Я знал из наших газет, – продолжал Борис Борисович, – что Мао Цзэдун решил, что воробьи съедают слишком много зерна, и все население Китая по графику повсеместно размахивало палками, чтобы не дать воробьям сесть, – от усталости они падали замертво. Урожаю это не помогло, так как в отсутствие воробьев быстро расплодились гусеницы, наносившие урожаю еще больший вред. Но меня, – сказал Борис Борисович, – поразила не столько бессмыслица самого метода борьбы за урожай, сколько то, что учёный с мировым именем безропотно занимался этим. Если его можно заставить гонять воробьев, его можно заставить делать всё что угодно! Я не провожу никаких аналогий! – завершил он эту историю.
Но аналогии сами напрашивались: кто из нас, живших в то время, не помнит, как коллективы научно-исследовательских институтов, включая профессоров, посылались по разнарядке райкома партии на уборку урожая в «подшефные» колхозы и совхозы, а затем на овощные базы перебирать и сортировать гнилую картошку, капусту и морковку. И сотни тысяч специалистов по всей стране безропотно выполняли это идиотское требование, отрываясь от основной своей работы. Я думаю, что делалось это не в целях спасения урожая, а с «воспитательной» целью, чтобы показать интеллигенции её настоящее место в стране победившего социализма и диктатуры пролетариата. Труд физический в советском обществе ценился всегда выше труда умственного. К сожалению, в современном нашем государстве, строящем «светлое капиталистическое будущее», труд учёного ценится еще ниже, чем при коммунистическом режиме. Сейчас, конечно, нас не посылают на овощную базу, но официальная заработная плата профессора, доктора наук, руководителя научного подразделения в моем родном НИИ онкологии примерно такая же, как у санитарки в клинике Института. Нам просто указывают наше место в новом «постперестроечном» обществе…
Вторая история, рассказанная Б. Б. Вахтиным, была посвящена «ганьбу» – системе партийной иерархии в компартии Китая. Система состояла во множестве разрядов, рангов, каждый из которых включал строго определенный набор привилегий и льгот. Занять более высокую ступень можно было, только доказав свою преданность партии. Основным способом сделать это было доносительство. Разоблачив скрытого врага, лучше всего брата, родителей, жену или друга, член партии мог рассчитывать перейти в более высокий ранг. «Я не провожу никаких аналогий, – вновь подчеркнул Борис Борисович. – Но люди старшего, да и моего поколения хорошо были знакомы с этой системой, которая была „нормой жизни” в самой передовой стране мира…»
К середине 1995 года ситуация в нашем Институте (впрочем, и в других тоже) стала совсем критической. Финансирование практически прекратилось. Дирекция предложила научным сотрудникам переходить на половину ставки, чтобы избежать увольнений. Животных нечем было кормить, не закупались реактивы, расходные материалы. Мы часто собирались своей «командой» – А. Лихачёв, В. Окулов и я, обсуждали ситуацию, ругали начальство и искали выход из сложившегося положения. Искать хоздоговорные заказы было бессмысленно, так как по существовавшим правилам на зарплату нельзя было выделять деньги из средств по хоздоговорам. Единственным и реальным спасением были гранты Международного научного фонда, учрежденного Джоржем Соросом. Условием получения гранта Сороса было наличие публикаций в реферируемых журналах с приличным импакт-фактором. Чего-чего, а этого «добра» у нас было в достатке – мы все регулярно публиковались в зарубежных журналах. Гранты были небольшие, но они не облагались налогами и решение об их присуждении принималось учёными-экспертами, а не чиновниками Минздрава или академий. Это обстоятельство особенно возмущало столичных титулованных бонз от науки, привыкших к тому, что львиная доля всех средств, выделяемых на науку, доставалась им. Уж в чем только не обвиняли Сороса наши деятели – и в шпионаже, и в разрушении российской науки, видимо, полагая, что отсутствие финансирования идет ей только на пользу.
Не помню, кому из нас троих пришла идея написать открытое письмо онкологам США с предложением установить прямое сотрудничество, а не через Минздрав, который все получаемые валютные средства забирал на собственные нужды, вернее, на поездки за рубеж чиновников. Сказано – сделано. Сели, написали черновик на русском языке. Долго правили. Затем стали решать, кто подпишет. Легко согласились К. М. Пожарисский и В. А. Александров – «птенцы гнезда Петрова» – напалковской лаборатории. После некоторых колебаний согласился подписать и Л. М. Берштейн – зав. лаборатории эндокринологии. Письмо мы перевели на английский язык, и его увёз в США приезжавший в отпуск С. Ю. Ревской, который работал в то время в Университете Пенсильвании в Филадельфии. 15 августа 1995 года письмо ушло в редакцию «The Journal of National Cancer Institute» на имя главного редактора журнала Б. С. Креймера. Копии были направлены директору Национального института рака США Э. Дж. Сондику, заместителю директора этого института Дж. Райсу, директору департамента иностранных дел Национального института рака Ф. Велшу и исполнительному директору Американской ассоциации исследователей рака М. Фоти.
Вот полный перевод на русский язык нашего письма:
НИИ онкологии им. проф. Н. Н. Петрова, Санкт-Петербург, призывает к совместным научным исследованиям
Это письмо продиктовано нашей глубокой озабоченностью ситуацией, которая сложилась в области изучения рака в России и, в частности, в старейшем российском онкологическом учреждении, в НИИ онкологии им. проф. Н. Н. Петрова. Экономическая ситуация в России в течение последних лет привела к значительному сокращению финансирования фундаментальной науки, включая исследования рака. Выделенные федеральным бюджетом средства на 1995 год составляют всего 547,9 млн рублей (примерно 122 000 долларов США). Эти средства предназначены для финансовой поддержки более 200 ученых и лаборантов. Средняя заработная плата составляет сумму, эквивалентную 61 доллару в месяц (руководитель лаборатории получает зарплату, эквивалентную 105 долларам), в то время как стоимость жизни в России сейчас сравнима с таковой в Соединенных Штатах. Ничего не выделяется на закупку реактивов, оборудования, лабораторных животных и т. д. Лишь энтузиазм нашего персонала предотвращает неизбежное снижение научного потенциала института.
Н. Н. Петров, А. И. Серебров, С. А. Холдин, А. И. Раков, Л. Ф. Ларионов, Н. В. Лазарев, Л. М. Шабад, В. М. Дильман и многие другие учёные с международной репутацией работали в этом институте. В настоящее время здесь работает большая группа учёных, вклад которых в изучение рака хорошо известен коллегам из других стран. Многие из этих учёных имеют опыт совместных исследований с международными организациями здравоохранения (ВОЗ), Международным агентством по изучению рака и с научно-исследовательскими институтами и университетами США, Европы и Японии. Учёные института получали международные стипендии от МАИР, Национального института рака США, ВОЗ, Международного научного фонда и других организаций. Многие являются членами Европейской и Американской ассоциаций исследователей рака.
Среди приоритетов Правительства и Парламента ничто не указывает на то, что финансирование фундаментальных исследований будет увеличено в обозримом будущем. Такая финансовая ситуация приведет к полному прекращению исследований рака в России с отрицательными последствиями для международного научного сообщества.
Уже сейчас имеет место «утечка мозгов» из нашего института, многие молодые исследователи ушли в бизнес или уехали в другие страны. Мы хотим оставаться и работать в России. Поэтому мы обращаемся к международному научному сообществу рассмотреть возможность предоставления грантов для совместных исследований с нашим институтом. Это письмо не следует рассматривать как призыв к гуманитарной помощи. Наша квалификация и опыт сотрудничества с международными научными центрами позволит нам принять ваши предложения или предложить новые проекты для совместных исследований и выполнить их надлежащим образом. Мы надеемся на отклик и на совместную работу с международным сообществом исследователей рака.
Сотрудники НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова:
В. А. Александров, докт. мед. наук, профессор,
руководитель лаборатории предклинических испытаний;
В. Н. Анисимов, докт. мед. наук,
руководитель лаборатории экспериментальных опухолей;
Л. М. Берштейн, докт. мед. наук,
руководитель лаборатории эндокринологии;
А. Я. Лихачёв, докт. мед. наук,
руководитель лаборатории онкоэкологии;