Вместе с тем проблемы геронтологии и гериатрии как в медицинском, так и в социальном плане становятся все более актуальными для самых различных государственных, общественных и иных структур. В связи с существенным увеличением в структуре населения доли лиц пожилого возраста возникло множество проблем, для разрешения которых требуется мобилизация всех специалистов, компетентных в этих вопросах.
В этих условиях городское общество геронтологов и гериатров Санкт-Петербурга, существующее с 1957 г. и активно действующее в настоящее время, считает уместным выступить с инициативой создания Российского общества на основе региональных и городских обществ, объединяющих ученых и специалистов-практиков, работающих в различных городах Российской Федерации и располагающих опытом разработки биомедицинских и медико-социальных аспектов геронтологии.
Мы считаем возможным предпринять эти шаги, исходя из опыта, накопленного Санкт-Петербургским обществом за 36 лет его существования. На протяжении этого периода на заседаниях общества и совместно с другими научно-медицинскими обществами города систематически обсуждались итоги научных исследований. Членами общества, в настоящее время объединяющего более 50 человек, опубликованы многие работы и монографии, касающиеся медицинских и медико-социальных аспектов геронтологии, осуществляется экспертиза городских и региональных медико-социальных программ помощи пожилым, ведется большая просветительская работа с населением города.
Проблемы геронтологии и гериатрии в нашем городе в научном и практическом аспектах разрабатываются в городском гериатрическом центре, на кафедре гериатрии ГИДУВ, в отделении геронтопсихиатрии Психоневрологического института им. В. М. Бехтерева РАМН, НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова МЗ РФ, НИИ экспериментальной медицины РАМН, Институте мозга человека РАН, Институте физиологии им. И. П. Павлова РАН, Санкт-Петербургском институте усовершенствования врачей-экспертов, Санкт-Петербургском университете, Экономико-математическом институте РАН, медицинских вузах города и других организациях медицинского и медико-социального профиля. В декабре 1992 г. в Санкт-Петербурге создан Институт биорегуляции и геронтологии.
Мы полагаем, что создание Российского общества геронтологов и гериатров отвечает требованиям времени, и надеемся, что наша инициатива найдет отклик среди коллег в различных городах и регионах России. Мы были бы рады обменяться с Вами соображениями на этот счет. Для этого предлагаем воспользоваться нашим адресом (188646, г. Санкт-Петербург, пос. Песочный-2, ул. Ленинградская, 68).
Принято на заседании Санкт-Петербургского научного общества геронтологов и гериатров 26 марта 1993 г.
Председатель правления
Санкт-Петербургского общества геронтологов
и гериатров профессор И. Лихницкая
Зам. председателя общества
доктор медицинских наук В. Анисимов
Ученый секретарь Р. Бахтияров»
В истории становления и развития геронтологии в России можно выделить несколько узловых моментов. Прежде всего это выход в свет книги И. И. Мечникова «Этюды оптимизма» (1903 г.), в которой был впервые введен термин «геронтология» и заложены ее основы как научной дисциплины о биологии и физиологии старения. В 20-е годы XX века работами Н. А. Белова, А. А. Богданова, С. А. Воронова, М. С. Мильмана, И. И. Шмальгаузена был пробужден интерес к исследованию самих процессов старения организма и поставлен вопрос о возможности увеличения продолжительности жизни животных и человека. 1930–1940-е годы характеризуются становлением первых отечественных геронтологических школ в стране – киевской, харьковской (А. А. Богомолец, А. В. Нагорный, И. Н. Буланкин) и ленинградской школы (З. Г. Френкель, Э. С. Бауэр, В. Г. Баранов). В 1938 году в Киеве состоялась первая научная конференция по проблемам старения. В 1957 году в Ленинграде по инициативе З. Г. Френкеля создается первое в стране городское научное общество геронтологов и гериатров. В 1958 году было организовано НИИ геронтологии АМН СССР в Киеве и на его базе научные советы АМН и АН СССР по геронтологии. В 1963 году в Киеве состоялась I Всесоюзная конференция (съезд) по геронтологии и гериатрии и учреждено Всесоюзное научно-медицинское общество геронтологов и гериатров, успешно функционировавшее до конца 1980-х годов. Этот период характеризуется активным развитием геронтологии как на Украине (Д. Ф. Чеботарев, В. В. Фролькис, В. Н. Никитин), так и в других регионах страны – в Ленинграде (И. И. Лихницкая, Н. С. Косинская, М. Д. Александрова, В. М. Дильман), Москве (И. А. Аршавский, Н. М. Эмануэль, Б. Ф. Ванюшин, И. В. Давыдовский), Тбилиси (Н. Н. Кипшидзе), Кишиневе (В. Х. Анестедиади), Минске (Т. Л. Дубина). Состоялись четыре всесоюзных съезда (1972, 1976, 1982, 1988), была организована первая в России кафедра гериатрии в Ленинградском ГИДУВе (1986), начал выходить журнал «Проблемы старения и долголетия» (Киев, 1990).
Распад СССР привел к полной дезинтеграции всесоюзных структур и практически полному прекращению систематических исследований по геронтологии и гериатрии на территории Российской Федерации. Практически заново пришлось создавать как объединения специалистов, так и научно-исследовательские и практические учреждения этого профиля. В Нижнем Новгороде создается первый областной геронтологический центр (1989), в Санкт-Петербурге Э. С. Пушкова создает Городской гериатрический центр (1994). В 1992 году в Санкт-Петербурге В. Х. Хавинсоном был организован Институт биорегуляции и геронтологии. В. Хавинсон стал третьим «концессионером».
XV Всемирный геронтологический конгресс Международной ассоциации геронтологии проходил 4–9 июля 1993 года в Будапеште. Ему предшествовал V конгресс Международной ассоциации биомедицинской геронтологии, которую возглавлял Д. Харман – создатель свободнорадикальной теории старения. Я впервые поехал на Всемирный конгресс геронтологов, и мне это мероприятие очень понравилось. Там я познакомился с профессором кафедры патологической анатомии В. В. Ермиловым из Волгограда, занимавшимся патоморфозом катаракты при старении. Пожалуй, никого больше из россиян на съезде в Будапеште я не видел, возможно, их там и не было. Приехали в Будапешт В. В. Безруков, О. В. Коркушко и еще несколько человек из Киева, с которыми я был знаком. Я активно посещал различные заседания, сделал свой доклад о роли избирательного повреждения ДНК 5-бромодезоксиуридином в старении и возникновении рака. Встретил ряд коллег, которых знал по другим международным конференциям, главным образом по «старению и раку», а также по участию в Международной программе химической безопасности «Принципы оценки эффектов химического воздействия на популяцию пожилых людей». Познакомился лично со многими исследователями, которые были известны мне лишь по работам. В Будапеште я узнал, что Россия утратила членство в Международной ассоциации геронтологии (МАГ), как его утратили и другие республики бывшего СССР. В. В. Безруков сказал мне, что прием может состояться лишь на очередном конгрессе МАГ, который будет проходить в 1997 году в Аделаиде (Австралия), но для этого нужно учредить и зарегистрировать заново общество в своих новых странах.
В России ситуация была еще более плачевной, чем на Украине, где остался единственный на территории Советского Союза Институт геронтологии АМН СССР. В состав Научного совета по геронтологии АН СССР и АМН СССР, штаб-квартира которого находилась в Киеве, на базе НИИ геронтологии АМН СССР, входили около 50 человек, из них было только трое россиян (А. А. Адамян, С. И. Гаврилова и я), все остальные были жителями других республик СССР, а в состав Бюро входили только киевляне.
В октябре 1993 года мне довелось побывать в Китае. Я получил приглашение оргкомитета сделать доклад о канцерогенном влиянии излучений персональных компьютеров на организм на международной конференции по биологическим эффектам малых доз радиации в городе Чангчуне, примерно в 1000 километрах к северо-востоку от Пекина. Прилетев в Пекин из Москвы в первой половине дня, я остановился в гостинице «Rainbow» (что значит «радуга») недалеко от центра огромного города. Рейс на Чангчунь был только на следующий день, и я пошёл осматривать город. В гостинице мне дали карту города, и я пешком отправился к площади Тяняньмэнь. Эта часть города в то время была застроена невысокими невзрачными домами, первые этажи которых были заняты торговавшими всякой всячиной лавчонками, ресторанчиками, в которых подавалась незнакомая еда. Улицы были запружены куда-то спешащей толпой, по проезжей части катили переполненные автобусы и многочисленные велосипедисты. Наконец, я дошел до площади, в центре которой возвышался мавзолей Мао Цзэдуна, к которому стояла огромная очередь, как когда-то в Москве стояла очередь в Мавзолей Ленина. На очередь с огромного портрета смотрел сам Мао. Портрет висел на сложенной из красного кирпича стене, окружавшей огромную территорию «Запретного города» – императорского дворца, к которой примыкала площадь. Я прошел в ворота в стене и провел несколько часов, осматривая его дворцы, площади, каменное войско, удивляясь грандиозности сооружения.
Через иллюминатор самолета «Боинг-737», на котором на следующее утро я летел в Чангчунь, где проходила конференция, можно было видеть участки Великой Китайской стены. Меня встретили и отвезли в гостиницу, расположенную в довольно живописном парке, в которой жили зарубежные участники конференции. В ней же проходила и сама конференция. Двухмиллионный город с широкими проспектами, красивыми парками, многочисленными, выкрашенными бронзовой краской памятниками Великому кормчему был застроен современными довольно обшарпанными панельными домами, ничем внешне не отличавшимися от наших новостроек тех лет. Китайские участники жили в других гостиницах, и их привозили и увозили даже на обед автобусами. Было очень заметно, что иностранцев старались изолировать от общения с китайцами. Лишь директор института профессор Лиу, секретарь парткома и, видимо, руководитель международного отдела везде сопровождали иностранных учёных. Даже во время официального приема столы, за которыми сидели китайские участники конференции, были расставлены в отдалении от столов зарубежных специалистов. Еда была обильной, но, на мой взгляд, невкусной. Никто из гостей не смог выпить китайской водки, запах которой, на мой взгляд, был намного противнее, чем запах плохо очищенного самогона. Вечером после банкета по приглашению одного из английских коллег, припасшего бутылку доброго шотландского виски, несколько иностранных участников собрались в его номере немного расслабиться. Работавшая в МАГАТЭ болгарка сказала, что пребывание в Чангчуне вернуло её по ощущениям на двадцать лет назад, в эпоху социализма. Мне были очень хорошо понятны её чувства, поскольку для меня они были ещё совсем свежи…
Как-то вся лаборатория эндокринологии собралась дома у Елены Львович. Поводом был чей-то день рождения, но основным «блюдом» был Борис Борисович Вахтин. Борис Борисович был крупным ученым-востоковедом, специалистом по Китаю. Я хорошо знал его брата – Юрия Борисовича Вахтина, заведующего лабораторией в Институте цитологии РАН, с которым я довольно долго сотрудничал. Оба они были сыновьями известной советской писательницы Веры Пановой. Борис Борисович рассказывал о своих поездках в Китай, который только что пережил «культурную революцию». Многое в его рассказе забылось, но некоторые эпизоды помнятся до сих пор очень ярко. Начал он свой рассказ с истории про воробьев. Приехавших на научную конференцию учёных поселили в каком-то живописном парке в старой роскошной гостинице.
– Я имею привычку вставать рано и утречком немного погулять на свежем воздухе, – рассказывал Борис Борисович. – Неспешно шёл по тропинке, когда вдруг на холме среди прекрасной природы увидел одного из ведущих ученых Китая, по приглашению которого я и приехал на эту конференцию, за очень странным занятием. Он стоял на вершине холма и размахивал длинной палкой. «Что вы делаете, Учитель, в столь ранний час?» – обратился я к нему. – «Я гоняю воробьев! Я должен стоять на этом холме и с 5 утра до 7 гонять воробьев». – «Но здесь нет ни одного воробья!» – воскликнул я. «Это не имеет никакого значения», – ответствовал седобородый профессор.