– Вот в статье написано, что в лабораторном корпусе – пустые коридоры и никто не работает, – сказал В. Н. Шабалин, – если это правда, может, нам нужно закрыть такие лаборатории, которые ничего не делают?
Смысл этой фразы был совершенно очевиден. Прикрыть лаборатории «подписантов» – и проблемы нет. Мы стали говорить, что корреспондент несколько аггравировал ситуацию – мы все же работаем, несмотря на отсутствие финансирования, и в этом-то он совершенно прав.
– Вот и напишите, что корреспондент написал неправду, что вы работаете, – гнул свою линию Шабалин. Последующие часа два шло все возрастающее давление на нас. Комиссия настаивала на том, чтобы мы отозвали письмо из американского журнала (оно же ещё не опубликовано), написали заявление в газету, что корреспондент не прав, что мы осознали всю предательскую сущность своего поступка (с протянутой рукой – и к кому – к стратегическому противнику!). Особенно активны были Шабалин и Борисов, что-то им поддакивала какая-то женщина из членов комиссии, по-моему, главбух какого-то НИИ. Остальные все время молчали. Подавленно молчал Кайдо Паулович, всем своим видом показывая, что был прав, предупреждая нас о том, что ничего хорошего из нашего письма не выйдет. Мы, как могли, отбивались. Была полная иллюзия, что мы вернулись к приснопамятным временам и нас допрашивают как изменников Родины… Вечером, как уже упоминалось выше, трое из нас должны были уезжать в Москву на заседание Экспертного совета. Комиссия это знала и сознательно затягивала время.
– Мы тут посовещаемся, – сказал, наконец, Шабалин, – а вы пойдите в другую комнату и изложите письменно, какие позиции в статье Алёхина не соответствуют действительности.
Посовещавшись, мы решили, что нужно дождаться возращения Лихачёва, который единственный из нас контактировал с корреспондентом, затем встретиться с Алёхиным, чтобы совместными усилиями доработать статью перед тем, как ее публиковать.
– Ну, написали заявление? – зашёл к нам Шабалин.
Мы высказали ему свою точку зрения.
– Вот и напишите это!
Вот это письмо (копию мы предусмотрительно сняли сами):
В «Российскую газету»
Мы, группа ученых НИИ онкологии им проф. Н. Н. Петрова, ознакомились с проектом статьи «Пока рак не свистнет», подготовленной к публикации в Вашей газете. Считаем, что, наряду с объективно изложенными фактами, в ней имеются материалы, которые не соответствуют действительности и наносят моральный ущерб институту. Поэтому просим воздержаться от ее опубликования до согласования с доктором А. Я. Лихачёвым, на которого ссылается Ваш корреспондент.
Докт. мед. наук В. Н. Анисимов,
проф. В. Я. Александров,
проф. К. М. Пожарисский, проф. В. Б. Окулов,
докт. мед. наук Л. М. Берштейн
28 ноября 1995 г.
Мы наивно полагали, что этого письма достаточно, чтобы задержать публикацию статьи до возвращения Лихачёва, через которого можно было связаться с Алёхиным и доработать статью. Мы не знали, что именно в этот день статья с ответом Минздрава была опубликована. Члены комиссии же это знали и «выбивали» из нас «опровержение», чтобы дискредитировать корреспондента и нас заодно. Добавлю, что много позднее В. Н. Шабалин где-то «на разборе полётов» заявил, что у него есть письмо от «тех самых писателей», которые от всего, мол, отказались…
Но это уже будет позднее. Мы же отдали комиссии письмо и уехали. Повторю, что в тот день мы еще не знали, что именно 28 ноября в «Российской газете» была опубликована статья С. Алёхина «Беда в доме беды» (в рукописи, с которой нас знакомил Шабалин, она называлась «Когда рак свистнет»). Привожу ее полностью, поскольку статья дает полное представление о некрасивой игре, которую вело с нами Министерство здравоохранения, которое фактически признало катастрофической ситуацию с финансированием научных исследований (см. ниже ответ, присланный Министерством в редакцию газеты).
«Российская газета», 28 ноября 1995 г.
Беда в доме беды