Тем временем ушедший из The Byrds Кросби, оставшийся после распада Buffalo Springfield без группы Стиллз и окончательно переехавший после ухода из своих The Hollies в декабре 1968-го в Лос-Анджелес британский гитарист и вокалист Грэм Нэш создали супергруппу Crosby, Stills and Nash или сокращенно CSN. Митчелл познакомилась в Нэшем еще весной, к тому времени у них уже вовсю развивался бурный роман, и в Лос-Анджелесе Нэш первое время жил именно в доме у Митчелл. Именно там, как она рассказывала, и проходили первые репетиции CSN. Их первый альбом на фирме Atlantic, две песни которого: “Guinnevere” Кросби и “Lady of the Island” Нэша были посвящены Митчелл, вышел в мае 1969 года. Вскоре трио расширилось до квартета: в него вошел бывший товарищ Стиллза по Buffalo Springfield, соотечественник Митчелл канадец Нил Янг. У Янга к тому времени уже была своя очень успешная группа Crazy Horse, и, присоединившись к CSN, он еще больше усилил звездность сложившегося таким образом нового образования Crosby, Stills, Nash & Young. И хотя роман с Нэшем продолжался недолго, Джони Митчелл нередко ездила с группой в туры и выступала вместе с ними. Именно таким образом по ассоциации со своими друзьями, по бесспорно высокому качеству своих первых двух альбомов и по стремительно растущим признанию и славе – в мае 1969 года она была уже на обложке журнала Rolling Stone – ее и пригласили в качестве сольного артиста в августе 69-го на фестиваль в Вудстоке.

Пятеро музыкантов – Кросби, Стиллз, Нэш, Янг и Митчелл – в сопровождении своего агента, будущего крупнейшего магната рекорд- и кинобизнеса Дэвида Геффена, прилетели в Нью-Йорк, намереваясь отправиться в Вудсток. Однако на дневное время в понедельник 18 августа у Митчелл был назначен телеэфир в суперпопулярном шоу Дика Каветта на общенациональном канале ABC. Появление в этой программе для любого артиста считалось очень престижным и невероятно важным для паблисити, и Геффен, увидев в New York Times статью о грязи в Вудстоке и невероятных заторах на дороге, решил, что и сам он не хочет рисковать, и уж тем более не позволит рисковать опозданием, а то и пропуском эфира своей подопечной. CSN&Y были отправлены на вертолете в Вудсток, а Геффен с Митчелл поехали следить за торжеством музыки, «власти цветов» и свободы по телевизору из его теплой и уютной нью-йоркской квартиры.

В понедельник, как и было намечено, Джони сидела в студии ABC рядом с певицей Грейс Слик и ее товарищами по Jefferson Airplane. Они выступали утром в субботу и без проблем вовремя добрались до Нью-Йорка. В разгар программы в студию вваливаются Кросби и Стиллз – в своих испачканных сверху донизу грязью с фермы Макса Ясгура хиппистских кафтанах. Выступление CSN&Y началось в три часа утра – много раньше хедлайнера Джими Хендрикса, но много позже полуночи, когда организаторы планировали закончить весь фестиваль. Сойдя со сцены около пяти утра, они, не помывшись и не переодевшись, сразу ринулись в Нью-Йорк и, войдя в студию, выглядели, как только что с победой вернувшиеся с поля боя солдаты. «Это самое странное и самое необычное зрелище, которое мне когда-либо доводилось видеть, – не дожидаясь расспросов, захлебываясь от восторга, начал рассказывать Кросби. – Представляете себе вид с вертолета? Это как лагерь огромного войска Александра Македонского где-то на холмах Греции в окружении гигантской толпы цыган. Что-то совершенно потрясающее и невероятное». Пока все герои Вудстока, перебивая друг друга, делились впечатлениями, Джони сидела молча. Ей сказать было нечего – ее в Вудстоке не было. Но она внимательно слушала, впитывая услышанное, и превращая его – вместе с тем, что она видела по телевизору – в основу своего будущего шедевра, песни, которая передаст дух Вудстока лучше любого сувенира, любого научного анализа или критической статьи. Песни о Вудстоке, написанной человеком, так в Вудстоке и не побывавшим.

Тот факт, что на сам фестиваль Митчелл не попала, дал ей ключ к тому мистическому, почти потустороннему взгляду со стороны, который и насытил песню столь глубоким, символическим, выходящим далеко за рамки сиюминутного наблюдения смыслом.

«Я была одним из тех, кто поехать туда не смог, но писала песню от имени того, кто там все же оказался. Будь я там со всей той фигней самолюбования, которая обычно царит за кулисами, у меня бы такого взгляда не было».

В принципе человек нерелигиозный, она, по собственным словам, в период написания песни проходила через период некоего христианского возрождения.

«Внезапно мы, рок-музыканты, вдруг оказались для многих людей в роли духовных пастырей, – рассказывала она. – Я по какой-то причине восприняла это серьезно, решила, что мне и самой нужен поводырь и обратилась к Богу. То есть в тот момент я была как бы одержима Богом. И все время спрашивала себя: «Где же в наше время чудеса?» И Вудсток вдруг стал для меня тем самым чудом, как евангельское чудо пяти хлебов и двух рыб, которыми Иисус накормил толпу страждущих. В нем было что-то совершенно невероятное, что внушало мне огромный оптимизм. Именно с таким чувством я и писала “Woodstock”».

В 1970 году в интервью Би-би-си она сказала, что писала песню для друзей, правда тут же добавив: «и для себя». Оказалось, впрочем, что друзья ее опередили.

Митчелл впервые исполнила песню в сентябре 1969 года на фолк-фестивале в Биг-Сур, живописном уголке тихоокеанского побережья в центральной Калифорнии, но в записи она появилась впервые именно в исполнении друзей – на вышедшем в марте 1970-го дебютном альбоме CSN&Y Déjà vu.

Самым большим энтузиастом песни в звездном квартете был Стивен Стиллз. Более того, прежде чем принести ее в лос-анджелесскую студию, где в течение осени 1969 года записывался Déjà vu, он умудрился сделать еще одну запись. 30 сентября, находясь в Нью-Йорке, он пришел в студию к Джими Хендриксу, и там за одну сессию с участием барабанщика Хендрикса Бадди Майлса они втроем с вокалом Стиллза записали “Woodstock”. Запись эта лежала под спудом почти полвека и увидела свет только в 2018 году на одном из многочисленных посмертных альбомов Хендрикса Both Sides of the Sky.

Версия CSN&Y, опять же таки с лидирующим вокалом Стиллза, звучит в не очень характерной для этого по большей части все же акустического состава довольно жесткой роковой аранжировке. Одновременно с выходом Déjà vu в марте 1970 года вышел и сингл “Woodstock”. Версия самой Митчелл появилась месяц спустя и также сразу в двух форматах – на ее третьем альбоме Ladies of the Canyon и в виде сингла.

Трудно представить себе более разные исполнения одной песни. Вместо рок-задора CSN&Y с барабанами и пронзительным электрогитарным соло Янга в устах Митчелл песня звучала как раздумчивая меланхоличная баллада в сольном исполнении, даже не под привычную гитару, а под мягкое переливающееся электропиано.

То ли потому, что сингл CSN&Y вышел первым, то ли потому, что они как супер-группа были более известны, то ли потому что их версия по звучанию больше соответствовала рок-пафосу Вудстока, но именно их исполнение стало хитом, и долгие годы для многих песня “Woodstock” была именно песней CSN&Y, и лишь со временем справедливость стала восстанавливаться.

Сегодня “Woodstock” Джони Митчелл – такой же фирменный знак и такой же звуковой символ легендарного фестиваля и такой же символ эпохи, кульминацией которой стал фестиваль, как и пронзительная гитарная импровизация Хендрикса на тему американского гимна. Только если Хендрикс вольно или невольно[85] взрывал сознание, бунтовал, протестовал, призывал чуть ли не идти на баррикады, то Митчелл заставляла задуматься. Задуматься даже не столько о самом фестивале, хотя песня вроде бы о нем. А о судьбе поколения, поколения, которое так ярко и мощно о себе заявило, но в итоге так и осталось с неотвеченными главными вопросами.

1969 год, высшая и одновременно низшая точка развития 1960-х, породил целый шквал музыкальной символики. Хендриксовский “Star Spangled Banner”; неразрывно связанная со зловещим убийством актрисы Шэрон Тейт «семьей» Чарльза Мэнсона битловская “Helter Skelter”; “Sympathy for the Devil” Rolling Stones, не менее неразрывно связанная с не менее зловещим убийством студента Мередита Хантера на рок-фестивале в Альтамонте.

На этом фоне “Woodstock” Джони Митчелл – самое чистое, самое светлое и в том же время необычайно глубокое отражение эпохи.

В своей вышедшей в 2005 году книге, анализе нескольких веков развития поэзии в западном мире, известный американский критик, эссеист, исследователь сексуальности, феминистка и художественный провокатор Камилла Палья называет «Вудсток» Джони Митчелл в числе «самых популярных и самых влиятельных стихотворений англоязычной поэзии ХХ века». «Песня, – продолжает Палья, – стала гимном, который показал понимание того, что для тысяч и тысяч людей означает единение без насилия. Из этого единения вырастает мистическая мечта о восстановлении наших связей с природой, с нашей Землей».

В то же время в представлении другого критика Дэвида Яффе, автора книги «Отчаянная дочь: Портрет Джони Митчелл», картина, которую она рисует в песне, выглядит далеко не столь радужной: «Это очищение. Это знак того, что, когда на вудстокском поле высохнет грязь, и хиппи разъедутся по домам, произойдет что-то очень-очень страшное. Мир и любовь для Митчелл – вещи очень серьезные. И возвращение в сад – наш единственный способ уберечься от Гоморры»[86].