Давид так и не понял причины смеха, но это его не огорчало — к чему огорчаться, когда маме весело.
Очки же, действительно были велики, поэтому Давид смотрел на коричневый мир, держась обеими руками за дужки.
«Ми-и-лая», да, так папа называл её почти всегда. Всегда когда был дома.
Дома же он бывал редко, непродолжительно задерживаясь, а потом снова уезжал куда-то. Мать, провожая его, всегда плакала.
С Давидом их отношения, если и нельзя было назвать натянутыми, то и близкими обозвать было трудно. Отец иногда мог взъерошить волосы на Давидовой голове, потрепать за щёку, спросить: «Как дела?» и, не дослушав ответа, тут же отвернуться и заняться мамой, чтением газеты, или просмотром телевизора.
А Давиду так хотелось отца.
Давид злился на него, иногда почти ненавидел. Ненавидел за то, что тот не обращает на него внимания. За то, что бывает дома так редко. За то, что ни разу не сходил в садик и не забрал его оттуда. За то, что Додик не смог ответить на вопрос воспитательницы, где папа работает.
Ненавидел яростно. Так яростно, что для усмирения себя самого, часто кусал больно своё предплечье, отчего на нём почти всегда можно было увидеть синяки, повторяющие контуры маленьких молочных резцов.
Правда, надо заметить, что отец часто делал ему подарки. Стоило только Давиду попросить у мамы, какую-нибудь игрушку как через день или два, та появлялась в постели Додика. И он, просыпаясь утром, радостно широко открывал глаза и звал мать, чтобы она увидела новый подарок.
Женщина приходила, удивлённо взмахивала руками и рассказывала сыну, какой у них удивительный папочка. Как он угадывает мысли малыша и, какие замечательные игрушки дарит.
В эти минуты Давид отца обожал, понимал, что тот много работает, и ждал с тоской дня его прихода. Когда этот день придёт — ему не могла сказать даже мама.
Многим позже Додик узнал, что у его отца была другая, настоящая семья. Другой, более близкий ребёнок. А подарки, на самом деле, покупала его мать. Но в то время, его маленькое, детское сердце, не могло бы оценить подобное коварство.
Додик рос, что называется, «тепличным растением». В раннем детстве воспитывался бабушкой — маминой мамой. Но сейчас её совсем не помнил. А в садик был оформлен уже в подготовительную группу.
Ему было боязно, и совершенно не хотелось попадать белой вороной в чёрный коллектив. Но мама сказала, что так надо, объяснила и утешила фразой — «дальше будет легче».
Давид не понял, но согласился, потому, как по тону сказанного — было ясно, что капризы неуместны.
Его сразу же обступила стая ребятишек. Кто такой, почему раньше в садик не ходил, где живёшь? Давид отвечал на все вопросы, немного стесняясь и почему-то ожидая подвоха.
Так оно и произошло. Всё бы ничего, но там был один рыжий мальчишка по имени Женя.
— Эй! — крикнул он, — а ты знаешь, что все кто живут на твоей улице — дураки.
Почему он так решил, этот Женя, для Давида по сей день, тайна. Но, тем не менее, реплика произвела впечатление, особенно на девчонок. Они хором загоготали.
— Да, да, дураки, — ехидно продолжал Женя, — значит, ты тоже дурак.