– Хорошо, – я поджала губы, – тогда я хочу, чтобы ты шла рядом со мной, когда мы с императором войдем в Имперский Зал.
Она открыла рот в изумлении.
– Госпожа императрица!
– При одном условии…
Я закрыла глаза, слушая, как в Имперском Зале начался пир. Казалось, пол спальни вибрировал от громкого пения.
– Пой мне, Адди. – Я сжала руку Адуке. – О моей истории. Об ожидании, о вопросах. Пой о будничных, скучных частях моей истории, о тех, которые делают меня человеком. Ты справишься? Я…
Я взглянула на свой отрезанный палец.
– Я не хочу забывать.
Через час мы с Дайо стояли, держась за руки, перед высокими дверьми Имперского Зала, глядя на вырезанные в красном дереве узоры в виде солнца и лун и надпись на староаритском. Наши названые братья и сестры, а также Иранти, чью широкую шею Е Юн украсила цветочными венками, стояли позади. Возле меня трепетала Адуке.
Он не мог говорить вслух: ритмичный гул Имперского Зала заглушал все звуки.
Вместе с голосами в разум просачивались их эмоции. Дайо послал волну спокойствия, накрывшую наши сознания. Дыхание синхронизировалось, как было, когда мы спали вместе в Крепости Йоруа. Мы улыбнулись друг другу, как напившиеся молока дети – ничто не успокаивало кровь Помазанников лучше Луча.
Гвардейцы приготовились открыть двери, потянувшись к канатам. Но прежде чем они успели сдвинуть тонны твердого дерева, я подняла руки и прислонила их к створкам, взывая к памяти железа, полученного из сердца Малаки.
Двери отворились. По всему залу разнесся звук моего имени, эхом отдаваясь в теле.