У Фрэнка Синатры было прозвище – The Voice, то есть «Голос». Ко второй половине 60-х, когда слава певца, вытесняемого из популярной культуры нашествием рок-н-ролла, начала постепенно меркнуть, в этом прозвище – изначально почтительно-восторженном, воздающем должное не только выдающимся вокальным данным, но и умению глубоко проникнуть в дух, в душу исполняемой им песни – появилась некая сомнительная двусмысленность. На первый план вышли артисты, ценили которых не столько за умение петь, сколько за способность создать песню, отвечавшую чаяниям времени. Боб Дилан, Beatles, Simon & Garfunkel, Джим Моррисон, Леонард Коэн, даже Rolling Stones – все они и многие другие их сверстники из новой волны поп-культуры писали от себя и о себе, но умудрялись тем не менее попадать в резонанс с мыслями, чувствами и чаяниями своей аудитории. Именно они стали голосом времени – голосом, в котором важны были не вибрато и не величина покоряемых октав (хотя многие из них были при этом выдающимися вокалистами), а голосом поэтическим, голосом, в котором выражался дух эпохи. «Синатромания», отражавшая гигантскую популярность Синатры в 1940-е годы, была уже так далека, что казалась явлением чуть ли не прошлого века. Переваливший за рубеж шестого десятка «Султан экстаза» (The Sultan of Swoon), как еще его называли, если еще и мог кого-то привести в экстаз, то только сильно уже постаревших физически, но остававшихся в своем подростковом сознании bobby-soxers – сходивших по нему с ума в юности девчонок, которых тогда так называли из-за чрезвычайно популярных в их среде bobby socks – коротких белых носочков. Некогда непререкаемый в своем величии Фрэнк Синатра становился все более и более очевидным анахронизмом.

К проблемам объективным – возраст, смена поколений, смена эпох – добавлялись проблемы субъективные. Безраздельно царствовавшая в Голливуде на рубеже 50-60-х «Крысиная стая» – легендарный Rat Pack, казавшийся нерушимым союз блистательных и неотразимых плейбоев, друзей-звезд, в который вместе с Синатрой входили Дин Мартин, Сэмми Дэвис-младший, Джоуи Бишоп и Питер Лофорд, распадался. ФБР настойчиво и крайне неприятно досаждало Синатре, расследуя ставшие к тому времени притчей во языцех его связи с мафией. Заключенный в 1966 году брак с 21-летней, моложе его на 30 лет, актрисой Мией Фэрроу стремительно двигался к закату (они развелись в 1968-м). В 1967-м, когда менеджер отеля в Лас-Вегасе отказал и так уже погрязшему в долгах певцу в новом кредите в казино отеля, Синатра, хлопнув дверью, в ярости выскочил в сад, прыгнул в стоявший неподалеку гольфкар, втащил на сиденье рядом с собой Фэрроу и, разогнавшись, штурмом пробил стеклянную стену отеля. В ответ менеджер одним быстрым хуком вышиб Синатре несколько зубов. Газеты на следующее утро были полны издевательских заголовков и фотографий. «Все парень, я больше не могу. Еще один альбом, и я с музыкой кончаю. Ты так и не написал песню для меня, как обещал!» – в сердцах жаловался он своему молодому обожателю, гордившемуся дружбой с великим артистом, молодому певцу Полу Анке.

У Анки к тому времени за плечами уже была череда написанных им самим хитов – “Diana”, “Lonely Boy”, “Put Your Head on My Shoulder”. По возрасту 25-летний певец принадлежал уже к новому, молодому поколению, но и по музыке – мягкий крунерский вокал с оркестровым сопровождением, и по внешнему облику и манере поведения – сдержанной, лишенной вызывающих эксцессов, он тяготел скорее к поколению и эстетике Синатры, чем к своим сверстникам рок-н-ролльщикам, которых Синатра откровенно ненавидел. «Он ненавидел поп-музыку, ненавидел Пресли и Beatles, – рассказывал Анка. – Не понимал и ненавидел. Он был из настоящего чистого мира классической американской песни. В то же время он хотел стать частью этого нового мира. Он старался, но у него никак не получалось. “Ну что за дерьмо!” – в отчаянии восклицал он».

В глазах Синатры Анка мог стать тем самым мостиком, который проложит ему дорогу в новый мир. Он был поп, но не был рок. Он был кумиром молодых девчонок, а для него кумиром был Фрэнк. К тому же он умел писать песни. «Когда же ты напишешь для меня песню? Давай, не тяни!» – донимал своего молодого друга Синатра. Тот же был в панике и растерянности, понимая какую ответственность возлагает на него его кумир. Толчком тому, чтобы покончить с нерешительностью стал, как рассказывает Анка, их ужин в Майами летом 1968 года. Фрэнк был крайне подавлен, не в состоянии прийти в себя после убийства Роберта Кеннеди – он был близок и с сенатором, и с его покойным братом-президентом[84]. Бесстрастным голосом Синатра сказал: «Все, я ухожу, я бросаю музыку».

Годом ранее, отдыхая на юге Франции, Анка услышал по радио французскую песню “Comme d’habitude” («Как обычно») в исполнении популярного во Франции шансонье Клода Франсуа. Текст был заурядной историей неудачного брака, но мелодия, написанная Франсуа вместе со своим соавтором Жаком Риво, Анке понравилась – настолько, что он тут же – за символичную цену в один доллар – приобрел на нее права.

Через месяц после ужина в Майами, уже в Нью-Йорке, раздумывая об услышанном от Синатры, Анка вспомнил французскую песню. Он сел за рояль, а затем за пишущую машинку. Выкинул оригинальный французский текст. «И вдруг я почувствовал, что я – Фрэнк. Я представил себе, как гаснет свет, и он в последний раз уходит со сцены». Слова, как будто не свои, а слова Фрэнка, остро переживающего приближающуюся старость, отчаянно не желающего стареть и как бы заново переживающего жизнь, полились сами:

Анка вспоминает: «Мне нужно было, чтобы в устах Фрэнка песня звучала органично, и я вставил в нее слова, которые от своего имени никогда бы не написал: «жевал, глотал, выплевывал». Но он так говорил. Я бывал с ним и его друзьями из «Крысиной стаи» в банях – именно так они говорили, как мафиози, хотя на самом деле боялись своей собственной тени».

«Я закончил писать в 5 утра. Я знал, что Фрэнк в Лас-Вегасе, что у него недавно закончилось шоу и что скорее всего он сидит в баре. Я позвонил: «Фрэнк, у меня есть для тебя кое-что интересное» и напел ему песню. «Ну ты и начудил, парень, – ответил он. – Берем».

Синатра записал “My Way” 30 декабря 1968 года в студии Western Recorders в Лос-Анджелесе, буквально за несколько часов до отправления в Лас-Вегас, где он должен был выступать в новогоднем шоу. Записал с первого же дубля, в оркестровке для 40 музыкантов, которую сделал его постоянный аранжировщик Дон Коста.

В свет песня вышла в марте 1969-го. Коммерческий успех, во всяком случае поначалу, был довольно скромным – в Америке сингл добрался только до 27 места в чартс журнала Billboard. В Британии он поднялся несколько выше – на 5-е место, но установил зато и до сих непревзойденный рекорд, оставаясь в топ-40 75 недель – с апреля 1969-го по сентябрь 1971 года.

Но поставленную Синатрой перед Анкой цель песня выполнила. Сохранив столь близкую ему классическую музыкальную форму 1950-х, она оказалась наполнена актуальным, современным мироощущением 1960-х. Пусть и в иносказательной форме, она отражала сложный, чреватый взлетами и падениями жизненный путь певца – сына бедных итальянских иммигрантов, уличного хулигана, боксера, поп-идола, любимца женщин, друга политиков и мафиози и, в конце концов, живой легенды.

Выйдя в свет на пике рок-культуры, абсолютно лишенная внешних признаков рок-н-ролла, она звучала как воплощение рок-духа – искренняя исповедь артиста и человека, который, отбросив все условности и приличия прежней дороковой эпохи, откровенно делится с миром своими печалями, сомнениями и горестями. Не будучи ни в какой мере творением певца, она вдруг стала в глазах мира самой что на есть его «авторской песней» – ведь во всю мощь своего великого голоса он утверждал, провозглашал: I DID IT MY WAY!

Несмотря на столь личное ощущение – а, может быть, именно благодаря ему – “My Way” почти мгновенно стала стандартом. Компания, с которой у Анки был контракт, не могла простить ему, что он не записал песню сам, и, несмотря на его протесты («Да, я мог ее написать, но не мне ее петь. Это песня для Фрэнка и больше ни для кого»), его все-таки вынудили ее записать, и в авторском исполнении песня вышла в свет в том же 1969 году. За нею последовал шквал кавер-версий: Элвис Пресли, Арета Франклин, Нина Симон, Ширли Бесси, Том Джонс, Уилли Нельсон, товарищ Синатры по «Крысиной стае» Сэмми Дэвис-мл., Робби Уильямс. Список можно продолжать долго.

Совершенным особняком во всей этой череде стоит версия, записанная в 1978 году к тому времени уже бывшим бас-гитаристом Sex Pistols Сидом Вишесом. Отвязный и разнузданный панк Вишес изменил текст, богато украсив его нецензурщиной и воспоминаниями о том, как он бил своих недругов «по яйцам» и «убивал кошку». Есть роскошно снятый видеоклип, где он кривляется и брызжет слюной перед с упоением внимающей ему публикой в мехах и бриллиантах и в заключение, «в благодарность» этой самой публике, расстреливает ее из припасенного в кармане пистолета. Клип был частью снятого режиссером Джулианом Темплом в стиле мокьюментари, то есть псевдокументального фильма о Sex Pistols «Великое рок-н-ролльное надувательство». Альбом-саундтрек к фильму вышел в свет в конце февраля 1979 года, через три недели после того, как, находясь под следствием в подозрении в убийстве своей подруги Нэнси Спанджен, Вишес умер в Нью-Йорке от передозировки героином. Видеоклип, как и фильм, из которого он был взят, увидел свет еще годом позже – только весной 1980-го и стал ярчайшей эпитафией панк-артисту, который жил и умер «своим путем». В 2007 году в интервью Анка признал, что «был выведен из себя» версией Вишеса, но в то же время отдал должное скандальному панку: «я чувствовал, что он делает это искренне». Синатра своим комментарием выходку Вишеса не удостоил. Тем не менее, скандальное исполнение Вишеса открыло ставшую к тому времени уже классической песню для нового радикального панк-поколения и стала образцом для многочисленных панковских кавер-версий.

У самого Синатры отношение к чуть ли не самой знаменитой его песне было по меньшей мере двойственным. Он прекрасно понимал, что она не только спасла его от преждевременного ухода из мира музыки, но и вернула стареющего и выходящего из моды крунера на вершину популярности: «Эта песня очень многое сделала для моей карьеры», – не раз повторял он, а однажды даже назвал ее «одним из пиков моей карьеры». Всякий раз, предваряя ее исполнение на концерте, он не забывал воздать должное автору текста Полу Анке, забывая, правда, при этом упомянуть авторов музыки Клода Франсуа и Жака Риво. Осознавая грандиозную популярность песни, он иронично называл ее «национальным гимном». В то же время на концерте в 1978 году он сказал: «Терпеть не могу эту песню, о как я ее ненавижу! Да и сами подумайте, если бы вам пришлось ее беспрерывно петь на протяжении восьми дет, вы бы тоже ее возненавидели. Вот где она у меня сидит!».

С одной стороны, эти последние слова можно истолковать всего лишь как кокетство популярного артиста. Несомненно, он испытывал самые искренние признательность и благодарность этой песне. Она оставалась неизменным номером практически во всех его выступлениях вплоть до сразившего его в 1997 году за год до смерти инфаркта. Но, с другой стороны, есть весьма убедительные свидетельства того, что на самом деле – при всей признательности и благодарности – Синатра не был до конца доволен той неразрывной ассоциацией между содержанием песни и его личностью, которая неизбежно сформировалась во всеобщем сознании в последние десятилетия его жизни. Через два года после смерти певца в интервью Би-би-си его дочь Тина сказала: «Он всегда считал “My Way” монологом зацикленного на себе, самовлюбленного эгоиста. Песня ему не нравилась. Но она намертво приклеилась к нему, и отделаться от нее было уже невозможно».

«Эта песня гиперболизирует Синатру, раздувает его персону до гигантских, стадионного размера пропорций, – так объясняет сдержанное отношение певца к “My Way” Уилл Фридвальд, автор книги “Синатра! Песня – это ты. Искусство певца”, – в то время как его фирменный подход, то, что люди особенно ценили в Синатре до “My Way”, заключался в интимности, в представлении о том, что этот парень переживает жизнь и любовь так же, как и мы».

Вице-президент Frank Sinatra Enterprises Чарльз Пиньон тоже говорил о чувстве неловкости, которое испытывал Синатра, исполняя прочно ассоциирующуюся с ним «столь нарциссистскую и бесстыдную в своей грандиозности» (собственная откровенная характеристика Пола Анки) и полную помпезности и слезоточивого елея песню. Вместе с тем он был далеко не столь категоричен, как дочь певца: «Я не думаю, что он ее ненавидел. Скорее она ему просто не нравилась. К тому же он устал от бесконечного ее исполнения. Она была любимой песней его поклонников, но точно не была любимой песней Фрэнка».

Ну и, наконец, ни Пол Анка, ни сам Синатра никак не могли предполагать, что одним из самых распространенных экстерьеров и интерьеров, в которых будет звучать их песня, станут кладбища и залы крематориев. Проведенный в 2005 году опрос Ассоциации компаний похоронных услуг Великобритании выявил, что среди песен, мелодий и музыкальных произведений, которые хотят слышать на погребальных церемониях либо сами умершие (в своих завещаниях), либо их родственники, на первом месте оказалась подводящая итог жизни торжественно-помпезная “My Way”.

Сам Синатра, впрочем, подтверждая свое не самое благосклонное отношение к песне, для собственных похорон выбрал другую, но тоже в своем исполнении – “Put Your Dreams Away”.