— Не нужно представляться, — заверил он. — Я знаю вас, и это большая честь для «Баклана» приветствовать таких пассажиров. Надеюсь, что вы найдёте здесь все удобства пакетбота.

— Мы большие путешественники, — добавил он, кивая. — Я прошёл много морей; я знаю их капризы, их свет и их запах. Я люблю воды. Мой корабль принадлежит мне, и я веду его, как мне захочется.

Его голос был тёплым, вкрадчивым. Он очень умело обращался с ним.

«Хорошо говорит, — подумал Леминак. — Он понравился бы нашей коллегии адвокатов.»

«Необычно! — размышлял Хельвен. — В нём есть что-то от актёра.»

— Не спрашивайте меня, — продолжал Ван ден Брукс, — откуда я знаю ваши имена. Не спрашивайте меня, зачем я написал это письмо. Несомненно, услуга, которую я рад оказать вам, оправдает странность моего подхода. Но не задавайте мне вопросов.

Не беспокойтесь. Я просто человек, ничем не украшенный торговец, которому удача в торговле помогла познакомиться с некоторыми землями и людьми, старый морской волк, который не знает ничего, кроме ветра и волн, научивших его. Что касается женщин, — и он повернулся к Марии, которая едва выдержала блеск его очков, — я могу только восхищаться их изяществом и красотой; но для меня они как море, которое никогда никому не принадлежит.

Тон и слова Ван ден Брукса не имели ничего общего с грубостью моряка и торговца, скорее были наполнены изысканными манерами светского человека, любящего театр и впечатления.

«Какой смиренник!» — подумал Хельвен.

Профессор Трамье был в восторге от сердечной доброты этого приветствия.

— Мы не можем выразить… — начал он; — совершенную любезность… несомненно, немного странную… но мирские условности… на этой широте… также прощают это… признание.

— Мы выходим в море ночью, — сказал торговец хлопком. — У нас будет один из самых прекрасных переходов по Тихому океану, такие ночи, каких вы и не знали, под созвездиями, под которыми мечтают поэты. Мне очень приятно объединиться на этой скромной шлюпке с такими изысканными умами. Отдых на борту позволит нам вести долгие беседы; я получу от них тысячу удовольствий, каких не получал до сих пор от своего труда моряка.

— И Вы расскажете нам о своих путешествиях? — сказала Мария Ерикова.

— Увы! путешествия торговца не смогут привлечь внимание красивой женщины. В любом случае, на моём борту будет сделано всё, чтобы вы не стали тосковать по Европе, «по Европе и древнему парапету», как замечательно сказал Артюр Рембо…

— Кто? — сказал Трамье. — Не слышал о таком.

— Я объясню Вам, — ответил Леминак, толкая локтем профессора.

— А пока, — добавил Ван ден Брукс, — мы отведём вас в ваши каюты, и, перед обедом, я покажу вам борт.

Рядом с торговцем безмолвно стоял человек, на костюме которого было три золотых полосы, как у капитана лодки. Он был низкого роста; телосложение, как у быка, стальной глаз, потонувший в густых бровях; одноглазый; длинный шрам закрывал правую часть лба до самого носа на кирпичном лице моряка.

— Вы будете везти наших гостей, капитан.

И он представил его: