«Выбрось свою электрогитару!» – стали кричать из публики. Под свист и улюлюканье уже вторым номером группа обрушила на зал “Like a Rolling Stone”. Дилан почти не пел – он декламировал, даже скорее вещал.
По словам очевидцев, своим электрическим сетом Дилан «наэлектризовал одну половину аудитории и оглушил электрическим током вторую».
Легенда гласит, что возмущенная публика освистала Дилана. Однако совсем еще молодой Джо Бойд[40], работавший на фестивале на звуке, в своей книге «Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е» (2006) вспоминал: «По сегодняшним стандартам, звук не был таким уж громким, но в 1965 году никто из публики никогда в жизни с такой громкостью на фолк-концертах не сталкивался. По аудитории пробежал шум, который можно было охарактеризовать как смесь ужаса и восторга. Да, были возмущенные возгласы негодования и осуждения, но вместе с ними были и возгласы триумфа и радости».
Эл Купер, в свою очередь, считает, что свист и возмущение были вызваны не столько самим фактом появления Дилана на фолк-фестивале с электрической группой, сколько отвратительным звуком, который так и не удалось настроить непривычным к электричеству звуковикам фестиваля, и необычайно коротким, всего 15 минут, сетом.
Еще одна связанная с выступлением Дилана на Ньюпортском фолк-фестивале 1965 года легенда гласит, что его еще недавний ментор, всячески поддерживавший появление молодого барда на нью-йоркской фолк-сцене в 1961–1962 году патриарх фолк-движения Пит Сигер, был настолько разъярен вероотступнической «электрификацией» своего недавнего протеже, что схватил топор и перерубил соединяющие гитары с усилителями провода. На самом деле это, мягко говоря, преувеличение, хотя повод для легенды дал сам Сигер. В документальном фильме о Дилане Мартина Скорсезе “No Direction Home”, название которому знаменитый режиссер дал по строчке из песни “Like a Rolling Stone”, приводится тогдашнее интервью с Сигером, в котором тот говорит: «Это был просто ужас, будь у меня топор, я бы перерубил провода». Потом, правда он пояснял, что возмущение у него вызвало не столько электрифицированное звучание дилановской группы само по себе, сколько отвратительное качество звука, и ему просто хотелось, чтобы публика могла слышать самое главное у Дилана – его поэзию.
Но, как бы то ни было, это скандальное выступление надолго оборвало все отношения главного барда американской песни с Ньюпортским фолк-фестивалем. В следующий раз он появился на его сцене чуть ли не 40 лет спустя, в 2002 году, и то, спрятавшись за париком и накладной бородой.
В том же фильме Скорсезе есть еще одна, еще более легендарная, хотя на сей раз совершенно подлинная сцена, в символической, почти библейской форме иллюстрирующая конфликт между Диланом и старым поколением приверженных традиционному фолку его поклонников. В феврале 1966 года, спустя полгода после выхода Highway 61 Revisited, Дилан отправился в мировой тур – разумеется, уже с полноценной электрической группой, которая тогда называлась The Hawks, а чуть позже, слегка изменив состав, превратилась в знаменитую The Band. Ближе к концу тура 17 мая 1966 года на концерте в зале Free Trade Hall в британском Манчестере из зала в адрес Дилана раздался громкий выкрик: «Иуда!». Дилан нисколько не смутился и ответил в микрофон: «Я не верю тебе… ты лжешь!», затем, повернувшись к группе, приказал: «Играйте, вашу мать, как можно громче!» и обрушил на зал всю мощь и ярость “Like a Rolling Stone”.
Некоторые историки рока считают, что именно с этого исторического манчестерского концерта нужно вести отсчет истории панк-рока, а не от случившегося десятилетием позже, 4 июня 1976 года, по невероятному стечению обстоятельств в малом зале того же Free Trade Hall в Манчестере концерта Sex Pistols, который традиционно принято считать началом панк-движения.
И еще один, крайне любопытный штрих к тому, ставшему теперь легендарным концерту в Манчестере. Впоследствии стало известно, что в Британии «антиэлектрические» протесты на выступлениях Дилана были заранее организованы. Фолк-клубы находись почти под полным контролем Коммунистической партии Британии, и вся их деятельность, в соответствии со сталинистским пониманием культуры, была направлена на сохранение «народной, антикапиталистической» сути фолк-музыки в противовес развращающему влиянию буржуазной рок- и поп-музыки. Именно их активисты, размахивая самодельными лозунгами и плакатами, затаптывали и засвистывали предавшего, по их мнению, прежние идеалы Боба Дилана.
До сих мы говорили исключительно о музыке “Like a Rolling Stone”, но ведь, как не без основания говорил о песнях Дилана Пит Сигер, главное в них – поэзия.
Истории происхождения текста “Like a Rolling Stone” и толкованию его смысла в диланологии (да, да, есть и такая на сегодняшний день уже широко развитая отрасль знания) посвящены многие сотни страниц.
Ну, во-первых, что такое и откуда взялся пресловутый “rolling stone” из названия? Словосочетание это – часть широко известной английской пословицы “rolling stone gathers no moss”, что дословно означает «катящийся камень мхом не обрастает», и, как прекрасно известно каждому мало-мальски образованному любителю рок-музыки, перед которыми я вынужден просить прощение за повторение прописных истин, именно эту пословицу имела в виду английская рок-группа, придумывая себе в 1962 году название The Rolling Stones. Правда, к ним, страстным любителям блюза, оно пришло опосредованно, через песню “Rollin’ Stone Blues” одного из их кумиров американского блюзовика Мадди Уотерса.
Дилану образ “rolling stone” пришел тоже опосредованно. В снятом в 1965 году и ставшем уже давно классическим документальном фильме о Дилане “Don’t Look Back” режиссера Донна Пенебейкера есть сцена, где он напевает первый куплет песни кантри-певца Хэнка Уильямса “Lost Highway”, начинающийся со слов
“Don’t Look Back” задокументировал весенний 1965 года тур Дилана по Британии после выхода альбома Bringing It All Back Home, впервые наметившего тогда еще, правда, не конфронтационный для самого музыканта раскол между прежним фолковым и новым рок-н-ролльным Диланом. Тогда, еще за несколько месяцев до скандала в Ньюпорте и за год до открытой конфронтации с выкриком «Иуда!» в Манчестере, он скорее пытался навести мосты между двумя мирами: уютного и пока еще милого ему мира фолк-музыки и новой открывающейся вселенной рока. Однако, оказавшись в самом эпицентре сейсмических сдвигов, он неожиданно для себя попал под шквал довольно агрессивной критики. Мы видим, как он отбивается от бесконечных назойливых расспросов журналистов и фанов о забвении им роли «певца протеста», как, облачаясь в тогу клоуна и шута, пытается убежать от навязываемого и становящегося ему все более и более ненавистным имиджа.
В самолете на обратном пути он набросал текст, который поначалу предполагался для его экспериментального романа «Тарантул».
«Я писал эту долгую, растянутую на двадцать страниц блевотину. Это был всего лишь ритм на бумаге, поток направленной неизвестно куда ненависти. Даже, быть может, не столько ненависти, сколько мщения. Я и не думал об этом тексте как о песне, но из него и выросла “Like a Rolling Stone”. Я никогда прежде так не писал, но внезапно стало ясно, что именно это мне и следует делать».
Из двадцати страниц выросли четыре куплета. В первом, начинающемся со сказочного зачина “Once upon a time…” рисуется портрет некогда пресыщенной, а теперь разбитой женщины:
Постепенно эта инвектива по адресу загадочной Miss Lonely (Мисс Одиночество) уходит во все более и более абстрактную, сюрреалистическую, невнятную, хотя и невероятно яркую образность («
Диланологи сломали немало копий, пытаясь понять, кто же стоит за загадочной Miss Lonely. Называли и некогда возлюбленную Дилана Джоан Баэз, и Марианну Фейтфулл, и даже его друга, певца и продюсера Боба Нойвирта. Наиболее вероятным кандидатом считалась модель и актриса Эди Седжвик, с которой у Дилана был в начале 1965 года кратковременный роман и которая более всего известна как одна из самых ярких фигур Factory – студии и мастерской Энди Уорхола, центра богемной жизни Нью-Йорка середины 1960-х годов. Сам Уорхол вспоминал, что именно его считали тем самым «дипломатом на хромированной лошади».
Совершенно очевидно, однако, что не это главное. Мне представляется самой убедительной версия о том, что Дилан, как любой настоящий поэт, писал о себе, о своем поколении, выплескивал захватывающие его мысли и чувства, для которых тот или иной конкретный человек был всего лишь поводом. Да, он насытил песню воспринятой у сюрреалистов причудливой образностью, а у битников – методом прямого жесткого высказывания.