Книги

Главные песни ХХ века. От Дикселенда до хип-хопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Но главное в песне – ее припев, крик, вопль “How does it feel?” («Ну и каково тебе? Каково тебе в полном одиночестве, без дороги домой, никому неведомой, как перекати поле?»). Это, по словам итальянского критика Паоло Боссо, «как выплеснутый десятилетием раньше «Вопль» Аллена Гинзберга[41], анархистский, нарциссистский крик беспокойного молодого поколения, выброшенного на улицы Америки неостановимым ветром перемен. Это автобиографический катарсис тех, кто отверг свой прежний привилегированный статус, это романтическая жажда свободной и подлинной жизни».

Разумеется, Дилан был не одинок в выражении фрустраций и устремлений своего поколения. Практически одновременно с “Like a Rolling Stone”, тем же летом 1965 года, в Америку ворвались пронизанные таким же эмоциональным напряжением и даже вынесенными в названия такими же отчаянными криками-воплями “(I Can’t Get No) Satisfaction” и “Help!” (битловская песня и не пустила “Like a Rolling Stone” на первое место в хит-параде, твердо удерживая его на протяжении всего августа 1965 года). Но ни Леннон с Маккартни, ни Джаггер с Ричардсом, да и никто другой в рок-музыке тогда еще не мог, просто не умел наполнить поп-песню таким богатым, таким образным, таким раскованным содержанием в обрамлении такого напряженного, резкого, агрессивного рок-н-ролла. Дилан своей “Like a Rolling Stone” открыл дорогу и им, и тысячам его и их последователей по всему миру. Фрэнку Заппе можно было не волноваться. Да, эта «штука» победила, но победа ее вылилась не в его капитуляцию, а в триумф. Триумф не только Дилана, но и шедшего за ним целого поколения таких же мыслящих, остро чувствующих музыкантов. В числе их был и Фрэнк Заппа.

TOMORROW NEVER KNOWS

Как Джон Леннон благодаря ЛСД и «Тибетской книге мертвых» обрел психоделический путь в неведомое завтра

В апреле 1965 года Джон и Синтия Леннон, Джордж Харрисон и его подруга Пэтти Бойд оказались приглашены в гости к модному лондонскому дантисту Джону Райли в его квартиру на северной оконечности Гайд-парка. Райли мастерски, уничтожая с помощью валиума все болезненные эффекты, лечил всю богему свингующего Лондона, в том числе и Beatles, с которыми он настолько сдружился, что за несколько месяцев до этого исторического ужина, в феврале 1965-го, приезжал на съемки фильма “Help!” на Багамах.

После ужина оба битла со своими женщинами намеревались отправиться в клуб на Лестер-сквер, где должна была дебютировать в Лондоне группа, в составе которой на бас-гитаре играл их старинный, еще по Гамбургу, приятель, немецкий музыкант и художник Клаус Форман – будущий автор легендарной обложки альбома Revolver. Они торопились, но хозяева уговорили их выпить по чашечке кофе, после чего Райли невозмутимо им говорит: «Вы не можете ехать» – «Почему?!» – «У вас в кофе был ЛСД».

Синтезированный швейцарским химиком-фармацевтом Альбертом Хофманном еще в 1938 году и опробованный им же в 1940-е диэтиламид лизергиновой кислоты, или ЛСД, был к середине 1960-х если не новинкой, то во всяком случае веществом, знание о котором, не говоря уже об опыте его применения, оставались – даже в богемном «свингующем» Лондоне – уделом считаных единиц посвященных. Сам Райли, до того как подмешать пропитанные «кислотой» кусочки сахара в кофе гостям, ни разу ЛСД не принимал. Харрисон о нем даже не слышал. Самым осведомленным – чисто теоретически – был Леннон, который, по словам Синтии, читал опубликованное в ноябрьском 1963 года номере журнала Playboy описывающее кислотный опыт эссе американского писателя Алана Харрингтона «Путешествие во внутреннее пространство».

Несмотря на его извечное любопытство, тягу ко всему новому и накопленный к тому времени изрядный наркоопыт от спида и амфетаминов до марихуаны, Леннон был, тем не менее, не в восторге: «Да как ты посмел такое с нами сделать?» – со злостью набросился он на Райли. Харрисон же не придал произошедшему особого значения и настоял все же на том, чтобы они сели в машину и отправились в клуб.

Минут через 30–40 они начали ощущать происходящие с их психикой перемены. Ощущения у всех были самые разные. У Синтии – тревожно-депрессивные, страх и подавленность; у Джорджа, наоборот, совершенно эйфорические: «Это было что-то фантастическое. Я был весь охвачен чувством любви – не к кому-то или чему-то конкретному, а любви ко всему миру. Все было идеально совершенным, в идеальном свете, и мне хотелось обойти весь клуб, подходить к каждому и говорить, как я люблю их – людей, которых я никогда прежде не видел». Так они провели всю ночь, перемещаясь из клуба в клуб, причем ощущения от этих перемещений, всего лишь на соседнюю улицу, Харрисон сравнивал со странствиями Алисы по Стране Чудес – странные искаженные лица и фигуры, искривленное пространство, растянутое время. Домой они добрались лишь к утру – Харрисон чудовищным усилием воли и концентрацией внимания вел машину. Окончательно оправились от действия наркотика лишь к утру следующего дня.

Джон и Джордж были настолько потрясены тем, что с ними произошло, что долго не решались поделиться своим опытом с товарищами по группе. До лета того же 1965 года, когда во время американского турне в Лос-Анджелесе в компании музыкантов из группы The Byrds Дэвида Кросби, Роджера Макгуинна и их друга кинозвезды Питера Фонды они не попробовали ЛСД во второй раз[42].

«ЛСД помог мне понять себя, – говорил Леннон биографу Beatles Хантеру Дэвису в 1976 году. – Не трава, она давала всего лишь невинное хихиканье, а именно ЛСД. Это знание себя, которое указало мне путь. Приняв кислоту, я обрел новое видение».

Трудно сказать, в какой степени строчку “I’ve opened up the doors” (Я открыл двери) в песне “Help!”, написанной в апреле 1965 года, непосредственно после «дантистского опыта», как его окрестил Харрисон, можно соотнести с «дверями восприятия», которыми это новое, открытое ЛСД видение описывал британский писатель Олдос Хаксли. Ретроспективно и Леннон, и Маккартни приписывали «кислотность» записанной в октябре и изданной в декабре 1965 года песне “Day Tripper”. Но настоящее проникновение кислотно-психоделического откровения в музыку Beatles началось в январе 1966 года, после того как Леннон, забредя в принадлежащий друзьям Beatles Джону Данбару и Барри Майлсу книжный магазин-галерею Indica[43], название которому его основатели дали в честь одной из разновидностей конопли Cannabis Indica, обнаружил там изданную в США в августе 1964 года и посвященную Олдосу Хаксли книгу Тимоти Лири, Ральфа Метцнера и Ричарда Альперта «Психоделический опыт: руководство по приему психоделиков, основанное на Тибетской книге мертвых» (в оригинале The Psychedelic Experience: A Manual Based on the Tibetan Book of the Dead).

Лири, профессор психологии в Гарвардском университете, впервые попробовав ЛСД в 1961 году, стал с тех пор его страстным проповедником. Именно он несколько лет спустя в январе 1967 года на ставшем провозвестником «Лета любви» и всего движения хиппи легендарном собрании Human Be-In в парке Золотых Ворот в Сан-Франциско провозгласил перед 30 тысячами длинноволосых молодых людей в ярко-цветастых одеждах знаменитый лозунг “Turn on, tune in, drop out” (Включись, настройся, выпадай), описывающий обретаемый через ЛСД психоделический опыт и путь к «внутреннему просветлению».

В попавшей в руки Леннона книге Лири и его соавторы соотносили психоделический опыт ЛСД с состояниями, описанными в древнем буддистском трактате «Тибетская книга мертвых», известном также под названием «Бардо Тодол». Трактат представляет собой наставление, которое шепчут умирающим и которое должно помочь им пройти весь путь – от физического умирания до следующего воплощения, то есть реинкарнации в новой форме.

В числе этих наставлений были слова: “Turn off your mind/Relax and float downstream/It is not dying” (Отключи сознание/Расслабься и плыви вниз по течению/Это не умирание).

Леннон невероятно проникся прочитанным. Придя домой, он принял ЛСД и раз за разом начитывал текст на пленку, постепенно придавая ему мелодию и добавляя новые слова: «Отбрось все свои мысли, отдайся пустоте/Это сияние/Любовь – это всё и любовь – это все/Это знание/Слушай цвет своих снов/Это не жизнь/Играй в игру «Существование» до конца/С начала»).

Так зародилась песня – поначалу Леннон предполагал назвать ее The Void («Пустота»), но в итоге от этого названия отказался, опасаясь, что его обвинят в написании «наркопесни», – которой суждено было ввести ЛСД и провозглашенную Лири психоделическую революцию в сознание широких масс поклонников Beatles по всему миру (во всяком случае его западного полушария) и стать одной из важнейших и самых влиятельных песен не только для самой группы, но и в истории всей мировой рок-музыки.

Именно с нее в апреле 1966 года началась запись альбома Revolver. Та музыкальная фактура, которую Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон, Ринго Старр, продюсер Джордж Мартин и звукорежиссер Джефф Эмерик создали в процессе записи песни, в полной мере соответствовала ее «психоделическому» настрою и с помощью неслыханного до тех пор в популярной музыке сложнейшего коллажного типа наслоения самых разных звуковых фактур породила звучание ничуть не менее радикально-революционное, чем те идеи, которыми при ее написании руководствовался Леннон.

Исследователь творчества Beatles Иэн Макдональд писал, что для популярной музыки своего времени “Tomorrow Never Knows” была примерно тем же, чем «Фантастическая симфония» Берлиоза была для оркестровой музыки XIX века. «Фантастическая симфония» (Symphonie fantastique) – написанное в 1830 году программное сочинение французского композитора Гектора Берлиоза (1803–1869). Американский композитор и дирижер Леонард Бернстайн назвал симфонию «первым музыкальным путешествием в мир психоделии» – из-за ее галлюцинаторного и мечтательного настроя и из-за того, что, по воспоминаниям современников, значительную часть симфонии Берлиоз сочинял под воздействием опиума. Как писал Берстайн, «Берлиоз рассказывает все как есть. Ты отправляешься в трип, и в отчаянии находишь себя на собственных похоронах».

Полученный Beatles и их продюсером и звукорежиссером в процессе записи музыкальный результат кажется тем более невероятным, что достигнут он без не существовавших еще синтезаторов и цифровых сэмплеров, на всего лишь четырехканальном студийном магнитофоне, без сегодняшних практически безграничных возможностей наложения звуковых дорожек и создания любых мыслимых и немыслимых эффектов.