– Идем, – согласился я, засовывая руку под халатик. Ее кожа была горячей, гладкой и твердой. А в нужном месте появилась скользкая влага. С ума можно сойти. Я мгновенно перестал помещаться в плавках.

– Давид обидится, – шепнула Ирка и с замечательной женской логикой тоже нашла меня своей правой рукой. А потом губами. М-м-м, некоторые части тела созданы друг для друга, но так редко бывают вместе.

– Не обидится…

Халатик соскользнул с нее, и я растворился в лунном серебре и аромате женщины. Болтовня текла своим чередом в промежутках между поцелуями.

– Думаешь, зачем он привез сюда свою лолиту?

– Ну, может, она ему как дочь…

– Ага, как дочь…

Трусики долой. Что тут у нас? А что тут может быть. Все то же самое… тысячи лет одно и то же, но никогда не надоедает.

– Или крестница…

– Ага, крестница…

Легкое плавное вхождение. С любимой женщиной каждый раз – как первый.

– Или он ее чему-то учит…

– Да, он ее научит…

Господи, такое впечатление, что в последний раз я трахался не прошлой ночью, а десять лет назад.

– Или она – его…

– Скорее всего, она – его…

Только не взорвись преждевременно от восторга, мой старый друг. А ведь уже не мальчик, полтинник разменял…

– А теперь ты сверху, моя сладкая…

Я очутился там, где нет времени. В точке сингулярности. Это была глубочайшая и нежнейшая сингулярность. Я пребывал в ней до Большого Взрыва.

– …Теперь купаться, – сказала Ирка. – Можешь не одеваться. На эту ночь Давид объявил свой пляж нудистским.