Книги

Гражданская война и интервенция в России

22
18
20
22
24
26
28
30

«В первые месяцы работы ВЧК в ее аппарате, по словам Лациса, насчитывалось всего 40 сотрудников; включая и шоферов и курьеров. Даже к моменту восстания левых эсеров в ВЧК число сотрудников доходило только до 120 человек. Если все же ВЧК осуществлял сравнительно большую работу, то главным образом благодаря содействию населения»[1653].

Основной проблемой, с которой столкнулись руководители ВЧК, был вопрос кадров: «Нас так мало для этой работы, — сокрушался заместитель Дзержинского Я. Петерс, — Мы вынуждены брать любого вызвавшегося, и невозможно узнать, кто наши истинные друзья, а кто — враги. Для меня физически невозможно даже внимательно прочитать каждую бумагу, которую меня просят подписать за день. Я вынужден доверять другим, и получается так, что я не знаю, кому верить»[1654].

Для большевиков, подтверждает Грациози, «важное значение приобрело всемерное выдвижение кадров из народа, позволявшее черпать ресурсы среди масс населения, чего не хотели и не могли делать белые. Именно этим путем плебейская революция, тот первый большевизм… проникла в структуры власти и оставила на них свой отпечаток»[1655]. В результате, как отмечает историк Волков, «в провинции грань между уголовными элементами и функционерами новой власти была, как правило, очень зыбкой, а часто ее вообще не было, так как последние состояли в значительной мере из первых»[1656].

Примером тому могло служить вспыхнувшее в марте 1919 г. на Волге самое крупное крестьянское «чапанное» восстание, охватившее Симбирскую и Самарскую губернии. Причина восстания, по словам П. Смидовича, заключалась в том, что власть в районах восстания «выродилась во власть коммунистов, причем весьма сомнительного качества», которые действовали помимо Советов через ЧК путем «произвола, насилия, угроз и избиений»[1657]. После этого, отмечает Павлюченков, становится ясно, почему все восстание прошло под лозунгами: «За Советскую власть», «За Октябрьскую революцию», но «Долой коммунистов!» В наказе своему делегату на мирные переговоры с властью крестьяне писали: мы «вынуждены были восстать не против советской власти, но против коммунистических банд с грязным прошлым и настоящим, которые вместо истинных проповедей грабили и разоряли крестьянское население»[1658].

И это было не единичным, а наоборот широко распространенным явлением, например, в постановлении Реввоентрибунала по делу Минской ЧК в феврале 1920 г. указывалось на ее «бесконтрольные расстрелы, взяточничество и откровенный бандитизм»[1659]. «Можно быть разных мнений о красном терроре, — писал современник событий большевик Ольминский, — но то, что сейчас творится в провинции, — это вовсе не красный террор, а сплошная уголовщина»[1660].

«Звали идейных людей, а в огромном большинстве шло отребье», признавал нарком юстиции Крыленко, «в Ч. К. проникают преступные элементы»[1661]. «Трагическая судьба всякой революции — в том числе и петровской, — отмечал эту закономерность И. Солоневич, — заключается в том, что она всегда строится на отбросах», «и никакой другой отбор был невозможен вовсе»[1662]. «Каждая революция, — подтверждал В. Воейков, — есть сочетание работы честных фанатиков, буйных помешанных и преступников»[1663]. Данную закономерность подчеркивал и О. Бальзак, который по итогам французской революции приходил к выводу, что «революции задумываются гениями, исполняются фанатиками, а используются преступниками».

Трагична эта судьба не только для революции, но и для контрреволюции: «Наблюдая современную жизнь развала, поражаешься одной явной аномалии, — отмечал В. Вернадский, — На поверхности, у власти и во главе лиц действующих, говорящих, как будто дающих тон — не лучшие, а худшие. Все воры, грабители, убийцы и преступные элементы во всех течениях выступили на поверхность. Они разбавили идеологов и идейных деятелей. Это особенно ярко сказывается в большевистском стане и строе — но то же самое мы наблюдаем и в кругу добровольцев и примыкающих к ним кругов. И здесь теряются идейные, честные люди. Жизнь выдвинула на поверхность испорченный, гнилой шлак, и он тянет за собой среднюю массу»[1664].

Отличительной особенностью большевиков стала их ожесточенная борьба с преступностью в собственных рядах — с «внутренним бандитизмом», проникшим в органы государственной власти. «В большевиках этот инстинкт государственности проснулся удивительно быстро…, — отмечал М. Пришвин, — Многозначительно явление, о котором официальная советская идеология умалчивала — «красный бандитизм»… В некоторых местностях эта опасность для советской власти даже считалась главной. Под суд шли, бывало, целые парторганизации — они для власти уже не были «родственниками»»[1665].

Специальным отделом ЧК за 1918 г. по данным Лациса, был выявлен 3871 случай преступлений по должности. Среди них хищения — 254, военная измена — 48, разгул — 283, взятки — 200[1666]. За последнюю четверть 1918 г. советской периодической печатью фиксируется около 50 случаев применения смертной казни за подобные преступления, главным образом: за взятки, растрату народных денег, за хищения, за присвоение денег, за злоупотребления, за грабеж, за пьянство, за шантаж и требование контрибуций, за вымогательство. Все факты публиковались в газетах[1667]. Подобная работа по выявлению преступлений в среде карательных органов проводилась ревтрибуналами и парторганизациями[1668].

О масштабах явления говорил, например, тот факт, что к началу 1919 г. астраханская ЧК меняла свой состав четыре раза и при этом «почти что каждый раз состав обязательно попадал в тюрьму»[1669]. И подобных примеров, отмечает С. Павлюченков, было множество. Весьма характерна телеграмма самого Ленина в Петроград Зиновьеву: «Члены ЧК детскосельской Афанасьев, Кормилицын и другие изобличены, по словам Луначарского, в пьянстве, насиловании женщин и ряде подобных преступлений. Требую арестовать всех обвиняемых, не освобождать никого, прислать мне имена особых следователей, ибо если по такому делу виновные не будут раскрыты и расстреляны, то неслыханный позор падет на Питерский Совет»[1670].

Подобный пример приводил ген. И. Данилов из Архангельска, который отмечал, что после ухода белых, в городе издевательствам, насилиям и грабежу самочинных комиссаров не было конца. Когда прибыла «настоящая большевистская власть, многие из них были посажены в… тюрьму», а «наиболее ярых проповедников из них принципа «все наше» за грабежи расстреляли»[1671].

О той воспитательной работе, которая велась в рядах чекистов, говорит инструкция от 03.1918 по Московскому ВЧК, подписанная «Железным Феликсом»: «Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишние свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовали добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача — пользуясь злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать их в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близкими людьми, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти… и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость — пятно, которое ложиться на эту власть»[1672].

В той же «Инструкции для производящих обыск и дознание» Дзержинский писал:

«1. Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность.

2. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы.

3. Ответственность за обыск и поведение падает на всех из наряда.

4. Угрозы револьвером и вообще, каким-бы то ни было оружием недопустимы»[1673].

Одновременно происходило усиление партийного контроля над ВЧК и, прежде всего, за счет укрепление кадров чрезвычайных комиссий коммунистами, уже в августе большинство членов ВЧК были коммунистами[1674]. В своей работе ЧК, указывал Дзержинский в сентябре 1918 г., «должна опираться на местные комитеты партии коммунистов»[1675]. «Террор — страшное оружие, — разъясняла газета «Беднота» в статье «О красном терроре», — им должна пользоваться только уверенная в себе, организованная правительственная власть; он должен идти сверху и не применяться в деревнях как кому вздумается»[1676]

Однако даже в центре вопрос кадров продолжал оставаться настолько острым, что летом 1919 г. инструкция по Питерскому ЧК заканчивались тем, что «неисполняющие требования инструкции предаются военно-революционному суду по всей строгости осадного положения; всякий, кто будет уличен в принятии взятки или мародерстве во время обыска, будет расстрелян»[1677]. В декабре 1919 г. в приказе Президиума ВЧК № 208 об аресте заложников и буржуазных специалистов, специально разъяснялось, что «без разрешения Президиума ВЧК впредь заложников не брать. Ваша задача взять на учет всех лиц, имеющих ценность как заложники, и направлять эти списки нам»[1678].

* * * * *

Особое внимание к кадрам объяснялось тем, что именно ВЧК принадлежала ключевая роль в осуществлении «Красного террора»[1679]. Д. Рид в этой связи даже называл ВЧК «Красной армией тыла»[1680]. При этом, отмечал Лацис: «ВЧК, как орган чрезвычайный и временный не входит в нашу конституционную систему. Пройдет время гражданской войны, время чрезвычайных условий существования советской власти, и чрезвычайные комиссии станут лишними: они… будут вычеркнуты из аппарата советской власти»[1681].