И еще одна серия работ, опубликованная уже во второй половине следующего десятилетия (1974–1979) и выполненная Асланбеком Кураласовичем Кураласовым в Алма-Атинском институте онкологии, также сыграла весьма значительную роль в исследованиях нашей лаборатории. Кураласов установил, что при содержании крыс в полной темноте (красный фонарь включался только во время ухода за животными) тормозится развитие перевиваемого и индуцированного ДМБА рака молочной железы. Более того, Кураласов пытался лечить больных раком молочной железы в условиях темноты и даже опубликовал в трудах советско-германской научной конференции в 1979 году первые положительные результаты клинических наблюдений. В 1990 году А. К. Кураласов защитил в ОНЦ АМН СССР в Москве докторскую диссертацию по влиянию световой депривации на развитие рака[77]. Но, как это часто случалось, ни одной его работы не было опубликовано за рубежом, и они также оставались неизвестны международному сообществу.
В 1991 году в журнале «Cancer Letters» вышла статья Джемала Бениашвили, в которой было показано, что длительное воздействие электромагнитных полей (ЭМП) низкой частоты потенцирует канцерогенный эффект N-нитрозометилмочевины у самок крыс[78]. Крысам трижды с недельными перерывами между инъекциями внутривенно вводили это вещество. Начиная с первого введения канцерогена, часть животных подвергали дополнительному воздействию ЭМП (50 Гц, 220 вольт): деревянные клетки с крысами были обернуты обычным электрическим проводом, который на три часа ежедневно включали в розетку. Джемала Бениашвили, руководившего отделом экспериментальной онкологии Онкологического научного центра Минздрава Грузии, расположенного на горе Лиси в Тбилиси, хорошо знали все «канцерогенщики» страны – он защитил блестящую докторскую диссертацию по трансплацентарному канцерогенезу на кроликах. Уникальность работы состояла прежде всего в её потрясающем объёме – в работе было использовано несколько сот кроликов, это было не под силу столичным институтам. В ответ на наши расспросы, как ему удалось раздобыть столько кроликов для экспериментов, Джемал, скромно потупив глаза, отвечал с очаровательным грузинским акцентом:
– Э… понимаешь, у меня в горах есть друг – директор кроличьей фермы. Я попросил его для науки дать несколько кроликов, он ответил: «Бери целый корпус на ферме, для науки ничего не жалко!»
Затем Джемал построил в своем отделе клетки для обезьян, привёз их из Сухуми, где был обезьяний питомник и Институт экспериментальной и клинической патологии АМН СССР, организованный в 1958 году и до настоящего дня возглавляемый академиком Борисом Аркадьевичем Лапиным, и выполнил серию работ по химическому канцерогенезу, индуцируемому нитрозосоединениями у обезьян. С ним активно сотрудничал А. Лихачёв, выполнивший и опубликовавший с Джемалом несколько статей о роли репарации ДНК, алкилированной нитрозаминами, в канцерогенезе опухолей пищевода и желудка. Когда в 1987 году в издательстве «CRC Press» вышла моя книга «Канцерогенез и старение», издательство попросило меня рекомендовать хороших авторов из СССР или любой другой страны. Такова была политика издательства, причем если предложение после обязательной процедуры рецензирования заявки на публикацию принималось и книгу печатали, то рекомендовавший её мог заказать любую книгу из обширного издательского каталога и получал её бесплатно. Я тогда рекомендовал Джемала, книга которого «Экспериментальные опухоли у обезьян»[79] была опубликована в 1994 году. Когда спустя много лет, будучи в Мэдисоне, я посетил приматологический центр, руководитель лаборатории патологии очень хвалил мне эту книгу.
Джемала любили все – он был очень сердечным, добрым, гостеприимным человеком, хорошим патологом, прекрасным фотографом и замечательным другом. Он часто приезжал к нам в Питер, всегда бывал дома у меня, А. Лихачёва, М. Забежинского, привозил «Хванчкару» и еще какое-нибудь грузинское вино. На наши протесты по поводу непомерного числа бутылок, которые он неизвестно каким способом умудрялся провозить самолётом, он неизменно отвечал:
– Э… слушай, это – не вино, это антиканцероген!
Замечу, что в те годы ещё никто не писал об антиканцерогенном действии красного вина и тем более никто не знал о ресвератроле – мощном естественном антиоксиданте, содержащемся в виноградных кожуре и косточках и, естественно, в хорошем вине!
Вернемся к рассказу о канцерогенности ЭМП. Статья Д. Бениашвили стала сенсацией и дала толчок целому направлению в экологической онкологии. Появились работы в США (Р. Стивенса, Л. Андерсона, Б. Вильсона), Германии (В. Лошера и М. Мевиссен), ряда итальянских групп, в которых были воспроизведены результаты Бениашвили. Появились эпидемиологические данные об увеличении частоты лейкозов и опухолей мозга у лиц, живущих вблизи высоковольтных линий передач. В США начались судебные иски заболевших раком к Агентству по энергетике и электрическим компаниям, часть которых была удовлетворена. В 1990 году в США вышла книга под редакцией упомянутых выше исследователей, посвященная возможной роли низкочастотных ЭМП в возникновении рака[80]. Книга открывалась главой с интригующим названием «Московский сигнал». Из этой главы я узнал, что в 1966 году российские исследователи Т. П. Асанова и А. И. Раков опубликовали на русском языке в каком-то отечественном сборнике работ статью о возникновении неврологических заболеваний и снижении либидо у рабочих высоковольтных электрических подстанций. Тогда этой работе не придали серьезного значения. Однако через десять лет о ней вспомнили в связи с двумя нашумевшими историями. Одна была вызвана серьезными заболеваниями персонала, обслуживающего станции низкочастотной связи с подводными лодками, и рассматривалась на самом высоком уровне – на слушаниях в Конгрессе США. Другая – напомнила о нелучших временах в отношениях между СССР и США: создании секретного проекта «Пандора», разрабатываемого Госдепартаментом США в связи с советскими подслушивающими устройствами, которые, как было напечатано в журнале «Тайм», будучи наведёнными на здание американского посольства в Москве, подрывали здоровье дипломатов. Именно в эти годы в ряде стран началось серьезное изучение влияние ЭМП на биологические объекты, в том числе на человека, и появились убедительные доказательства их неблагоприятного действия.
В один из своих приездов в Ленинград Д. Бениашвили показал мне свою только что вышедшую статью в «Cancer Letters» и спросил, что я думаю о статье. Она мне очень понравилась. Мне встречались публикации об угнетающем влиянии ЭМП на продукцию мелатонина. Я рассказал Джемалу о работах Игоря Хаецкого в Киеве и И. О. Смирновой в Москве по постоянному освещению и Кураласова – по темноте.
– Неплохо бы объединить оба воздействия – ЭМП и постоянное освещение, – рассуждал я, – и измерить уровень в крови мелатонина и пролактина. В качестве позитивного и негативного контролей должны быть стандартное освещение и полная темнота.
– У нас же нет наборов для определения мелатонина и пролактина и не на что купить, – пессимистично сказал на это Джемал. Наборы для радиоиммунологического или иммуноферментного анализа мелатонина и пролактина были только зарубежного производства и стоили бешеных денег, которых у нас, конечно же, не было.
– А что, если собрать кровь, лиофилизировать ее, отвезти в Тюбинген в лабораторию Дерека Гупты и у него все это проанализировать? – предложил я.
Дело в том, что у меня сложились хорошие отношения с известным специалистом по мелатонину Дереком Гуптой – профессором университета в городе Тюбингене, руководившим лабораторией нейроэндокринологии, и его учениками Христианом и Хеллой Бартш, изучавшими функцию эпифиза при раке и влияние мелатонина на развитие опухолей. В 1987 году Дерек Гупта организовал в Тюбингене конференцию «Эпифиз и рак». Организаторы «отловили» наши с Морозовым и Хавинсоном работы по экстракту эпифиза и пригласили меня с докладом, чтобы определиться, с чем и с кем они имеют дело. Там я впервые познакомился практически со всеми ведущими специалистами в этой области – американцами Ричардом Рейтером, Дэвидом Блэском, Ричардом Стивенсом, Бари Уильсоном, Лари Андерсоном, аргентинцем Даниелем Кардинали, итальянцем Паоло Лиссони, швейцарцами Вальтером Пьерпаоли, Джорджем Маэстрони и А. Конти, Лолитой Котари из Бомбея и многими другими, с кем у меня до сих пор поддерживаются добрые отношения. После моего доклада был перерыв на кофе, и участники вышли на площадку перед зданием, в котором проводилась конференция. Ко мне подошел Дэвид Блэск, поздравил с выступлением и сказал, что раньше всегда думал, что на научные конференции Россия посылает только агентов КГБ, а теперь убедился, что приезжают и нормальные учёные.
В один из дней конференции состоялся приём в мэрии Тюбингена. Дерек Гупта, представляя мэру участников, когда дошла очередь до меня, неожиданно рассказал такую байку: «Будучи в Ленинграде, я гулял по Летнему саду, присел отдохнуть на скамейку и обратился к сидевшему рядом пожилому джентльмену: „Извините, пожалуйста, могу ли я узнать, где вы родились?” Джентльмен ответил, что в Санкт-Петербурге. Тогда я спросил его, где он получил своё образование? „В Петрограде”, – последовал ответ. „Простите, а в каком же городе вы живете?” – „В Ленинграде”… „Тысяча извинений за моё любопытство и назойливость, но не скажете ли вы, где намерены провести остаток жизни?” Джентльмен ответил с улыбкой: „В Санкт-Петербурге”».
Гупта пригласил меня в Тюбинген в 1989 году на II Конференцию «Эпифиз и рак». Затем он вместе с женой Бхатти – профессором истории – были в гостях у меня в Ленинграде, уже вернувшем свое первоначальное имя Санкт-Петербург. Тогда я спросил Дерека, каково его следующее предсказание, поскольку первое сбылось. Он ответил, подумав: «Распад СССР».
По моей рекомендации Дерек пригласил к себе в лабораторию Сергея Ревского, получившего Гумбольдтовскую стипендию для научной стажировки в Германии. Сергей успешно работал у него несколько лет, а затем перебрался в США. Короче, мы согласовали план исследования, я договорился с Гуптой и уже через год, получив от Бениашвили сыворотки крови от крыс разных групп, лиофилизировал их и в 1991 году смог поехать в Тюбинген, чтобы определить уровни в крови мелатонина и пролактина. Результаты опыта были достаточно убедительны: при одновременном воздействии постоянного освещения и ЭМП (50 Гц) рак молочной железы, индуцируемый у крыс введением нитрозометилмочевины, развивался быстрее, чем в условиях только постоянного освещения или стандартной смены света и темноты. При этом концентрация мелатонина в крови существенно снижалась, а пролактина – увеличивалась. Статьи с различными фрагментами этой большой работы, в которых соавторами были Д. Бениашвили, Д. Гупта и я, были опубликованы в 1993–1995 годах в журналах «Вопросы онкологии», «Биофизика» и «Advances in Pineal Research», a также вошли отдельной главой в книгу «Патофизиология иммунонейроэндокринных связей», изданную под редакцией Гупты в Гейдельберге в 1994 году[81],[82],[83],[84],[85].
Одновременно в нашей лаборатории были начаты опыты по изучению роли циркадианных ритмов в канцерогенезе. В диссертационной работе, которой руководили профессор Н. Н. Петрищев и я, аспирант кафедры патологической физиологии I ЛМИ Михаил Дубина (ныне академик РАН) установил, что введение крысам 1,2-диметилгидразина поздно вечером (в 22 часа) индуцирует существенно меньшее число опухолей толстой кишки, чем введение этого же канцерогена в таких же дозах, но в утренние часы[86]. Аспирантка Ростовского университета Оксана Жукова, стажировавшаяся в нашей лаборатории, показала, что световая депривация (ослепление или содержание в темноте) тормозит развитие перевиваемых и индуцированных опухолей у крыс и мышей[87],[88]. В этих опытах мы собирали кровь, лиофилизировали сыворотку, а потом, во время командировки в Тюбинген, мы с Христианом и Хеллой Бартш определяли в образцах концентрацию мелатонина. Аспирант кафедры биологии I ЛМИ Сергей Мусатов, которого мне порекомендовал заведующий кафедрой В. С. Михеев, занялся изучением мутагенности мелатонина и его антимутагенными свойствами. В тот период НИИ онкологии посетила делегация французских ученых. Один из визитёров профессор университета города Каенна Франсуа Сишель заинтересовался нашими работами по мелатонину. Мы договорились с ним, что Мусатов приедет в Каэнн на несколько месяцев поработать в этом направлении. Результатом этой поездки было несколько совместных статей в «Mutation Research» и «Cancer Letters», которые вошли в диссертацию Сергея Мусатова[89],[90],[91].
Примерно в то же время началась наша «эпопея» по изучению влияния излучений видеодисплеев персональных компьютеров на развитие опухолей. Всё началось с утреннего радио, которое я в то время обычно слушал за завтраком. После последних известий диктор рассказывал о всякой всячине, среди которой иногда попадались интересные факты. В одно прекрасное утро диктор поведала об опасности для здоровья излучений компьютеров и утверждала, что американские учёные доказали увеличение риска рака у пользователей, проводивших много часов за работой, а вот экранные фильтры защищают нас от рака. Мне не попадались в научной литературе статьи о влиянии видеодисплеев компьютеров на опухоли. Но сама идея предупредить развитие новообразования фильтром, ослабляющим воздействие излучения, показалась весьма интересной. Через пару дней мы с женой пошли на концерт в Большой зал филармонии и по дороге зашли в Дом радио на углу Малой Садовой и Итальянской улиц. Я спросил вахтера, как найти телефон диктора такой-то программы (я записал её название и время передачи), и через минуту знакомый голос сообщил мне, что информация о компьютерах и раке почерпнута из статьи в последнем номере газеты «Московские новости». На следующий день газета была у меня в руках. Статья «Компьютеры вызывают рак» была написана довольно бойко и читалась с большим интересом. В конце статьи приводился телефон некоей московской фирмы, предлагающей лучшие в мире экранные фильтры «Эргостар». Я позвонил по указанному телефону, представился и спросил – откуда известно, что излучение компьютера способствует развитию рака, а фильтры защищают?
– Это журналист где-то нашёл такие данные, – последовал ответ.
– А вас не заинтересовало бы исследование этого вопроса? – обратился я к своему собеседнику. – Вы представляете, как вырастут продажи фильтров, если будет заключение НИИ онкологии им. проф. Н. Н. Петрова о том, что они действительно защищают от рака!