В своем повествовании мастер дошел до того времени, когда в поисках работы они с Лили скитались по европейским столицам: Берлину, Вене, Парижу, Венеции. До этого он долго посвящал безучастного парня во все тонкости производства фарфоровой скульптуры: принес с фабрики фигурки своей работы – не с Андреасом, конечно, – и долго в деталях описывал процесс. Иоганн Якоб заметил, что рассказывать с предметами ему легче. И хоть Андреас ни разу не посмотрел на них и не подал виду, что слушает мастера, у Иоганна Якоба было чувство, что его упорство не проходит даром. Однажды он задержался на фабрике и пришел домой на час позже, а когда вошел в кухню и приблизился к кровати, то увидел, что по лицу Андреаса промелькнула тень радости.

В этот вечер мастер заговорил о Венеции. Начал он с золотого цехина XV века:

– Конечно, когда мы с Лили были в Венеции, таких денег у нас не водилось. Даже серебро в карманах не звенело. Это уже потом, через много лет, я купил цехин у менялы. Люблю старые монеты, особенно когда они связаны с местами, где я бывал. Нидерландский золотой дукат с ландскнехтом напоминает мне о Дельфте, французский золотой луидор – о Страсбурге, этот цехин – о Венеции, золотой безант – о Неаполе. Окружаю себя монетами и воспоминаниями и иногда перебираю их, представляя себе людей, которые держали эти монеты в руках, и города, где они жили сто, или триста, или тысячу лет назад. Цехин весит столько же, сколько и наш дукат, но золото в нем чистоты более высокой. Вид этих монет почти не изменился за годы существования Венецианской республики – а ей больше тысячи лет! Посмотри на этот цехин, – Иоганн Якоб придвинулся к лежащему Андреасу и подержал над его лицом золотой кругляшок; сначала с одной стороны, потом с другой. – Тут маленькая дырочка – кто-то носил его на шее на конском волосе.

Взгляд Андреаса, казалось, проходил сквозь монету и застывал где-то на потолке.

– С одной стороны цехина дож стоит на коленях перед святым Марком, – Иоганн Якоб ткнул в монету пальцем, – видишь, с нимбом. Оба держатся за флаг республики, и дож дает клятву верности. Перед ним надпись «Dux», что значит «герцог», у них – «дож».

Что-то скрипнуло, наверное, доска в топчане. Мастер перевернул монету.

– С другой стороны – Иисус Христос в венчике из звезд: правую руку он поднял для благословения, в левой у него Евангелие. Этот цехин связан с интересной историей. В 1354 году Большой совет избрал венецианским дожем Марина Фальера. Почтенному мужу было уже семьдесят шесть лет, а женой его была молодая красавица Алучия Граденига.

Иоганн Якоб сделал паузу, проверяя впечатление, которое произвели на Андреаса его слова. Парень не пошевелился.

– Дож больше жизни самой любил жену, любил и ревновал ко всем благородным молодым людям и особенно к красавцу-аристократу Микелю Стену, которому тогда только минуло двадцать четыре года.

– Как мне, – вдруг тихо сказал Андреас.

Иоганн Якоб чуть не подскочил на кровати. Усилием воли он сделал вид, что не услышал слов парня:

– Но зря тревожился седовласый дож: не воздыхал по молодой догарессе высокорожденный Микель Стен. Ходили слухи, что дамой его сердца была Морозина Фоскарина, сестра лучшего и нежнейшего его друга Марко. И вот как-то во время венецианского карнавала ослепленному ревностью дожу Фальеру привиделось, что Микель милуется в уголке залы с его Алучией. В гневе дож приказал бесстыдникам покинуть дворец. А надо поведать тебе, Андреас, что все в зале были в масках, и с Микелем была не догаресса, а Морозина. Сердце невинного Микеля возгорелось обидой, молодой вельможа пробрался в тронную залу и осквернил резное, увенчанное рогатой дожеской шапкой кресло Фальера злобным двустишием. Пропитанные ядом обиды слова, которые Микель выцарапал кинжалом на позолоте, оскорбляли честь дожа и бросали тень на его молодую жену.

– Он написал, что жена гуляла, да?

– Да, да! – разволновался мастер. – Что изменяла супругу своему перед Господом.

– Но ведь это была не она. Почему Микель не объяснил все дожу?

– Дож был столь ревнив, что никогда не поверил бы молодому вельможе. – Иоганн Якоб дотронулся до горячей руки парня.

Андреас замолчал.

– Так слушай: гордый дож был взбешен и поклялся отплатить Микелю. Он обратился к прокурорам в надежде, что те отдадут дело Совету десяти – высшему органу республики. Но они направили его Совету сорока: трибуналу, в котором Стен был одним из высших чинов. Члены совета благоволили молодому человеку, к тому же в момент написания двустишия он был в маске – а в этом случае происшедшее можно считать не оскорблением, а шуткой: в Венеции на время карнавала выходит послабление правил политеса и повиновения. А посему мужи совета пожурили Микеля и приговорили его только к месяцу тюрьмы.

– А в Венеции и сейчас есть карнавалы?

– Да, каждый год перед Великим постом. И у нас они есть: уже два года герцог устраивает карнавал на манер венецианского. В начале года опять будет – и карнавал, и двухнедельная ярмарка. Пойдем, и сам увидишь!