К Народно-освободительной армии Югославии — крупнейшей в оккупированной Европе силе, воюющей с гитлеровцами, — у нашего героя было отношение особое: ведь её, эту силу, взрастили Балканы, южные славяне, чьё братское отношение к России не развеялось на ветрах истории. И ещё Димитрова радовало, что известный риск, на который он пошёл, поддержав Вальтера в 1938 году, после расстрельного «дела Горкича», оправдался.

Ещё в ноябре 1942 года Тито намеревался создать в освобождённых районах «нечто вроде правительства». Поддержав в принципе этот замысел, Димитров в то же время уточнил, что на данном этапе речь не должна идти о подобии правительства Югославии, противопоставляемом эмигрантскому правительству в Лондоне. «Учитывайте, что Советский Союз находится в договорных отношениях с югославским королём и правительством и что открытое выступление против последних создаст добавочные трудности в деле общих военных усилий», — напомнил он^{259}. Учреждённое вскоре Антифашистское вече народного освобождения Югославии (АВНОЮ) стало общенациональным и общепартийным политическим представительством народно-освободительной борьбы. В Исполнительный комитет АВНОЮ, помимо руководителей компартии, вошли представители других партий и известные общественные деятели. В качестве временного народного правительства был образован Национальный комитет освобождения Югославии (НКОЮ) во главе с Тито.

В течение 1943 года армия Тито вела тяжёлые бои с немецкими и итальянскими оккупантами, хорватскими усташами и четниками Дражи Михайловича. Советский Союз в силу объективных причин мог оказывать югославским патриотам лишь политическую поддержку, но она была весьма важной. Советское правительство решительно не соглашалось с предложениями Лондона заставить Тито перейти под начало Михайловича или хотя бы пойти на сотрудничество с ним. Лондону пришлось с этим считаться, как и с тем обстоятельством, что Народно-освободительная армия Югославии состояла из 280 тысяч закалённых в сражениях воинов. Англичане принялись корректировать тактику и объявили о намерении помогать тем и другим. Однако это не устроило Тито, и в телеграмме Георгию Димитрову он заявил вполне определённо: «Мы не признаем ни югославское правительство, ни короля в эмиграции, потому что они два с половиной года и даже сейчас поддерживают сотрудничающего с оккупантами предателя Дражу Михайловича. Мы не допустим их возвращения в Югославию, так как это означало бы гражданскую войну».

Точка в этой истории была поставлена 9 февраля 1944 года. Тито сообщил Димитрову, что получил личную телеграмму Черчилля, в которой тот настаивал на переговорах с югославским королем Петром о совместной борьбе с немцами. «Вальтер просил наше мнение, в частности мнение т. Сталина», — записал Димитров в дневнике. В ответе, согласованном со Сталиным (его называли в переписке «Другом»), говорилось, что время лавирования кончилось; Советский Союз гарантирует твёрдую поддержку только одной югославской стороне — армии Тито. Было указано кратко и веско, что эмигрантское правительство должно быть устранено, Антифашистское вече признано Англией и другими союзниками единственным югославским правительством, которому должен подчиниться

и король Пётр, а вопрос о форме государственного устройства народ решит после освобождения страны. В конце концов англичане прекратили сотрудничество с Михайловичем и начали оказывать поддержку Тито. За годы войны британские самолеты, базировавшиеся в Италии, доставили в освобожденные районы Югославии значительное количество вооружения, боеприпасов и военного снаряжения.

По мере продвижения советско-германского фронта к государственной границе СССР и у советской военно-транспортной авиации появилась возможность организовать систематические полёты в Югославию. С авиационной базы близ Полтавы и с организованной по согласованию с союзниками базы в итальянском Бари армии Тито было доставлено в общей сложности около 1800 тонн вооружения, боеприпасов, средств связи, обмундирования и медикаментов.

Весной 1944 года при штабе Тито была аккредитована советская миссия, возглавляемая генералом Корнеевым, затем югославская военная миссия во главе с генералом Терзичем прибыла в Москву. Югославам устроили встречи в советских государственных и общественных организациях, возили в Коломну, где формировалась бригада из числа пленных хорватов, и даже организовали поездку на фронт. Руководителей миссии принял Сталин. Он выразил твёрдую поддержку Советского правительства НКОЮ и народной армии, распорядился предоставить югославским борцам безвозвратный заём в размере десяти миллионов долларов и расширить поставку вооружений и продовольствия. Георгий Димитров по своему формальному статусу к Сталину не приглашался, но благодаря подготовленным в его отделе материалам Сталин показал во время беседы широкую осведомлённость в югославских делах.

В состав миссии по указанию Тито был включён член Политбюро ЦК КПЮ Милован Джилас. Несколько страниц его мемуарного сочинения «Беседы со Сталиным» посвящены встречам с Георгием Димитровым, две из которых состоялись в Кремлевской больнице, а третья — на даче в Мещерине.

Джилас описывает Димитрова как преждевременно состарившегося, больного человека с поредевшими волосами и бледной, нездоровой кожей. У него сипловатое, как у астматика, дыхание и усталые, замедленные движения. Но его выпуклые глаза напряжённо изучают собеседника, мысль отличается живостью и свежестью. (Это впечатление соответствует и самоощущению Георгия Михайловича, который внутренне никак не мог свыкнуться с тем, что «вступил в последнюю часть активной жизни».)

Югославский гость вручил Димитрову личное послание Тито, подробно информировал о положении дел в партии и армии и дал сведения о партизанском движении в Греции и Албании. На следующий раз он был приглашён на заседание Загранбюро БРП, также проходившее в больничной палате, где рассказал «много интересных и поучительных для болгарских коммунистов вещей».

Одной из таких «интересных вещей» являлся извечный «македонский вопрос» — будущее территорий, оккупированных болгарскими войсками. Точка зрения Димитрова на сей счёт осталась неизменной. Она содержится в его письме от 16 апреля 1944 года, адресованном Сталину и Молотову: «Коммунистическая партия считает, что правильное разрешение вопроса о будущем Македонии возможно на основе братского взаимопонимания между Болгарией и Югославией, с учётом интересов и воли самого македонского населения и при содействии Советского Союза… Что конкретно станет с Македонией после войны, едва ли возможно сейчас сказать определённо, и я не берусь сделать это. Всё зависит от ряда ещё не известных на сегодняшний день факторов. Наиболее желательный курс для Балкан и Советского Союза, по моему мнению, — создание федерации южных славян, состоящей из болгар, сербов, хорватов, словенцев, черногорцев и македонцев на равноправных началах. В этой федерации Македония могла бы получить свою национальную свободу и государственность и перестала быть яблоком раздора между балканскими народами».

В разговорах с югославским гостем неизбежно возникало имя Сталина. Димитров, заметил Джилас, «говорил о нём с уважением и восхищением, но без явной лести и низкопоклонства. Он относился к Сталину как дисциплинированный революционер, повинующийся вождю, но думающий самостоятельно. Особенно подчёркивал роль Сталина во время войны». И ещё одно наблюдение автора записок: «Димитров обладал на редкость большим авторитетом у Сталина и — что, вероятно, менее важно — был непререкаемым вождём болгарского коммунистического движения».

Во время третьей встречи, в конце мая, обсуждались перспективы вооружённой борьбы в Болгарии и сотрудничества двух партий. Димитров заявил: «Через три-четыре месяца в Болгарии и так будет переворот — Красная армия вскоре выйдет к её границам». Таким образом, сделал вывод Джилас, «Димитров ориентировался на Красную армию как на решающий фактор. Он, правда, не сказал определённо, что Красная армия войдёт в Болгарию, но было очевидно, что он тогда уже это знал и дал мне это понять»^{260}.