SPACE ODDITY/STARMAN

Как космическая тема вывела молодого Дэвида Боуи на орбиту мировой славы, посеяла зерно всего движения «новых романтиков», прошла с ним через всю жизнь и как его «космическая» песня в конце концов улетела в космос

16 июля 1969 года американский космический корабль «Аполлон-11» стартовал с космодрома Кеннеди во Флориде, чтобы четырьмя днями позже совершить посадку на Луне и позволить двум астронавтам – Нилу Армстронгу и Баззу Олдрину – первыми из землян ступить на поверхность внеземного космического тела, осуществив тем самым данное президентом Кеннеди еще в 1962 году обещание высадиться на Луну «в этом десятилетии». Со времен первого гагаринского полета в космос в мире не было такого ажиотажно пристального внимания ко всему космическому. Планета замерла в напряжении и в предвкушении исторического события.

Предстоящая лунная миссия «Аполлона», в отличие от полета Гагарина, тайной не была, и 11 июля, за пять дней до старта, в атмосфере радостного космического возбуждения, мало кому тогда еще известный 22-летний британский рок-музыкант Дэвид Боуи расчетливо выпускает «космический» сингл со «странным» космическим названием “Space Oddity” – «Космическая странность».

Боуи к тому времени вот уже несколько лет безуспешно пытался прорваться в высшую лигу британского шоу-бизнеса. “Space Oddity” была очередной такой попыткой. Песня была навеяна вышедшей годом ранее грандиозной космической киноэпопеей режиссера Стэнли Кубрика «Космическая Одиссея 2001». На это недвусмысленно намекал и заложенный в самом ее названии каламбур, перекличка с названием фильма Кубрика: Space Odyssey – Space Oddity. Признавал это и сам Боуи: «Я видел фильм несколько раз, всякий раз обкуренный, у меня буквально крыша ехала, он меня совершенно потряс. Из него и выросла песня». Наряду с чисто космической тематикой «Космическая Одиссея 2001» погрузила Боуи и в исследование заложенной в фильме и проявленной в его главной музыкальной теме – симфонической поэме Рихарда Штрауса Also Sprach Zarathustra – ницшеанской идеи «сверхчеловека», которая стала содержанием нескольких его песен последующих пары лет: “Supermen” из альбома The Man Who Sold the World (1970) и “Oh! Pretty Things” из альбома Hunky Dory (1971).

“Space Oddity” была написана еще зимой 1969 года, и поначалу, в соответствии с ее содержанием – диалог, переговоры заброшенного в космос астронавта Майора Тома с Центром управления полетом (Ground Control) – предполагалась как дуэт между Боуи и его тогдашним партнером гитаристом Джоном Хатчинсоном, а «космические» звуки должен был изображать стилофон – один из самых первых, примитивных аналоговых синтезаторов, играть на котором нужно было стилусом. В процессе репетиций партнерство с Хатчинсоном расстроилось, и его место вместе с куда более эффективным чем стилофон мелотроном занял молодой клавишник Рик Уэйкман, который, прежде чем попасть в принесшую ему славу группу Yes, неоднократно играл сайдменом у Боуи.

Хатчинсон был не единственной жертвой разладов во время работы над “Space Oddity”. Приглашенный было легендарный битловский продюсер Джордж Мартин довольно быстро отказался. Тони Висконти, только-только ставший продюсером Боуи и работавший впоследствии с ним не один десяток лет, был совсем не в восторге от песни, она казалась ему «дешевой спекуляцией на предстоящей лунной экспедиции». Звукорежиссер Гас Даджен был иного мнения и в итоге занял место продюсера. Это был его первый продюсерский опыт, после чего он многие годы продюсировал альбомы и песни Элтона Джона, в том числе и тоже «космическую» “Rocketman”.

Так или иначе, но 20 июня песня была записана. Обе партии – и Майора Тома, и Ground Control – пел сам Боуи. Поначалу разговор идет в оптимистически-радушных тонах: на Земле торжествуют, поздравляют Майора Тома с успехом, хотя и тут Боуи не преминул подпустить сатирическую нотку – в разгар миссии ему передают, что «газеты интересуются, какой марки рубашки он предпочитает носить». Он выходит в открытый космос, и тут случается непоправимое – он отрывается от корабля, Центр теряет с ним связь, и он только-только успевает передать на Землю: «Скажите моей жене, что я очень ее люблю».

Расчет Боуи оказался точен – в канун и во время миссии «Аполлона» постоянным космическим теле- и радиоэфирам жизненно необходимо было соответствующее музыкальное оформление, и Би-би-си поспешно ухватилась за только что так кстати выпущенную «космическую» песню, сделав ее звуковым сопровождением телевизионной трансляции посадки корабля на Луну. «Они так торопились, что не удосужились даже вслушаться в текст. Ну я-то был только рад», – со смехом вспоминал в том же интервью 2003 года Боуи.

На волне космической лихорадки несмотря на отсутствие в песне – в отличие от реальной космической миссии – хэппи-энда, “Space Oddity” сумела взобраться на пятое место британского хит-парада. В октябре Боуи появился с нею на телевидении в программе Top of the Pops, после чего и сама песня, и ее автор и исполнитель вновь на долгие три года канули почти в небытие. За Боуи закрепилось обидная репутация “one hit wonder” (чудо одного хита) – так называют артистов, которые, добившись успеха с одной песней, после нее бесследно исчезают.

Боуи не исчез бесследно, он продолжал писать песни и записывать альбомы. Только вот успеха они не приносили. Продолжал он и искать новый имидж, который, как ему казалось, должен, наконец привести к желанному прорыву. На смену певшему “Space Oddity” типичному хиппи 60-х с гривой спускающихся до плеч волос, пришел экстравагантный драг-квин с женской прической и в роскошном женском платье на обложке альбома The Man Who Sold the World (1970). В США обложку сочли слишком вызывающей и в таком виде выпускать альбом отказались. И, наконец, появился демонстративно бисексуальный андрогин Зигги Стардаст – гибрид из двух его американских друзей-единомышленников: внешняя экстравагантность и намек на имя Игги Попа и музыкально-поэтическая изощренность Лу Рида. Загадочный пришелец с загадочный планеты был сконструирован для концептуального шоу и концептуального альбома The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders from Mars. За два месяца до намеченного на июнь 1972 года выпуска альбома в апреле вышел предваряющий его сингл “Starman” – возвращение к космической теме пришельца. Пришелец – «звездный человек где-то в небесах» – несет ребятам на Земле «космический ритм» (cosmic jive), этот ритм «взорвет им сознание, потому что он того стоит» и позволит ребятам «забыться, погрузиться в него и танцевать буги» (let the children lose it, let the children use it, let the children boogie).

Сингл “Starman” хорошо продавался и был благосклонно встречен критикой. Однако настоящий взрыв произошел 16 июля 1972 года, уже после выхода альбома, когда Боуи и его Spiders from Mars были приглашены с песней “Starman” на суперпопулярную еженедельную телевизионную передачу Би-би-си Top of the Pops. Широкая публика, не следившая специально за Боуи в течение прошедших со “Space Oddity” трех лет, успела о нем подзабыть, и возвращение певца вновь с космической песней восприняла просто как сиквел к первому его хиту.

Выглядел Боуи, правда, радикально иным образом. На сцену он вышел в облике Зигги – оранжевые волосы, ярко раскрашенный во все цвета радуги обтягивающий тело комбинезон и высокие сапоги астронавта. Под стать ему были и остальные «Пауки с Марса» – в голубых, ярко-красных и золотистого бархата костюмах, дизайн которых в немалой степени был слизан с облачения героев «Заводного апельсина» – следующего после «Космической Одиссеи 2001» фильма Стэнли Кубрика.

Напомню – это 1972 год, до массового нашествия видеоклипов с их изощренным визуальным рядом, до MTV и до изобилия цифровых телеканалов. Вся британская молодежь, все музыканты и мечтающие о поп-мире подростки каждую субботу верноподданнически прилипали к экранам телевизоров, надеясь на пришествие нового рок-мессии. В тот вечер их ожидания оказались оправданы. Боуи заговорил с аудиторией на новом языке, обращаясь к ней напрямую. На фразе «I had to phone someone so I picked on you ooh ooh» (мне нужно было кому-то позвонить, и я выбрал тебя-я-я-а-а-а!) он, призывно глядя в камеру, указал пальцем прямо на глядящего на экран зрителя. «Казалось, что Боуи выбрал именно меня, что я тот самый… избранный… Это был почти религиозный опыт», – вспоминал один из поклонников. А потом он положил руку на плечо своему гитаристу Мику Ронсону и любовно притянул его к себе, заставив восхищенно ахнуть настроенную на сексуальную раскрепощенность молодежь и в ужасе отпрянуть совершенно непривыкших к подобным проявлениям однополой нежности их родителей. Несколькими месяцами раньше, в интервью Melody Maker, Боуи заявил о своей однозначной гомосексуальности: «Я гей, и всегда был геем, даже когда меня еще звали Дэвид Джонс». Последующая жизнь музыканта заставляет предположить, что тогда он, мягко говоря, преувеличивал, но в 1972 году, всего через пять лет после осторожной декриминализации гомосексуализма и в обстановке еще явной подозрительности и неприятия его со стороны большей части общества, такой демонстративный каминг-аут был жестом отчаянной смелости, политическим актом. Стоит вспомнить, что куда более явные геи Элтон Джон и Фредди Меркьюри решились на подобные признания лишь к середине десятилетия.

До появления панка было еще несколько лет, но Боуи единолично, одним махом и самым решительным образом отбросил обе господствовавшие на протяжении минувшего десятилетия эстетики – и бездумную коммерческую попсу, и противостоявшую ей хиппистскую контркультуру. Это было действительно как пришествие Мессии. Как первый концерт Sex Pistols в манчестерском Lesser Free Trade Hall четыре года спустя, появление Боуи на Top of the Pops стал поворотным моментом в истории британской популярной музыки. Именно так, как момент, обративший их в новую веру, вспоминают его вожделенно взиравшие в тот вечер на телеэкран многочисленные будущие звезды: Бой Джордж, Адам Ант, Мик Джонс из Clash, Гэри Кемп из Spandau Ballet, Моррисси и Джонни Марр из Smiths, Сьюзи Сью из Siouxsie and the Banshees, музыканты Duran Duran, Дейв Гаан из Depeche Mode, Ноэль Галлахер из Oasis, Роберт Смит из The Cure, Иэн Маккалох из Echo and the Bunnymen. Без преувеличения можно сказать, что в тот момент было зачато ставшее через десяток лет доминантой в британской поп-музыке движение «новых романтиков». «Это один из поворотных моментов в современной музыке, или, если не в музыке, то во всяком случае в шоу-бизнесе. Чтобы пойти на такой шаг, требовались невероятное мужество и колоссальная вера в себя. Сказать, что это было что-то из ряда вон выходящее – ничего не сказать», – вспоминает о своих впечатлениях тогда еще 15-летний будущий ведущий «новый романтик» Гэри Ньюман. Даже уже вполне успешный профессионал Элтон Джон не скрывал своего восторга: «Это было нечто совершенно новое. ВАУ! Никто никогда ничего подобного не видел!».

Критика рассыпалась в похвалах: «Дэвид Боуи – важнейший, недооцененный новатор в современной британской популярной музыке, и, если это пластинка окажется незамеченной, это будет просто трагедия», – говорил уже и тогда пользовавшийся непререкаемым авторитетом диджей Би-би-си Джон Пил. Разумеется, вспомнили и “Space Oddity”: «Если первый хит Боуи был историей из научной фантастики, то здесь мы имеем дело с уверенно-торжествующим самопровозглашением новой звезды», – писал New Musical Express. Дело конечно же было не в песне – достаточно простой и музыкально мало чем примечательной. Дело было в облике, в имидже и невиданной – даже на фоне вызывающей дерзости Rolling Stones – самоуверенности Боуи.

“Starman” изменила не только музыку – она изменила моду, изобразительное искусство, секс. Не случайно на монументальной выставке “David Bowie Is” в лондонском Музее Виктории и Альберта в 2013 году различным исполнениям Боуи легендарной песни – во главе с тем самым эпохальным на Top of the Pops – была посвящена огромная уставленная видеомониторами стена. На одном из мониторов крутилось закольцованное концертное исполнение, во время которого Боуи, став перед гитаристом Миком Ронсоном на колени, имитирует оральный секс с его гитарой.

Вслед за столь грандиозным успехом космической “Starman” неизбежно следовало ожидать переиздания ее предшественницы – “Space Oddity”. Вновь изданный в 1973 году сингл уже пробрался в американские чартс, а при очередном переиздании в 1975 году наконец-то возглавил британский хит-парад, став первым number one в карьере артиста.

Но главное даже не это. Майор Том из Space Oddity – первый из целой череды придуманных Боуи альтер эго. Вслед за ним последовали Ziggy Stardust, Aladdin Sane (A Lad Insane – «безумный парень»), Thin White Duke (Изможденный Бледный Рыцарь), Король Гоблинов в фильме «Лабиринт» и, наконец, «Слепой пророк» – умирающий Боуи в клипе к песне “Lazarus” из записанного уже смертельно больным артистом и изданного за два дня до его смерти альбома Blackstar.

Если остальные «персоны» Боуи сменяли друг друга, каждый из них знаменовал определенный этап его артистической карьеры, то Майор Том прошел с ним через всю жизнь. В отличие от всех остальных, он не столько визуальный образ, сколько на самом деле «альтер эго» музыканта.