– Может быть, – ответил он. – А у вас все в порядке, босс?
– Да. Я думал, ты будешь держаться от греха подальше… – Мы с ним всегда были такими – болтливыми и сердечными.
В тот раз двое членов «Доддингтона» были в клубе, кто-то пролил шампанское на одного из них, вспыхнула ссора, и молодого парня забили до смерти на улице рядом с клубом. Одиннадцать членов банды были арестованы, независимо от того, причастны они к этому или нет, и обвинены в убийстве и сейчас находились под следствием, включая Мака, – так работает полиция. Если даже выяснится, что это сделали двое, а их там было одиннадцать, всех арестуют и посадят за решетку. Так их убирают с улиц, типа делают город безопаснее.
Однако Мак, должно быть, не был осужден по тому делу, потому что я снова столкнулся с ним в Манчестере, на Шамблз-сквер, он заметил меня и подошел поболтать. Мак мог бы ударить меня, проигнорировать, что угодно, пока я отвлекся, но он просто поздоровался.
– Все в порядке, босс? – спросил он, и мы снова пошли каждый по своим делам.
Как бы то ни было, во время того пребывания Мака в тюрьме один офицер на тройках постоянно действовал ему на нервы. Дошло до того, что Мак и этот парень начали спорить, и офицеры попытались сдержать Мака. Под жиром у него скрывались крепкие мускулы, и потребовалось около тридцати наших обливающихся потом сотрудников, чтобы отправить его в изолятор. Операция, положившая конец карьере одного парня. Его жестко прижали к полу, Мак навалился на него всем телом, и офицер был вынужден уйти в отставку – так серьезно это повредило его телу. Бывший парашютист, он долгое время служил в тюрьме, но 150 кг сверху на вас не принесут никакой пользы, правда? Это была настоящая досада. Парень был хорошим тюремщиком.
Многие офицеры, кстати, обижаются на слово «тюремщик» (англ. screw, досл. «винт»). Не стоит – я все разузнал. Старым жаргонным словом, обозначавшим ключ, был «винт» – вот так просто. Запирая кого-то, просто поворачивали винт.
Почему Мака просто не вырубили, как носорога? Это достойный вопрос; я рад, что вы спросили. Да, действительно, существуют штуки, которые называют «жидкая дубинка», «Ларгактил», «Акуфаза», называйте, как хотите. Она успокаивает людей, а также не дает им вредить самим себе. Когда-то, если кто-то действительно выходил из себя – бам! – ему просто ставили укол. Чарльз Бронсон, например, испытал это на себе. Ну, это точно избавило бы нас от многих хлопот.
Я видел три раза, как использовали такой метод, но сегодня его неохотно применяют. Это крайняя мера, последнее средство, и добро на него может дать только врач, потому что на самом деле довольно опасно вводить антипсихотики кому-то, кто вышел из-под контроля. Никогда не знаешь точно, как это повлияет на человека. Вдруг у него проблемы с сердцем? А вдруг случится инсульт? Как это отразится на психическом здоровье заключенного? Однако да, бывают моменты, приходится рискнуть.
Постепенно некоторые бандиты в нашем крыле К пошли под суд, некоторые двинулись дальше, и их число уменьшилось примерно до дюжины. Одна группа, осужденная за стрельбу на дороге, получила около тридцати восьми лет – каждый из них. Парень, просто сидевший в машине, получил тридцать три года тюрьмы, и нам не раз приходилось его сдерживать, настолько он был полон тестостерона. Двое из них, Ли Амос и Колин Джойс, стали невольными звездами рекламной кампании, расклеенной по всему району, который таблоиды называли «Гангчестер»[26]. Их семьи возражали, но в итоге им пришлось смириться. Эти плакаты изображали обоих преступников в том возрасте, в котором их посадили, и то, как они будут выглядеть, когда выйдут. Это была попытка отпугнуть детей от преступного мира. Двое других парней, которые торговали наркотиками для банд и получили по семь лет, вели себя как строптивые подростки, каковыми они, в сущности, и были.
Дело в том, что банды и преступные синдикаты, как мы уже видели, – это две стороны одной медали. Они любят угрожать и запугивать. В тюрьме это часто случалось – какой-нибудь придурок каждый день угрожал кому-нибудь – и не только бандитам. В общем, я на такое обычно не обращал внимания. Это было просто частью тюремной культуры. Только двое из них всех когда-либо заставляли меня беспокоиться, и первый не имел ничего общего с бандитами или организованной преступностью.
Это случилось, когда я работал в том детском доме. Со мной были трое молодых парней в центре Бери, когда я увидел одного придурка, которого помнил по блоку для молодых преступников в Форест-Бэнке. Он заметил меня с другой стороны улицы.
– Послушайте, – сказал я своим подопечным, – вы же знаете, что я когда-то работал в тюрьме для молодых преступников? Вон идет парень оттуда, и мы с ним можем подраться. Если что-нибудь случится, все, что я хочу чтобы вы пошли в полицейский участок и ждали меня там.
Один из них, маленький засранец, сказал, что хочет посмотреть, но я отправил их собирать вещи. Пока они шли, у меня произошел огромный выброс адреналина, ноги тряслись: этот парень выглядел так, будто собирался начать заваруху. Он не добрался до меня в тюрьме, но теперь он был на свободе – пожалуй, это был его шанс.
Когда я подошел ближе, он просто сказал: «Все в порядке, мистер Сэмворт?» Видите ли, дело вот в чем: выйдя из тюрьмы, он может называть меня как угодно – придурок, членосос, идиот, – и что мне с этим делать? В тюрьме, во время одного особенно грубого сдерживания, он угрожал перерезать мне горло.
– Да, – ответил я. – Как поживаешь?
– Вы думаете, что ли, что я начну драку? – спросил он.
– Да, – ответил я. – Ты всегда говорил мне, что сделаешь это.
– Я знаю, что доставил вам немало хлопот, – сказал он, – но не обижайтесь, ладно? Мы можем пожать друг другу руки?
Так мы и сделали, и он пошел прочь. Этот парень – единственный заключенный, встреченный мной на свободе, которого я когда-либо боялся. Я был готов к драке, но этого так и не произошло. Все остальные – а я видел многих бандитов – либо избегали меня совсем, либо тащили знакомиться со своей семьей.