— Что, сука!? — заорал отец. — Как тебе его член? Понравилось, да? — он пнул её ногой.

Мать беззвучно плакала, прикрыв лицо руками.

Мужчина схватил её за волосы и потащил в зал.

— Сейчас я тебе покажу настоящего мужика! — кричал он, заплетающимся языком.

— Сыно-ок, — протянула мать руки к Давиду. То ли ища спасения, то ли умоляя не смотреть на происходящее.

Отец отволок её в зал и поставил на колени.

Давид на цыпочках подошёл к двери и застыл как соляной столб.

— Не надо, — тихо плакала мать, — ребёнок…

Отец посмотрел на Давида.

— Что пялишься, ублюдок?! — он подскочил к мальчику, схватил его за шиворот и просто таки швырнул в ванную комнату. Щёлкнул шпингалет на двери.

— Мама! — наконец закричал ребёнок. Но мама не откликнулась. Давид долго ещё кричал и стучал ладошками в деревянную дверь. Размазывал слёзы по лицу. Потом постепенно голос его осип. И он, уставший, опустился на кафельный пол.

Звуков из комнаты не доносилось.

Он очнулся от дремоты. Перед глазами было лицо матери. Запёкшаяся кровь на припухшей губе. Огромный, фиолетово-красный синяк на шее. Она беззвучно плакала. Слёзы капали на лицо Давида.

— Сынок, пойдём, дорогой, — шептала она.

— Мамочка, — он обнял её за шею, мамочка, родная, он ушёл?

— Да, сыночек, да, он больше никогда не вернётся. Всё будет хорошо. Ты испугался, малыш? — всхлипывала мать, — не бойся, он больше никогда не придёт.

Конечно же, Давид не пришёл в школу первого сентября, как его сверстники. Точнее пошёл, но лишь на будущий год. В первый класс, в первый раз. После этого случая он около года лечился у психиатров и логопедов, исправляя заикание и, пытаясь избавиться, от ночного недержания мочи.