И молоток председателя суда опустился на стол, чтобы в очередной раз оправдать архидьякона.
Глава XLVI. Приговор
Архидьякон был оправдан в трех из четырех вменяемых ему в вину преступлениях, однако вопрос о смерти Томаса Скина все еще оставался открытым, и священник продолжал находиться под стражей в одном из помещений лондонской ратуши. Пересмотр дела Томаса должен был состояться уже 20 августа, но мало кто сомневался в благоприятном для Люциуса его исходе. Пожалуй, единственным кто еще беспокоился на этот счет, был сам священник, все время находившийся в полном скорби напряженном ожидании. И казалось, что кроме всем понятных причин, для волнения у него имелись еще какие-то свои, никому неизвестные, основания.
— Что беспокоит тебя, Люциус? — спросил его однажды епископ.
Но архидьякон не ответил. Вместо этого он, за неимением больше дневника, поверил прелату свой последний сон.
***
Я открываю глаза, лежа в грязи. Сверху, медленно кружась, на меня падают обуглившиеся перья. Со всех сторон ко мне приближаются люди…
…Дрожащие руки нерешительной толпы направляются в мою сторону: с добрыми или дурными намерениями, с угрозой или мольбой о помощи — я не знаю, но так или иначе их прикосновения жгут меня невыносимой болью. Из груди моей готовится вырваться крик, но…
…Среди этой толпы я вдруг вижу несколько маленьких теней с ярко горящими внутри огоньками. Они медленно и робко собираются друг возле друга и наконец, слившись в одну необычайной красоты огненновласую тень, протягивают мне руку. Ответным движением я касаюсь ее и, словно подхваченный неведомой силой, мгновенно оказываюсь на вершине высокого утеса — между затянутым серыми облаками небом и клубящейся багровой дымкой землей…
…Я с сомнением смотрю вниз, на красные земные туманы, душащие даже человеческие души. Огненновласая тень стоит рядом, протягивая мне сжатую в кулачок ладонь, и я чувствую прохладу ее тени и жар ее огня, когда невесомым прикосновением она оставляет на моей руке странную, сочетающую в себе черный и белый цвета, жемчужину…
…Я вновь обращаю взор к земле и наконец, делаю выбор. Моя рука разжимается над пропастью и соскользнувшая с ладони жемчужина, ярким лучом прорывая багровые тучи, падает вниз.
***
— И что это должно означать? — спросил епископ, когда архидьякон умолк.
— Ничего, — тихо отозвался Люциус.
Но уже через мгновение, неожиданно вернувшись к теме суда, произнес:
— Теперь я готов принять последний приговор.
— О чем ты? — удивился епископ. — Ты оправдан! А дополнительное расследование по делу Томаса Скина покажет только то, что мальчик действительно был болен чумой.
В это время на улице раздался какой-то шум, а уже через минуту в комнату архидьякона ворвался взволнованный констебль Дэве.
— Бэкингем вернулся, — коротко сообщил он.
— Ну и что? — пожал плечами епископ, после событий первого слушания больше не воспринимавший герцога как угрозу.