— Не понимаю, — сухо и неприязненно сказал кардинал Сутерне. — Вначале чудовищные траты, теперь этот инфант… Король пустит нас по миру.

— Меня это тоже волнует, — признался Ришелье. — Особенно в последнее время.

— Луи должен понимать, что у него имеются наследники среди друзей, — сказал Монбарон.

— Вам ли не знать, граф, у нашего короля нет друзей, только подданные, — возразил Сутерне. — Не понимаю, зачем все эти великолепные застолья. В свое время мы чаще обходились сухим пайком и украинским салом…

— Что мы имеем? — перебил собравшихся Ришелье. — Учтите, господа, время требует немедленных действий, у нас просто нет времени на раскачку. Если с королем что-то случится и к власти придет этот щенок-принц, ничего хорошего нам ждать не придется. Он просто вступит в наследство, переведет капиталы в Испанию и улизнет, оставив нас на пустой брюквенной похлебке. Мы слишком долго медлили раньше, поэтому должны торопиться теперь. Какими силами мы располагаем на этот раз?

— Среди гвардейцев мы имеем немало сторонников, Ваше преосвященство, — сказал Монбарон, — но среди мушкетеров их значительно меньше. Король слишком балует их, поэтому неудивительно, что мушкетеры его боготворят.

— Они боготворят его не поэтому, — недовольно сказал Ришелье. — Все очень просто — среди гвардейцев немало бывших сослуживцев короля, вот они и хранят ему верность. Их ведь учили, что верность является обязательным качеством воина.

— Поэтому я и отправил большую часть с маршалами в сельву, Ваше преосвященство, — сказал Монбарон, который являлся командующим армией Паризии. — Вернувшись, они примут случившееся за данность. Впрочем, нас это не должно волновать, к их возвращению мы сами окажемся вдали от этих проклятых мест. Мне надоели комары и пиявки, мне надоела сельва с ее лихорадкой. Деньгам можно было найти более правильное применение.

— Да, — мечтательно улыбнулся кардинал Сутерне. — Уж я бы точно нашел. Мне тоже надоели эти службы, приходится давиться религиозной отравой каждый день; иногда мне кажется, что Бог и в самом деле существует, что это он нас покарал, загнав в этот проклятый уголок Земли.

— Кардинал, не богохульствуйте, — призвал Ришелье. — Друзья, мне хочется сообщить вам о том, что в нашем комплоте отныне принимает участие еще один человек, без которого трудно надеяться на успех. Мне нет нужды представлять этого человека, вы его прекрасно знаете.

В комнату, где собрались заговорщики, вошел начальник дворцовой стражи, бывший танкист из дивизии «Мертвая голова». Левая щека его несла следы ожогов. В прежней жизни этот человек не раз горел в своем танке, выказывая истинное мужество и непоколебимую храбрость.

Возгласы удивления заставили его улыбнуться.

— Что ж, — сказал граф Монбарон, — если в деле принимает участие начальник дворцовой стражи, оно просто обречено на успех.

— Итак, — сказал кардинал Сутерне, — король должен умереть. Возникает вопрос: что делать с инфантом?

— Мне кажется, здесь нет никакого вопроса, — громко сказал Монбарон и красноречиво взмахнул рукой. — Решение очевидно. Лес рубят — щепки летят. Я прав, кардинал?

— Безумный принц, — задумчиво сказал Ришелье. — Он может пригодиться.

— На кой черт он нам сдался, Ваше преосвященство? — удивился Монбарон. — Помнится, мы никогда не церемонились со свидетелями, а этот может претендовать на возмездие. Неизвестно, как сложатся наши дела.

— Именно об этом я и говорю, — задумчиво тронул бородку Ришелье. — Будет правильнее, если мы оставим его в живых после смерти короля. Разумеется, надежно изолировав от толпы. Решить вопрос окончательно мы всегда успеем.

— Помнится, вот также не торопился добрый Генрих, — сказал кардинал Сутерне. — И что же? Проклятые жиды расплодились, они даже устроили охоту на преданных сынов рейха. А всему причиной неторопливость начальства. Ему всегда казалось, что перед нами вечность!

— Да, несомненно, — согласился Ришелье. — Надо поторапливаться. Но есть еще одна заноза, которая терзает мне душу. Что нам делать с Виландом?