другая половина — американские сионистские организации.

Несколько событий способствовало переходу от “Объединенного израильского призыва, Inc.” к обновленному Еврейскому агентству. Во-первых, это Шестидневная война, после которой Еврейское агентство буквально захлестнула волна пожертвований из стран диаспоры — на сумму не менее 346 млн долларов в течение шести месяцев. Это беспрецедентная финансовая помощь оказалась лишь малой частью той поддержки, которую зарубежные общины оказали Израилю после войны. Так, в апреле 1968 г. по инициативе премьер-министра Эшколя в Иерусалиме была созвана Международная экономическая конференция, в которой приняло участие 500 еврейских промышленников и бизнесменов со всего мира. Целью конференции было рассмотрение совместных проектов, которые способствовали бы развитию израильской экономики и внешней торговли. Одним из стратегических решений этого форума стало создание корпорации под названием “Израиль”, которая должна была мобилизовать 100 млн долларов для последующих вложений в израильские предприятия. За этой конференцией вскоре последовала другая, Конференции по повышению уровня жизни, проводившаяся под эгидой Еврейского агентства. В Иерусалиме собралось около двухсот представителей Объединенного еврейского призыва, Совета еврейских федераций и благотворительных фондов США, а также учреждений Керен га-Йесод из других стран для обсуждения стратегических программ, реализация которых должна быть ориентирована на удовлетворение неотложных потребностей Израиля в таких сферах, как репатриация и абсорбция, сельскохозяйственные поселения и города развития, а также социальное обеспечение, здравоохранение, образование и культура.

Царивший на этих конференциях дух еврейского единства послужил для Луи Пинкуса[227], председателя исполкома Еврейского агентства, уроженца Южной Африки, тем стимулом, который побудил его принять решение относительно перестройки Еврейского агентства и расширения сферы его деятельности. По инициативе Пинкуса проходивший в 1968 г. Сионистский конгресс уполномочил Еврейское агентство приступить к переговорам с “организациями, занимающимися сбором средств для Израиля, и установить прямую связь между Еврейским агентством и этими организациями”. На протяжении следующих двух лет в ходе такого рода переговоров были выработаны принципы расширения сферы деятельности Еврейского агентства. В августе 1970 г. было парафировано и 21 июня 1971 г. подписано “Соглашение о перестройке Еврейского агентства”. Таким образом, осуществилась мечта Вейцмана, высказанная им 42 года тому назад, когда Агентство только создавалось. После перестройки высшим органом Еврейского агентства стала Ассамблея, которая избирает исполнительный комитет, назначающий, в свою очередь, правление Агентства для рассмотрения текущих вопросов. Было решено (что соответствовало духу принятого в 1929 г. устава Еврейского агентства, хотя и не совпадало с ним во всех деталях), что 50 % членов всех этих руководящих структур будут представлять Всемирную сионистскую организацию, 30 % — “Объединенный израильский призыв, Inc.” и 20 % — общины диаспоры вне пределов США. Это же соотношение, 50-30-20, было решено применить к численности сионистов-несионистов и распределению по географическому признаку. Так, в правлении насчитывалось двадцать сионистов, двенадцать несионистов из США и восемь несионистов из других стран.

Однако это соотношение не могло не вводить в заблуждение — что, впрочем, можно было сказать при рассмотрении и предыдущего состава Еврейского агентства. Действительно, в свое время Сионистская организация и Еврейское агентство являлись независимыми и не связанными между собой структурами, причем Сионистская организация отстранилась от всех обязанностей, связанных со сбором средств, получив, таким образом, возможность сосредоточиться исключительно на информационной и культурной деятельности в странах диаспоры. Однако исполнительный комитет Еврейского агентства, занимающийся повседневной управленческой деятельностью, продолжал функционировать под председательством Луи Пинкуса; после его смерти этот пост занял Пинхас Сапир, которого, в свою очередь, сменил Иосеф Альмоги, — и все эти люди являлись должностными лицами Сионистской организации, проживавшими в Иерусалиме. Более того, было ясно, что руководящие посты в различных подразделениях Еврейского агентства также должны занимать израильтяне. Но что еще более важно: Еврейское агентство в его расширенном составе должно включать представителей, как выбранных Сионистской организацией, так и делегированных структурами, формально не входящими в состав Сионистской организации. Однако последних ни в коем случае нельзя было назвать несионистами — и не потому, что не имелось формального механизма для проведения выборов среди несионистов (как это было в 1929 г.), а просто потому, что к этому времени уже просто не существовало несионистов в традиционном понимании этого слова. Даже еврейские организации США, которые в 1930-х и 1940-х гг. противились самой идее создания еврейского государства (в частности, такие, как Американский еврейский комитет или “Джойнт”), с тех пор пересмотрели свои позиции и стали ревностными сторонниками существования Израиля. Сказанное в еще большей степени было справедливым относительно различных американских федераций и благотворительных фондов, чьи представители входили в состав правящих органов Агентства. Новые времена просто-напросто стерли былые идеологические различия. В известном смысле, обрел подтверждение давний тезис Бен-Гуриона относительно того, что в диаспоре “нет сионистов или несионистов, а есть только евреи”.

“Евреи молчания”

Не следует забывать, что далеко не все евреи — будь они “сионистами” или “несионистами” — имели завидную возможность свободно определять ту роль, которую они желали бы играть в процессе развития и процветания Израиля. Судьбы нескольких миллионов таких евреев по-прежнему оставались предметом заботы и беспокойства для Израиля. К их числу относилось примерно 100 тыс. человек, разбросанных по изолированным и уязвимым анклавам в арабских странах. В частности, по состоянию на 1967 г. около 30 тыс. евреев оставалось в Марокко и 8 тыс. — в Тунисе. Формально располагая одинаковыми с большинством враждебно настроенного мусульманского населения юридическими правами, они тем не менее жили в состоянии постоянного страха и неуверенности. В других арабских странах положение евреев, и без того бывшее ненадежным и опасным до 1967 г., резко ухудшилось после Шестидневной войны. Известно, например, что в Египте оставалось менее тысячи евреев, и 200 человек из этого числа были брошены в концентрационный лагерь под Каиром. В Сирии положение трех с половиной тысяч остававшихся там евреев напоминало нескончаемый кошмар. Власти страны наложили строгий запрет на эмиграцию, и при этом они проводили регулярные аресты среди еврейского населения безо всяких на то оснований, а спустя некоторое время, также без объяснений, выпускали арестованных из заключения. В их удостоверениях личности стоял штамп “еврей”, и им было запрещено удаляться более чем на три мили от своего дома. Никто не мог быть уверенным в своем завтрашнем дне — в плане не только экономической, но и чисто физической безопасности. Известны были случаи, в 1973–1974 гг., когда сирийские полицейские насиловали, а потом убивали еврейских девушек.

К 1973 г. в Ираке оставалось менее 3 тыс. евреев. После Шестидневной войны в стране был объявлен бойкот еврейским торговцам; сотни известных членов еврейской общины подверглись аресту на различные сроки. Точно так же, как в Египте и Сирии, иракские евреи систематически становились жертвами клеветнических измышлений, состряпанных правительственными учреждениями, а в случаях нападений на них или на их жилища они не могли рассчитывать на защиту полиции. “Нам не до еды и не до сна, — писал один иракский еврей в письме, нелегально переправленном за границу в августе 1967 г., — …и днем, и ночью нас не отпускает страх. Мы боимся ареста или обыска в доме… Людей связывают цепями, избивают палками, бьют по лицу… Каждый день приходят все новые и новые слухи: они нас вышлют из страны, они нас всех убьют… Они хватают людей, бросают их в полицейские машины и увозят — а там говорят, что сожгут нас живьем, или оставят умирать в пустыне, или расстреляют, одного за другим. Они не допускают в страну представителей Красного Креста — а если бы и пустили, то кто же решится рассказать иностранцу правду о происходящем…”

Четырнадцать человек — девять из них евреи — были повешены 27 января 1969 г. на центральной площади Багдада как “шпионы”. Мимо виселиц прошло не менее 200 тыс. иракцев — посмотреть на повешенных, а тем временем громкоговорители разносили по площади рассказы о “предательстве” евреев.

Преследования евреев с новой силой возобновились и в Ливии. После Шестидневной войны, как и в 1945 г., были сожжены сотни еврейских магазинов и лавок. Но тут, к счастью, был отменен запрет на эмиграцию, и две трети из общего числа остававшихся 4 тыс. ливийских евреев уехали в Европу, а остальные в Израиль.

Из других стран за пределами свободного мира в Румынии проживало около 100 тыс. евреев. На протяжении многих лет румынское правительство не чинило особых препятствий желающим покинуть страну. Однако румынские евреи были в массе своей немолодыми людьми. Немногие из них изъявляли желание уехать из страны, где, при всем несоблюдении демократических норм, им тем не менее был обеспечен равный правовой статус, а также возможность отправлять религиозные обряды и доступ к национальной культуре. Численность польских и венгерских евреев была в 1967 г. значительно меньшей — 30 тыс. и 75 тыс. человек соответственно. В Венгрии рамки возрастного состава еврейской общины были шире, чем в Польше, где преобладали, как и в Румынии, пожилые люди, придерживавшиеся довольно устаревших традиционных взглядов. Помимо этого, на протяжении почти всего десятилетия польским евреям не был разрешен выезд в Израиль. И только после Шестидневной войны, когда плохо скрываемый полуофициальный польский антисемитизм снова поднял голову[228], режим Гомулки[229] разрешил эмиграцию ограниченного числа “избыточных евреев”. С июля 1967 г. по май 1969 г. из страны уехало около 5 тыс. евреев, и в их числе значительное количество интеллигенции и государственных служащих. Но и после мая 1969 г., когда польское правительство объявило об отказе от либеральной эмиграционной политики, неофициальный исход евреев тем не менее продолжался, и с середины 1967 г. по середину 1972 г. из страны уехало 11 тыс. человек. Примерно 40 % из них репатриировались в Израиль.

При всей трудности положения польских евреев их участь была значительно лучшей, чем участь евреев советских. Согласно переписи населения 1970 г., в Советском Союзе проживало 2 150 700 евреев. Эта категория населения отличалась высоким образовательным уровнем, и, несмотря на многочисленные ограничения, эти люди играли непропорционально большую роль в интеллектуальной и научной жизни страны. В 1945–1948 гг. советские евреи имели возможность вести довольно активную культурную жизнь. В стране имелись издательства, выпускавшие книги на идише, ряд литературных журналов, а также несколько театров очень высокого класса.

Еврейская культурная жизнь в СССР прекратила свое существование в 1948 г., когда начался период жесточайших сталинских репрессий. После недавнего разрыва с маршалом Тито[230] одержимый ненавистью Сталин, в поисках врагов внутри страны, начал преследование тех, на кого можно было легко свалить вину за необыкновенно тяжелую жизнь в Советском Союзе. Как уже говорилось (Гл. XVI), евреи подвергались преследованиям в большей степени, чем другие национальные меньшинства, — но не только по причине “классического” российского антисемитизма (хотя сам Сталин и был к этому склонен) и не потому, что они играли значительную роль в культурной жизни СССР. Существенно важным являлось то обстоятельство, что евреи представляли единственную национальную группу в составе Советского Союза, большинство которой проживало вне пределов СССР — и при этом не в социалистических, а в западных странах. И ко всему прочему, усиление прозападной ориентации Израиля порождало подозрения коммунистических правителей, что советские евреи — это “сионистские и империалистические” агенты. Кульминацией последних пяти лет сталинского правления стали события печально известного “дела врачей”, вспоминаемые потом всеми советскими евреями как самые страшные дни их жизни при коммунистическом режиме.

Самый страшный период террора, несомненно, кончился в 1953 г. со смертью Сталина. Однако евреи с тех пор так и не смогли вернуть себе чувство безопасности и спокойствия. Официальная дискриминация стала постоянным фактором их существования. В сфере духовной жизни они были лишены основных прав и возможностей языкового и культурного самовыражения — школ, театров, газет и журналов, традиционно предоставлявшихся всем национальным группам коммунистической империи. Что касается религиозной жизни, то, хотя все конфессии в СССР и вынуждены были безропотно сносить засилье антирелигиозной пропаганды в той или иной форме, иудаизм подвергался особым притеснениям. В 1966 г. в СССР функционировали 62 синагоги, причем большинство из них находилось в неудовлетворительном состоянии, и было невозможно получить разрешение от властей на проведение ремонта. Представители других религиозных общин Советского Союза — православные, баптисты, мусульмане — имели право общаться со своими зарубежными единоверцами, но это право не распространялось на евреев. В 1959 г. в СССР стали вводиться ограничения на выпечку мацы. В 1961 г. производство мацы в пекарнях при общинах было запрещено повсюду, за исключением Москвы, Ленинграда, Центральной Азии и Закавказья. В 1963 г. запрет был распространен на Москву и Ленинград. После снятия Н. Хрущева в октябре 1964 г. все ограничения на выпечку мацы были отменены. Антисемитизм находил свое выражение и в таких “традиционных” областях, как трудоустройство и образование. Благодаря своим способностям и квалификации евреи все еще занимали позиции среднего уровня в экономике, культуре и сфере интеллигентного труда, но для них было практически невозможным получение должностей на дипломатической службе, в армии или в аппарате Коммунистической партии, и существовали большие ограничения для желающих преподавать в высших учебных заведениях. Политика советского государства ставила евреев в безвыходное положение. Они не могли ни ассимилироваться, ни жить полноценной еврейской жизнью, ни эмигрировать (впрочем, последний выход был невозможен для всех советских людей).

Несмотря на все препоны и ограничения (а ведь не следует забывать, что существовала еще и проблема смешанных браков!), властям не удавалось изжить еврейский этноцентризм. В Грузии, например, евреи общины, насчитывавшей около 80 тыс. человек, прослеживали свои корни вплоть до древних времен. Грузинские евреи, жившие вдали от административных центров, в окружении грузин, которым был чужд антисемитизм, сохраняли явно выраженное чувство преданности своему народу. Дети изучали иврит, взрослые регулярно посещали синагогу. И, за малым исключением, все они были убежденными, страстными сионистами. Но рождение Государства Израиль, несомненно, оказало весьма значительное воздействие и на евреев, живших в европейской части СССР. Конечно, тот восторженный прием, который советские евреи оказали Голде Меир, первому послу Израиля в СССР, уже не повторялся в последующие годы, характеризуемые ужесточением антиизраильской политики Советского Союза. Но тем не менее существовал неиссякаемый интерес к новостям израильской жизни, к книгам и газетам, изданным в еврейском государстве. Религиозные и национальные праздники также были достойным поводом для того, чтобы выразить свою любовь к Израилю и еврейскому народу. В 1964 г. писатель Эли Визель стал свидетелем того, как тысячи молодых евреев отмечали праздник Симхат Тора у московской синагоги — танцевали хору, пели песни на идише и на иврите.

Хотя советское правительство долгое время противилось эмиграции в любой ее форме, бывали периоды в конце 1950-х и в 1960-х гг., когда Кремль изъявлял готовность разрешить отъезд ограниченного числа советских евреев в Израиль. Это были в основном пожилые люди, уже не способные к производительному труду, да к тому же их число в любом случае редко превышало полторы-две тысячи человек в год. В середине 1960-х гг. смогло выехать небольшое число молодежи. Со своей стороны, израильское правительство придерживалось “негласной договоренности” с Москвой не очень афишировать эти периодические послабления (чтобы арабские страны не задавали Советскому Союзу неудобных вопросов). В конце 1966 г., однако, этот “договор молчания” неожиданно оказался под угрозой, когда молодежные группы в Израиле и США начали, от имени советского еврейства, все чаще критиковать Москву за ее политику дискриминации и официального запрета на эмиграцию. Правительство Израиля, строго соблюдая существующую договоренность, воздерживалось от поддержки этих выступлений — хотя, будучи демократическим правительством, вряд ли могло запретить эти протесты или подвергнуть их цензуре. Однако Москва, склонная ко всем подходить со своей собственной меркой, сочла израильское правительство ответственным за критику, исходящую из его страны, и потому в сентябре 1966 г. советские власти с негодованием отменили планировавшиеся гастроли в СССР Израильского филармонического оркестра и ответный приезд в Израиль Большого симфонического оркестра. Несколько месяцев спустя Кремль в очередной раз ужесточил ограничения, связанные с “воссоединением семей”. В обычных обстоятельствах правительство Израиля могло бы, по обыкновению, промолчать — но события 1967 г. и последующую ситуацию вряд ли можно было назвать обычными, даже в контексте постоянно ухудшавшихся советско-израильских отношений. Как уже отмечалось, победа Израиля в Шестидневной войне стала крупнейшим провалом советской внешней политики. Придя буквально в ярость от невозможности повернуть ход событий на Ближнем Востоке, советское правительство развернуло в стране антисионистскую кампанию, сопоставимую по накалу злобы со сталинскими временами. К 1969 г. ненависть к Израилю и сионизму выплеснулась на первые страницы советских газет, вытесняя темы, связанные с положением в Китае и Вьетнаме, Берлинский вопрос[231] и проблемы международного контроля над вооружениями. Пропагандистские усилия не ограничивались рамками официальных средств массовой информации. Подчиняясь нажиму властей, видные советские евреи представали перед иностранными корреспондентами и выражали свою поддержку правительственной антисионистской политике. Порой клеветническая кампания достигала едва ли не нацистского размаха. Так, в повсеместно пропагандируемой книге Юрия Иванова “Осторожно: сионизм” (первое издание —1969 г.) утверждалось, что “еврейские Ротшильды” “паразитируют на экономике многих стран мира”, что Израиль — через посредство Ротшильдов — занимался финансированием “контрреволюции” в Чехословакии, что раскрыт новый антисоветский заговор “католической церкви, выступающей в союзе с иудаизмом”. Выходили в свет антисемитские романы, в которых евреи неизменно изображались как торгаши и барышники, развратники или (чаще всего) сионистские предатели[232].

Эта поразительная вспышка злобы может быть объяснена отчасти слепой яростью, вызванной унижением на Ближнем Востоке, а отчасти желанием отвести внимание от проблем и недостатков советской экономической системы при помощи классической методики отвлекающего удара. Была, несомненно, и еще одна причина: советские власти были по-настоящему встревожены и сбиты с толку вспышкой национального самосознания советских евреев, вызванной победой Израиля в Шестидневной войне. Вот что писал советский еврей Анатолий Декатов в статье, опубликованной в 1970 г. в “Джерузалем пост”: