Песня мгновенно – и ожидаемо! – обросла обширной мифологией, масштабы которой сами Stones при всем своем заигрывании с чертовщиной предвидеть не могли.
6 декабря 1969 года – ровно через год (!) после выхода Beggars Banquet с “Sympathy for the Devil” и на следующий день (!) после выхода следующего альбома с пророчески-говорящим названием Let It Bleed («Пусть льется кровь») группа выступала на превратившемся в кровавое побоище бесплатном концерте на гоночной трассе Альтамонт в 60 километрах от Сан-Франциско перед толпой в 500 тысяч человек. Концерт должен быть стать калифорнийским продолжением прошедшего четырьмя месяцами ранее «праздника мира, любви и музыки» в Вудстоке, но приглашенные в качестве охраны байкеры «Ангелы Ада» безжалостно разгоняли толпу и, в конце концов, убили одного из зрителей, 18-летнего чернокожего студента Мередита Хантера. Журнал Rolling Stone в своей статье сразу после Альтамонта написал, что убийство – символически – произошло под звуки “Sympathy for the Devil”. На самом деле это было не так. «Дьявольская» песня была сыграна несколькими минутами ранее, а в момент трагедии со сцены звучала “Under My Thumb”. Однако во всеобщем сознании эта версия укрепилась и еще больше укрепила зловещую репутацию и песни, и самой группы.
«Для меня было странно, когда о нас после “Sympathy for the Devil” стали говорить как о чуть ли не поклонниках Сатаны, – говорил уже много позже Джаггер. – Ведь это была всего лишь одна песня, не целый альбом, обложка которого была испещрена оккультными знаками. Люди с готовностью восприняли эту мифологию, и она тянется и по сей день к многочисленным группам хеви-метал. Некоторые всю жизнь себе на этом построили, как Джимми Пейдж[79], например».
Кит Ричардс говорил об изменении имиджа группы после появления “Sympathy for the Devil”: «До этого мы были невинные ребята, просто желающие веселиться и хорошо проводить время. Но нас все стали считать злом. То есть я зло. В самом деле? И ты начинаешь задумываться над тем, что такое зло. Не знаю, сколько людей считают Мика дьяволом, а сколько просто хорошим рок-артистом. Есть приверженцы черной магии, которые думают, что мы действуем как тайные агенты Люцифера, есть и другие, кто думает, что мы и есть Люцифер». А завершает он той же мыслью, что звучит в песне, и что на самом деле есть глубокое понимание двойственности человеческой природы: «В каждом из нас есть Люцифер». А Альтамонт просто подтвердил эту двойственность, явив миру оборотную сторону медали, которая таилась за идеалистическим видением 60-х и которому этот самый Альтамонт положил безжалостный и трагический конец.
Но, что бы ни замысливали и что бы ни говорили сами музыканты, во всеобщем сознании, песня открыла ящик Пандоры, или, как говорит в своей книге об оккультизме в рок-музыке сам музыкант и оккультист Киран Леонард, «она ногой вышибла дверь, через которую в музыкальный мейнстрим полилась дьявольщина».
Были, впрочем, и такие, кто точнее понимал не столько «дьявольский», сколько контркультурный смысл песни. Один из самых видных апологетов воплощенного в переломном 1968 году разрушительного революционного сознания и не менее разрушительного революционного действия французский кинорежиссер Жан-Люк Годар справедливо или нет воспринимал Rolling Stones как музыкально-идейное воплощение столь милого его сердцу революционного пафоса. Прослышав о новой песне, он отправился в Лондон, чтобы заснять на пленку процесс ее записи в лондонской студии Olympic. В появившемся в результате фильме под тем же названием “Sympathy for the Devil” скрупулезно заснятые крайне любопытные кадры всех этапов работы группы над песней перемежаются смотрящимися сегодня в высшей степени наивно политическими марксистскими лозунгами и бряцаньем оружием снятых на побережье южной Англии «Черных пантер».
Помимо навязанной Годаром песне политико-идеологической нагрузки его фильм прекрасно иллюстрируют эволюцию музыкального облика и формы песни.
В первоначальной еще под акустическую гитару авторской версии Джаггера она звучала как традиционный фолк-блюз. Но Ричардс, чтобы избежать чрезмерной, помпезной серьезности, предложил поменять ритм и превратить песню в… самбу, раскачивающе-свингующий, идущий от культа вуду завораживающий сатанинский танец на обломках цивилизации. Джаггер назвал его «гипнотическим», а Ричардс – «безумным». О том, как создавалась музыкальная фактура песни, лучше всего рассказал барабанщик группы Чарли Уоттс:
«От сочетания инструментальных красок захватывало дух. В основе всего – ритм-секция, с конгами, маракас и раздолбанное «хонки-тонк» пианино[80]. Затем короткие, острые, резкие всплески гитары Кита – зловещая радость Сатаны. На заднем фоне – истеричные дикарские подвывания «ву-ву, ву-ву». И надо всем парит Мик – выразительный, четкий и ясный дьявол, которому, совершенно очевидно, очень нравится его работа. Он четок не только в выборе слов, но и в развитии мелодии, в безукоризненно точном интонировании фраз и в драматичных паузах. Все вместе создает невероятно сильный эффект. Когда слышишь такого мага, единственное, на что ты способен – слепо следовать за ним и беспрекословно ему повиноваться».
«Истеричные дикарские подвывания», которые на самом деле звучат не столько зловеще, сколько иронично, вместе c Ричардсом, басистом Билли Уайманом и продюсером записи Джимми Миллером обеспечили и околачивавшиеся все время в студии подруги Джаггера и Ричардса Марианна Фейтфулл и Анита Палленберг.
С тех пор, вот уже более полувека, “Sympathy for the Devil” живет своей собственной жизнью.
Певец контркультуры, основатель стиля гонзо-журналистики Хантер Томпсон[81], впервые прославившийся своим описанием года, проведенного с ангелами ада (документальная книга «Ангелы Ада», 1967), в своем самом знаменитом романе «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» (1971) рассказывает, как он сотни раз слушал песню, стремясь в наркотическом трипе удержать сознание.
Она существует в многочисленных кавер-версиях. Самый грандиозный проект, связанный с “Sympathy for the Devil”, предприняли в 1988 году известные словенские пересмешники Laibach, который записали целый альбом с семью различными версиями песни. Каждая звучала по-своему – некоторые по-английски, некоторые по-немецки, одна инструментальная, каждая концентрировалась на одном из главных моментов песни – Иисусе с Пилатом, Кеннеди, царевне Анастасии и т. д. А главный клип был снят в характерной для Laibach тоталитарной эстетике.
А закончить хочется словами Кита Ричардса: «Надо признать тот факт, что зло существует, и что нам нужно научиться жить с ним. “Sympathy for the Devil” – песня, которая говорит: «Не забывайте о нем, если мы будем ему противостоять, то он окажется без дела».
JE T’AIME… MOI NON PLUS
Как благодаря скандально-вызывающей откровенности Сержа Гейнсбура и Джейн Биркин секс вошел в мейнстрим популярной культуры
“Sex, drugs and rock’n’roll” – эта классическая формула «святой троицы» революционной эпохи 60-х стала популярной на самом деле уже в следующем десятилетии, после вышедшей в 1977 году одноименной песни британского панка-интеллектуала Иэна Дьюри. Однако сама фраза в несколько ином виде: «У контркультуры есть свои святыни: секс, наркотики и рок» впервые прозвучала в 1969 году в статье в американском журнале Life. Еще два года спустя ее уже категорически закрепил британский журнал Spectator: «Молодежная культура – это секс, наркотики и рок-н-ролл».
С момента рождения рок-н-ролла секс был его неотъемлемой составной частью. Чак Берри, Литтл Ричард, Элвис Пресли, Джерри Ли Льюис просто источали секс. И безудержным, оргиастическим ритмом, и недвусмысленными позами, жестами и движениями, и суггестивными, пусть и завуалированными в звукоподражании текстами, и поведением и жизнью вне сцены.
Откровенно читающиеся намеки на секс звучали в названиях песен: “(I Can’t Get No) Satisfaction”, “Let’s Spend the Night Together”, “Come Together”[82]. Но никогда прежде секс столь явственно, откровенно и вызывающе-бесстыдно не проникал в популярную музыку, как в вышедшей в свет во Франции в феврале 1969 года песне “Je t’aime… moi non plus” французского поэта, плейбоя и шансонье Сержа Гейнcбура, которую он записал в дуэте со своей английской подругой-любовницей Джейн Биркин.
Сексуальная революция была в самом разгаре. Появление противозачаточных таблеток раскрепостило женщин и привнесло желанную сексуальную свободу в и без того крушащий все социальные запреты дух «детей цветов», полным цветом расцветший в «лето любви» 1967 года. Литература и кино становились все более смелыми и отважными в публикации и изображении обнаженной натуры и сексуальных сцен – хотя время от времени им и приходилось бороться с не сдающейся цензурой и отстаивать свое право на свободу в судах. Более того, даже откровенное, бесстыдно сбросившее фиговые листки и искусства, и даже «мягкой» эротики жесткое порно постепенно легализовывалось – сначала в либеральных скандинавских странах, а потом и в остальной Европе.