Иногда, Давид раздумывал, что же она впаривала своим предкам, объясняя своё поведение. Немножко переживал за девушку. Но недолго.
Он отгонял треволнения от себя, боясь, что совесть прикажет отказаться от поддержки подруги, или принимать её в меньшем количестве, чего в настоящее время ему не хотелось. Конечно, мама заботилась о нём, но мама — это мама. Здесь же был чужой человек, но такой близкий и желанный.
Иногда Давиду казалось, что где-то он раздувает проблему. И только для того, что бы чаще видеться с Машкой.
Она была удивительным человеком. Небольшого роста, всегда в чёрном, на высоких каблуках. И даже комнатные шлёпанцы носила с широченной, сантиметров в пятнадцать, подошвой.
Говорила она всегда тихо, приглушённо, размеренно и спокойно. Но чаще не от того, что была «железной леди», а потому, что говори она нормально — голос был её высок и похож на детский. Машка, верняк, такого стеснялась, хотя никогда об этом не говорила.
Она училась в институте на юрфаке вместе с Додиком. После первого дня занятий, а он, как правило, во всех ВУЗах одинаков — начитка лекций, Маша сама подошла к нему и спросила:
— Ну, как тебе?
Давид был в замешательстве. Обычно, девушки не обращались к нему с подобными вопросами, да и вообще обращались редко. Он помялся с ноги на ногу:
— Что «как»?
— Первый день занятий? — улыбаясь, отвечала девушка.
Давид, ничего не придумав, пожал плечами.
— Маша, — протянула ему руку худенькая девушка.
— Давид, — он слегка коснулся её влажных пальцев. Подумал, о том, что у него тоже почти всегда влажные ладони.
— Пошли, — позвала она.
— Пошли.
Ему показалось, что так и должно быть. Что знает он эту девушку много-много лет. Почти столько, сколько живёт. Он сам взял её рюкзак, и они направились к выходу. К метро пошли не сразу. Им обоим туда не хотелось. Щурясь осеннему солнцу, они долго бродили по улицам и постепенно разговорились друг с другом.
Давид почувствовал, что Машке с ним интересно и говорил-говорил. О себе, о маме, об учёбе в школе. Маша слушала. Кивала и улыбалась. Она вообще любила больше слушать, чем повествовать.
Давид пришёл домой около девяти вечера, восторженный и напевающий про себя лёгкий попсовый мотивчик.
Он засыпал с именем Маша. Просыпался с мыслью о Маше. По дороге в институт слышал, как колёса метрополитеновского поезда повторяют её имя.
Имя лучшего в мире человека, который достался по счастливой случайности именно ему, Додику. И именно ему теперь выпала радость, жить лучше, чем многие другие. Это любовь, думал он.