Лишь несколько менее крайними в своих требованиях были члены Движения за неделимый Израиль, в состав которого входили как интеллектуалы, так и партийные активисты, принадлежавшие практически ко всем политическим секторам. В своем манифесте, опубликованном в сентябре 1967 г., лидеры этого движения заявляли, что никакое правительство Израиля не вправе отдать земли, захваченные в боях, и что следует, не откладывая, начать экономическое освоение завоеванных территорий. Как еврейский Нацрат-Илит был построен рядом с арабским Назаретом, говорили они, точно так же должны быть построены еврейские города рядом с Наблусом, Хевроном, Иерихоном и другими арабскими центрами на территории Западного берега. Аналогичным образом, пустоши и бросовые земли Синая и Голанских высот должны быть заново освоены, как в дни царя Шломо. Сторонниками Движения за неделимый Израиль были в значительной степени ортодоксы. Одним из самых красноречивых лидеров движения был д-р Гарольд Фиш[216], ректор Университета Бар-Илан, писавший: “… есть лишь один народ, которому эта земля принадлежит по праву, и это — еврейский народ. Никакие временные перемены демографического характера не могут изменить эту истину, которая является одним из принципов нашей веры. Подобно тому как у одной жены не может быть двух мужей, точно так же одна земля не может находиться в суверенном владении двух народов”.

Позиция фракции Гахаль очень напоминала взгляды Движения за неделимый Израиль, хотя в целом либеральные члены блока вовсе не были ястребами, но лишь следовали за своими партнерами из партии Херут. Менахем Бегин и Шмуэль Тамир, самые ревностные из числа максималистов, обнаружили, что их мнение разделяет находящаяся на грани исчезновения партия Бен-Гуриона Государственный список — правда, без самого Бен-Гуриона. Надо сказать, что сторонников экспансионизма было достаточно и среди левоцентристов, членов Партии труда и даже партии Мапам. Собственно говоря, основатель Движения за неделимый Израиль, Элиэзер Ливне, был одним из ветеранов и уважаемым теоретиком Мапай. Позиция Ливне навряд ли определялась религиозными традициями или ощущением исторической миссии народа Израиля; скорее имела место прагматичная убежденность в том, что безопасность Израиля может быть гарантирована только благодаря тому, что страна получила возможность обеспечить глубокую оборону, а не за счет мирных договоров, которые арабы, как известно, склонны нарушать — даже если договор заключен с другим арабским государством. Аналогичной точки зрения придерживался также видный писатель и член партии Мапам Моше Шамир. В 1973 г. он отмечал: “Мои нынешние взгляды не вполне совпадают с теми, что я разделял раньше, но шестьдесят седьмой год стал для меня потрясением”. Аннексия представлялась Шамиру кратчайшим путем к достижению мира, “единственным способом убедить арабов, что им необходим мир”. Шамир, Бегин, Тамир, Ливне и другие сторонники идеи Земли Израиля в новых границах воздерживались от прямых указаний на то, что опасная демографическая проблема, которая неизбежно возникнет в случае аннексии арабской Палестины, должна будет решаться в конечном итоге за счет массового исхода арабского населения в соседние страны — хотя такой вариант и подразумевался.

Из числа всех израильских сторонников идеи экспансии менее других руководствовался религиозными или историческими соображениями, разумеется, Моше Даян. В основе концепций, которые брал на вооружение министр обороны, всегда лежал прагматизм. Будучи военным губернатором контролируемых территорий, Даян один занимался осуществлением политики, которую он впоследствии обосновывал. Именно благодаря его поддержке создавался “общий рынок” двух частей Палестины. Вскоре Даян дал знать, что им задумано создание некоего образования, в рамках которого географические и демографические границы будут постепенно размываться. С этой целью он предложил правительству основать четыре еврейских города вдоль горного хребта, который тянется от Хеврона и Наблуса, и, таким образом, создать в арабском окружении острова еврейского присутствия. Район Хеврон — Беэр-Шева, по мнению Даяна, можно было подобным образом превратить в единый экономико-административный регион. Другой такого рода интегрированный регион на севере страны мог бы включать Афулу и Дженин. В августе 1971 г. Даян развил свои соображения в рамках известного выступления перед слушателями Высшего военного колледжа. Именно тогда он определил функции Израиля на контролируемых территориях как функции постоянного правительства, которые заключаются в том, чтобы “планировать, а затем реализовывать свои планы, не размышляя о дне мира, который может настать совсем не скоро”. Израиль обязан “создавать факты”, подчеркнул Даян.

Сильное впечатление, которое Даян произвел прямотой своего выступления, отчасти затмило еще более откровенное, пусть даже и менее радикальное, мнение, высказанное примерно через месяц после окончания Шестидневной войны другим человеком. Этим человеком был Игаль Алон, в прошлом герой Палмаха, лидер партии Ахдут га-авода и впоследствии заместитель премьер-министра во вновь созданном коалиционном кабинете Партии труда. До 1967 г. высказывания Алона по вопросам безопасности своей бескомпромиссностью во многом напоминали позицию Даяна. Даже по окончании Шестидневной войны он продолжал отстаивать свою жесткую линию с еще большей энергичностью. Известный “План Алона”, предложенный, как уже говорилось, на обсуждение кабинета министров вскоре после войны, предусматривал строительство, силами бойцов Нахаль, ряда полувоенных поселений на гористой местности вдоль излучины реки Иордан, цепочка которых огибала бы оккупированный Западный берег и охраняла территорию Израиля. Алон подчеркивал, что “мы предпочитаем безопасные границы, по которым не достигнуто соглашение, таким границам, относительно которых существует соглашение, но которые не обеспечивают безопасности”. Однако концепция Алона содержала еще один аспект, на который зачастую не обращали внимания, хотя он, несомненно, относился к категории примиряющих. Алон вырос среди арабов, свободно владел арабским языком — потому он с пониманием и симпатией относился к арабским традициям и знал, что значит для араба чувство чести. После 1967 г. подобного рода политика осмотрительной сдержанности стала популярной, и к этому следует добавить такой момент, как усиление политического соперничества между Алоном и Даяном в рамках Партии труда. Заместитель премьер-министра неоднократно говорил о своей готовности признать законность требований палестинского народа. Если палестинцы выразят намерение создать свое государство на территории Западного берега или иную политическую автономию в рамках иорданской конфедерации, Израиль должен проявить готовность к ее признанию, говорил Алон. При этом он демонстрировал твердость во всем, что касалось обеспечения безопасности израильской границы по реке Иордан, однако, в отличие от Даяна, выступал против мероприятий, поощряющих “ползучую аннексию”. Надо признать, что его взгляды вызывали негодование и голубей, и ястребов.

Позицию, характеризуемую большей терпимостью, занял Пинхас Сапир, очень энергичный и пользовавшийся всеобщим уважением министр финансов. Обеспокоенный программой “свершившихся фактов” на территории Западного берега и Газы, предложенной Даяном, Сапир в 1968 г. резко выступил против интеграции как самих территорий, так и их жителей, в израильскую экономическую систему. Он предостерег, что присоединение миллиона арабов контролируемых территорий к 400 тыс. израильских арабов, с учетом их значительно более высокого уровня рождаемости, способно, рано или поздно, превратить еврейское государство в арабскую страну. Напротив, возвратив территории, Израиль не потеряет ничего ценного, но при этом “освободит себя от ненужного груза”. Сапир неоднократно высказывал подобные мысли на протяжении ряда последующих лет, подчеркивая при этом, что “планы Даяна относительно “создания фактов” только свяжут нам руки, когда мы наконец сядем за стол переговоров”. Хотя дебаты относительно судьбы территорий и приостановились в феврале 1969 г. в связи со смертью Эшколя, они возобновились с новой силой летом того же года в рамках нового Блока (с участием партии Мапам), Накануне выборов в кнесет 7-го созыва необходимо было достигнуть согласия относительно таких пунктов программы Блока, как внешняя политика и безопасность, и тут действия умеренной группы противников аннексии возглавил уже не столько Сапир, сколько Эвен. Министр иностранных дел предостерег, что откровенно экспансионистская программа будет стоить Израилю поддержки извне, и особенно следует опасаться негативной реакции США. В плане идеологическом государство, гражданами которого станут сотни тысяч новых арабских граждан, будет, несомненно, испытывать трудности, причем, возможно, критические, при сохранении традиционных сионистских ценностей. Мнение Эвена получило безусловную поддержку руководства партии Мапам, а также извечных возмутителей спокойствия в кнесете Ури Авнери[217] и Шалома Когена. Столкнувшись со стратегической опасностью раскола слева и осознавая, наряду с этим, что переговоры с арабским правительством или с палестинской группой — это отнюдь не вопрос ближайшего будущего, кабинет Голды Меир выбрал тактику проволочек. Было принято решение не принимать никаких решений.

Такой подход был понятным и органичным для нового премьер-министра. Подобно Бен-Гуриону и многим другим ветеранам первых волн алии.) Голда Меир имела свою личную точку зрения по арабскому вопросу: она считала арабов непримиримыми врагами Израиля, и на нее не действовали призывы относительно необходимости примирительных жестов в их сторону, с целью их умиротворения. Выросшая в Америке, Голда Меерсон (урожденная Мабович) приехала в Палестину со своим мужем в 1921 г. и практически сразу же занялась политической деятельностью. В 1930-х гг., занимая посты в исполнительных органах Гистадрута и партии Мапай, она сблизилась с Бен-Гурионом и Эшколем. Будучи незадолго до провозглашения независимости Израиля исполнительным директором политического отдела Еврейского агентства, Голда Меир досконально ознакомилась с арабской политикой и политиками. Она и в то время не была склонна занимать примиренческую позицию — как это понял, к своему сожалению, иорданский король Абдаллах в ходе их тайных встреч в Иордании в 1947 и 1948 гг. (Гл. XIII). В дальнейшем, будучи первым послом Израиля в СССР, затем министром труда, затем министром иностранных дел и генеральным секретарем партии Мапай, Голда Меир последовательно придерживалась своей откровенной, прямой и отчасти резковатой манеры в общении как с израильтянами, так и с иностранцами.

Приземистая женщина с грубоватыми чертами лица, Голда Меир давно уже была бабушкой, когда в марте 1969 г., после смерти Эшколя, она стала премьер-министром Израиля. Ни ее характер, ни возраст не способствовали изменению ее мнения об арабах как об извечных врагах, отношения с которыми строятся не на доверии, а на основе политики силы. Тем не менее, будучи опытным политиком, она заняла компромиссную позицию, одобрив формулу Алона относительно сохранения безопасной границы по реке Иордан. Такая позиция оставляла правительству возможность либо вернуть, либо (к чему Израиль, похоже, склонялся все больше и больше) аннексировать Западный берег. Тем временем Голда Меир в неофициальном порядке поощряла строительство еврейских поселений в долине Иордана, в районе Хеврона, в секторе Газа, в коридоре Рафа, на севере Синайского полуострова, по берегу Красного моря от Эйлата до Шарм-аш-Шейха, на Голанских высотах. Экономика и рабочая сила оккупированных территорий постепенно объединялись в единое целое с экономической системой Израиля. Таким образом, действительность периода после 1967 г. вырисовывалась со всей отчетливостью и необратимостью.

Эти факты стали причиной душевных мук многих израильских интеллектуалов и общественных деятелей. Арье Элиав[218], в прошлом генеральный секретарь партии Мапай, расценивал складывающуюся ситуацию в контексте более широком, чем только лишь национальная безопасность, и он изложил свои мысли в опубликованной в 1970 г. книге Эрец га-цви (“Страна оленя”). Прилагая все усилия к тому, чтобы не допустить какого бы то ни было отрицания прав Израиля на контролируемые территории, Элиав просто отмечал, что права арабов неотъемлемы не в меньшей степени. “Что бы арабы ни сделали (или сделали) для создания своей страны — это их дело, а не наше (и ведь, в сущности, они смогли создать за 1300 лет великую культуру и многочисленную общину). Мы должны придерживаться тех же принципов, которые были выдвинуты в 1936–1937 гг., затем в 1947–1949 гг. и далее, вплоть до 1967 г. Мы должны признать, что в Палестине есть место для Государства Израиль и для палестино-иорданского арабского государства. В обмен на устойчивый и постоянный мир нам следует отказаться от реализации части наших исторических прав в этом арабском государстве”. Элиав призывает правительство объявить об этом принципе взаимного примирения, причем немедленно, еще до того, как палестинские арабы сообщат о своей готовности к переговорам или будет достигнуто соглашение относительно их представителя для ведения переговоров:

Этот крик души Элиава был понятен многим. Кое-кто — хотя бы тот же Амос Кенан, бывший член Лехи — брал на себя смелость поставить под сомнение даже такой священный символ, как объединенный Иерусалим. Кенан писал: “Никому не пришло в голову спросить у аннексированных арабов их мнение относительно судьбы Иерусалима. Относительно той косметической операции, которой был подвергнут Старый город, относительно тех строений, которые мы снесли на площади перед Стеной Плача. Да, город был объединен, но не воссоединен”. С сарказмом комментирует Кенан упоминание Даяном таких “драгоценных для памяти Израиля” мест, как Хеврон, Шилоах, Анатот, которые являются неотъемлемой частью библейской земли: “Никого не беспокоили эти святые места на протяжении последних девятнадцати лет. Мы превосходно обходились и без них. Что же касается живших там ортодоксальных поборников святости, то они все это время были слишком заняты борьбой с чиновниками налогового ведомства в попытках уменьшить ставку своего подоходного налога”.

Выдающийся писатель Амос Оз писал о трагедии населения контролируемых территорий, о дилемме Израиля и арабов, в своей статье, опубликованной в “Нью аутлук”, издании, известном своими умеренными взглядами:

Это ощущение душевных страданий хорошо передал историк Яаков Талмон[219], один из самых уважаемых израильских ученых и человек, заслуживший славу интеллектуальной совести еврейского народа. В своей жесткой пророческой статье “Может ли сила быть универсальным ответом?” Талмон определяет концепцию “свершившихся фактов” как бесчеловечную, наводящую на мысли об идее Муссолини относительно “священного эгоизма” или о более ранних европейских мечтаниях относительно “особой миссии” и “исторически сложившихся границ”. Все эти “миссии” были аналогичным образом основаны на древних притязаниях, отмечает Талмон, и каждая из них привела к катастрофе, поскольку игнорировала очевидный факт: на той же земле, в пределах тех же границ жили и другие народы. Талмон, равно как и Сапир, и Эвен, расценивали социальную и моральную опасность “ползучей аннексии” как не только гибельную для Израиля, но и таящую опасность проявления крайнего арабского национализма. Он писал:

Статья Талмона увидела свет летом 1973 г.

За шесть лет до этого, сразу после победы в Шестидневной войне, это пророчество историка было предугадано выдающимся государственным деятелем. На протяжении всего своего жизненного пути Давид Бен-Гурион считался воплощением беспощадной израильской воинственности. И вот теперь, беседуя с журналистами в своем пустынном уединении, в Сде-Бокер, бывший премьер-министр поразил присутствующих, спокойно поддержав идею отхода со всех оккупированных территорий, кроме Иерусалима и Голанских высот. Все остальное, сказал он с глубоким убеждением, повиснет мертвым грузом на шее Израиля и станет поводом для непрестанных провокаций всего арабского мира. Тогда реакцией на предупреждение Бен-Гуриона были насмешки с примесью легкой грусти. И едва ли не каждый подумал: “У старого льва притупились когти”.