– Войдите! – сказал строго.
Вошла, нет – вбежала Марта. Она рыдала и едва могла говорить.
– Там, там, – показывала молодая женщина в сторону кухни. – Андреас… Там!
Иоганн Якоб вскочил и бросился за Мартой. Сначала он увидел бледного Андреаса Иоганна – мальчик сидел, забившись в угол, и дрожал – а потом красного Андреаса, который разбросался на топчане. Глаза парня были закрыты, зубы стучали, голое тело, покрытое мелким потом, сотрясал озноб. Он был в горячке. Внимательный взгляд художника выявил эстетический изъян: ступня, которая вчера была здоровой, теперь пылала. Культя почернела и источала зловонную жидкость, и мастеру казалось, что отливающая в синеву чернота на его глазах движется вверх по ноге.
– Врача! – закричал он. – Андреас Иоганн, отнесешь записку доктору Флаху. Помнишь, где он живет?
Сын с готовностью закивал: конечно, он помнит, отец не раз брал его с собой к доктору. К тому же лучше идти самому по темному городу, чем сидеть тут, глядя на это страшное тело, от которого исходили смрад и жар.
– Перо и чернила!
Мальчик метнулся в комнату мастера, и уже через минуту Иоганн Якоб писал записку на осьмушке бумажного листа. Перо скрипело и разбрызгивало чернила, и мастер в который раз нелестно помянул рыночного мошенника, вместо лебединого продавшего ему гусиное перо. К тому же не из левого, как было обещано, а из правого крыла, отчего при письме перо загораживало лист, и Иоганну Якобу приходилось все время вытягивать шею, заглядывая поверх него. Записка была короткой: «Дорогой доктор! Друг! У Андреаса горячка, он без сознания. Нога черно-багровая. Приходите скорее!»
Иоганн Якоб отослал сына, дав ему в дорогу масляную лампу, а Марте приказал принести воды. Он не знал, что надо делать в таких случаях, но понимал, что вряд ли что-то ухудшит. Вдвоем с Мартой они обтерли тело Андреаса холодной водой, и уже через несколько минут парня перестало знобить. Успокоилась и Марта: физическая деятельность вернула ей трезвый взгляд на вещи. Иоганн Якоб боялся притрагиваться к больной ноге, но Марта тщательно протерла и ее. Больше делать было нечего; они накрыли тело одеялом и молча сели рядом на лежак спиной к Андреасу. Сидели долго: мастер не знал, сколько прошло времени, каждая минута казалась ему вечностью. Наконец во дворе послышались шаги, и в кухню ввалилась целая компания: кроме доктора Флаха и Андреаса Иоганна, здесь были еще капитан гусаров и светловолосый мальчик с высоким лбом, почти подросток.
– Извините, пришлось сделать крюк, поэтому задержался, – с порога сообщил запыхавшийся Флах. – Я позволил себе пригласить коллегу, вы его знаете: капитан Шиллер, лейб-хирург герцога Вюртембергского.
Иоганн Якоб помнил Иоганна Каспара Шиллера по кафе. В последний раз, когда они встречались на Мецгергассе, капитан был еще лейтенантом. Он тогда мечтал о культивации виноградной лозы и создании швабских вин на манер знаменитых французских.
– Посмотрим больного. – Капитан вернул Иоганна Якоба к действительности.
Он откинул одеяло, которым было укрыто тело Андреаса, и нахмурился. Подошел доктор Флах и заговорил с хирургом на латыни. Иоганн Якоб уловил слова: femur, fibula и tibia. Чем дольше говорили врачи, тем чаще звучало слово femur.
– Вы советуетесь, надо ли резать? – взволнованно вмешался мастер.
– Нет, мой друг, – грустно сказал Флах. – Мы обсуждаем, есть ли шансы спасти молодого человека. Выдержит ли он ампутацию, и насколько высоко надо резать ногу.
– Ступня… – начал было мастер, но доктор перебил его:
– Я считаю, что надо отрезать всю ногу, а капитан думает, что хватит и до начала бедра, над коленом. Но если он не прав и антонов огонь пойдет дальше, второй операции больной не выдержит.
– Он и первую вряд ли переживет, – вставил капитан.
Марта зарыдала, а Иоганн Якоб поймал себя на том, что смотрит на все со стороны. Чувства будто покинули его.
– Давайте резать над коленом, – сказал мастер. – Совсем без ноги ему не жизнь.