Однако на самом деле Гитлер не мог быть заинтересован в убийстве болгарского царя, поскольку никакого поворота во внешней политике тот не замышлял и оставался убеждённым сторонником союза с Германией. Сам фюрер считал (с подачи немецких докторов), что Борис III был отравлен змеиным ядом, а устроил покушение итальянский королевский двор — нынешний враг Германии[102].
Провозглашение царём Симеона II, шестилетнего сына Бориса, и не вполне законное назначение регентского совета вызвали протесты деятелей болгарских оппозиционных партий. Они вынашивали план смены правительства парламентским путём, чтобы выйти из Берлинского пакта и прекратить состояние войны с Великобританией и США — план наивный и неосуществимый из-за явной слабости и нерешительности оппозиции.
Ознакомившись с официальным сообщением болгарского правительства о смерти болгарского монарха, Димитров написал комментарий для радиостанции «Христо Ботев». В нём фактически сформулированы требования, определившие дальнейшие цели партии: отставка прогерманского кабинета и замена его национально ориентированным демократическим правительством, разрыв с Германией и изгнание гитлеровцев из страны, вывод болгарских войск из Югославии и Греции. Тридцатого августа был определён новый состав Загранбюро БРП и распределены обязанности: Димитров — общее руководство; Коларов — разработка текущих политических вопросов для обсуждения в ЗБ; Червенков — ответственный за радиоредакцию «Христо Ботев»; Белов (Георгий Дамянов) — секретарь ЗБ и ответственный за организационные вопросы; Марек (Станке Димитров) — «параллельный голос» в официальном болгарском радио. Бюро стало проводить заседания еженедельно.
Оценку событий в Болгарии Димитров изложил в записке, направленной Сталину и Молотову, а также в двух статьях, опубликованных «Правдой», — «Куда идёт Болгария?» (16 сентября) и «Кризис в Болгарии» (27 декабря). Поскольку обе статьи были согласованы с Молотовым, их можно рассматривать и как отражение политической линии СССР в отношении Болгарии. «Сегодня перед Болгарией два пути: либо продолжать идти в фарватере Германии, либо порвать с Германией и проводить свою самостоятельную национальную политику», — так представляет автор в первой статье историческую дилемму и задаётся вопросом, может ли Болгария пойти по спасительному второму пути. Ответ для него очевиден: «Всё внутреннее и международное положение говорит за то, что она может это сделать, если народ и армия рука об руку решительно выступят против правящей гитлеровской агентуры и создадут подлинное болгарское национальное правительство». Во второй статье звучит недвусмысленное предупреждение: «Наивно думать, что если Болгария в самый последний момент, уже при разгроме Германии, повернёт руль своей внешней политики в сторону союзников, она этим обеспечит себе их поддержку. Нет, тогда уже будет поздно. В этом случае ничто не поможет. Болгария понесёт все последствия своего участия в разбойничьей войне Германии и в её тяжёлых преступлениях. Лишь только порвав с Германией теперь же, то есть до разгрома Германии, и посильно содействуя этому разгрому, Болгария сможет спасти себя от угрожающей ей национальной катастрофы и занять достойное место в рядах свободолюбивых наций в послевоенный период»{261}.
После атаки японцев на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года Германия объявила войну Соединенным Штатам и потребовала от Болгарии солидарных действий. Царь Борис, долгое время уклонявшийся от рокового решения, дал согласие на вступление Болгарии в войну против США и Великобритании — «символическую», как было уточнено стыдливо. Однако в 1943 году болгарам пришлось познакомиться с подлинным ликом войны — той, что несёт разрушение и смерть. Британский Комитет обороны принял решение о бомбардировках Болгарии. Черчилль высказался жёстко: действия «болгарских шакалов» не могут быть дальше терпимы; бомбардировки должны подвигнуть правительство к решению о выводе войск с оккупированных территорий и разрыву с Германией. Налёты с авиационных баз союзников на Апеннинах начались в ноябре 1943-го и продолжались до апреля следующего года. Погибло около двух тысяч человек, в столице было разрушено много гражданских зданий, в том числе Народный театр, городская библиотека, православные храмы, синагога. Государственное управление пришло в расстройство, тысячи софиян бежали в провинцию.
Подробности британской «операции по принуждению Болгарии к выходу из войны» Димитров узнал из письма сестры. «Испытали и мы ужасы современной войны, хотя и не полной мерой, — писала Магдалина. — Но всё равно страшно. Наш край от улицы Козлодуй до вокзала в направлении промышленного квартала „Хаджи Димитр“ сильно пострадал. <…> Несколько дней мы провели у Любомира на четвёртом километре[103]. Теперь опять дома, потому что маме там было не очень удобно. В те дни всё живое разбежалось из нашего квартала по окрестным сёлам, но кое-кто уже возвращается»{262}.
Бытует версия, что бомбардировки Болгарии были остановлены после обращения Димитрова к Сталину, который, в свою очередь, ходатайствовал об этом перед Черчиллем. Однако она не имеет ни документальных, ни мемуарных подтверждений, никаких её следов нет и в дневнике Димитрова. Главное же — Сталин должен был иметь серьёзный мотив для такого ходатайства, а его не могло быть. Как раз в то время Советский Союз предпринял дипломатический натиск на Болгарию, направляя резкие ноты протеста против превращения страны немцами в плацдарм для ударов по СССР. Кроме того, Сталин не забыл провал «Соболевской акции» в 1940 году. На Тегеранской конференции глав трёх держав в конце 1943 года он заявил, что не исключает возможности объявления Советским Союзом войны Болгарии при определённом развороте событий на Балканах. А когда Черчилль, желая показать своё понимание деликатности ситуации, упомянул, что болгары «всё еще помнят, что Россия освободила их от турок», Сталин обронил: «Это уже давно забыто»{263}.
Весной 1944 года болгарское правительство продолжало свою путаную политику — одновременно пыталось улучшить отношения с СССР, избавиться от немецких войск и выйти из войны путём сепаратных переговоров с англо-американской стороной. Советская дипломатия настаивала на немедленном исполнении главного требования — разрыве отношений с Германией и объявлении ей войны. Двадцать четвёртого апреля Молотов проинформировал Димитрова о новом советском демарше перед правительством Мушанова по поводу использования болгарских пристаней для базирования военных судов вермахта. О вероятности объявления войны Болгарии Димитров также узнал от Молотова, это было 20 мая. «Молот[ов] сообщил мне, что Советское] правительство подало болгарскому] пр-ву четвёртую ноту, в которой настоятельно требует открытия советских] консульств в Варне, Бургасе и Рущуке (Русе. —
Таким образом, обронённое во время прощального обеда с Джиласом замечание Димитрова о скором перевороте в Болгарии не было случайным. Оно отражало реальный стратегический замысел, предполагавший увязку свержения прогерманского правительства Болгарии и переход всей полноты власти в руки Отечественного фронта с вступлением на её территорию советских войск. Димитров хорошо запомнил реплику Сталина, произнесённую ещё до войны в узком кругу: «Мировая революция как единый акт — ерунда. Она происходит в разные времена в разных странах. Действия Красной армии — это тоже дело мировой революции». Именно Красная армия своими наступательными действиями дала возможность начать революционный процесс в Болгарии.
Девятое сентября
Отечественный фронт первоначально не был воспринят в болгарской политической среде как серьёзный фактор. Почти все предложения о сотрудничестве, сделанные представителями ЦК БРП лидерам партий, находящихся в оппозиции режиму, были отвергнуты главным образом из-за недоверия к коммунистам. На первых порах ОФ поддержали только политический круг «Звено» и левое крыло Земледельческого союза — «Пладне» («Полдень»). В состав образованного Национального комитета ОФ вошли Кирилл Драмалиев (БРП), Кимон Георгиев («Звено»). Никола Петков (БЗНС «Пладне»), Григор Чешмеджиев (БРСДП) и Димо Казасов — независимый общественный деятель. Но они представляли в нём не свои партии, а только самих себя. Комитет, так же как и Отечественный фронт в целом, долгое время существовал номинально. Основную массу ОФ составляли члены Рабочей партии и Рабочего молодежного союза, а ЦК БРП фактически исполнял функции Национального комитета. Среди партизан и их добровольных помощников также преобладали коммунисты, ремсисты и сочувствующие им патриоты.
Первой ласточкой, возвестившей о переходе партии к активным действиям, стал циркуляр ЦК БРП «О задачах партии по мобилизации и подготовке антифашистских сил к всенародному вооружённому восстанию», принятый в январе 1944 года. Радиосвязь с ЦК БРП после ареста радистов в 1941 году так и не восстановилась, поэтому Димитров направил в ЦК БРП через службу Фитина ряд вопросов о состоянии партии, Отечественного фронта и партизанского движения. Аналогичный вопросник отослал через Наркомат иностранных дел.
В ответной шифровке, полученной в конце февраля, говорилось, что «организация» (т. е. компартия) имеет в своих рядах до 10 тысяч человек, всего же для захвата власти может быть мобилизовано до 20 тысяч. Но оружия нет, нет даже возможности полностью снабдить им действующие партизанские отряды. Помощь вооружением и боеприпасами предложили англичане, однако ЦК БРП сомневается, следует ли её принимать, и просит на сей счёт указаний Димитрова. (Вопрос об английском оружии возник после того, как британская военная миссия, направленная на Балканы Управлением стратегических операций, добралась в зону действия болгарского партизанского отряда.) Димитров ответил, что получение оружия и обмундирования очень желательно, но связывать себя при этом политическими и другими обязательствами с англичанами не следует. Оружие лучше добывать на месте, в том числе с помощью верных людей в армии. К сожалению, миссию преследовали неудачи, и британская помощь свелась к трём сбросам оружия весной 1944 года.
В марте комиссар НОПА Добри Терпешев прислал через службу Фитина подробное сообщение об организационной структуре, составе и численности партизанских отрядов, которое Димитров полностью переписал в дневник. В стране действует 26 партизанских отрядов общей численностью 2320 человек, говорилось в сообщении. Их деятельность заключается в следующем: «временное занятие населённых пунктов, организация митингов, собраний и демонстраций, уничтожение продуктов и товаров, приготовленных для немцев и правительства, обезоруживание и уничтожение полицейских и прочих врагов». Партизаны также совершали диверсии на железных и автомобильных дорогах. Возможность увеличить контингент партизанских соединений есть, писал комиссар, требуется только быстрее доставить оружие и прислать военных специалистов.
Чтобы решить эту задачу, Димитрова предложил создать болгарскую военную базу в одном из освобождённых районов Югославии, перебросить туда крупную партию вооружения и несколько десятков опытных военных специалистов, в том числе квалифицированных радистов с радиостанцией. Загранбюро назначило руководителем группы Марека, а военным специалистом — опытного разведчика полковника Ивана Винарова.
Подготовка группы шла под контролем Димитрова; в его дневнике постоянно встречаются фамилии участников будущего рейда. В июне Винаров и два его помощника благополучно переправились в Черногорию. Оттуда они совершили длительный переход к болгарской границе, в район Добро-Поле, где базировались болгарские партизаны. Всякого рода несогласованности и проволочки, о которых Марек с обидой сообщал Димитрову, задержали вылет основной части группы до конца августа, когда Красная армия уже стояла у дунайских переправ, а ЦК БРП издал циркуляр, ставший сигналом к началу восстания. Двадцать пятого августа Димитров в последний раз проинструктировал группу Марека (в ней было семь человек, включая руководителя). А утром его известили, что самолёт разбился и сгорел при промежуточной посадке в Брянске.
Семейство Димитровых понесло новые утраты. В мае жандармерия разгромила партизанский отряд Славчо Трынского, действовавший вблизи Софии. Остатки отряда отошли на югославскую территорию. Под началом Славчо воевал и Любомир Барымов, сын Магдалины, отправленный в Болгарию из Москвы в составе одной из боевых групп. О его судьбе стало известно из телеграммы служащего советского посольства в Софии, которую переслали Димитрову из Наркомата иностранных дел. В телеграмме говорилось: «Племянник товарища Димитрова Любчо, будучи партизаном, 15 мая во время боя с правительственными войсками в Трынской околии был ранен и захвачен в плен. 16 мая он был расстрелян, и его труп был выброшен болгарскими властями на улицу одного села с надписью „Племянник предателя Димитрова“».
Дальше шла приписка: «Мать товарища Димитрова тяжело больна и, по словам лечащего врача, находится почти в безнадёжном состоянии…»
Парашкева Димитрова скончалась 20 июля 1944 года в Самокове восьмидесяти трёх лет от роду. Перед смертью она продиктовала кому-то из родни прощальное письмо к сыну: «Георгий, прошу тебя, сынок, отблагодарить как следует твою сестру. Много трудилась и много мучилась она ради меня. Четыре месяца день и ночь на руках меня носила. Только одна душа и жива во мне. Прощай, сынок. Жалко, что не смогла увидеть тебя и Лену, и твоего Митко, но так уж указано нам Богом. Целует тебя крепко твоя мать»{264}. (Щадя чувства матери, Георгий не стал сообщать ей, что Мити нет на свете.)
Продвижение Красной армии в Центральную и Восточную Европу вызвало к жизни политическое соглашение между союзниками о послевоенной судьбе этих регионов. Весной 1943 года Черчилль выдвинул проект создания двух крупных конфедераций — Дунайской и Балканской. В последнюю имелось в виду включить и Болгарию. Но проект натолкнулся на категорическое возражение Сталина, увидевшего в нём возрождение под эгидой Британской империи «санитарного кордона», который выстраивали в 1920-е годы европейские политики вдоль границ СССР. Следующий шаг в сторону послевоенного устройства Юго-Восточной Европы Черчилль сделал через год, предложив включить в советскую сферу влияния Румынию и Болгарию, а в британскую — Грецию, расположенную вблизи владений британской короны на Ближнем Востоке. При этом, как признавался впоследствии британский премьер, он с тревогой наблюдал, как «коммунизм поднимал голову за победоносным русским фронтом». Между тем установление единовластия компартии в Болгарии вовсе не входило в планы Сталина. Он неоднократно заявлял (и это не было уловкой), что Советский Союз хотел бы иметь после окончания войны в качестве соседей дружеские демократические государства, а какой строй они захотят у себя установить — это их дело.