Книги
Финская оккупация Петрозаводска. 1941-1944
Уже осенью 1941 г. штаб ВуВК дал также указания о «финнизации» названий улиц населенных пунктов на захваченной территории. Рекомендовалось использовать названия, относящиеся к «Калевале» и «Кантелетар», топонимы Финляндии и родственных народов, а также подходящие имена собственные. Из последних предлагались, помимо прочего, — маршала Маннергейма, президента Рюти, начальника ВуВК Котилайнена, руководивших операциями по захвату Южной Карелии генералов Талвела и Лагуса, покойного активиста Карельского академического общества Элиаса Симойоки, а также Лённрота и Рунеберга.
Проект начальника Петрозаводского района был готов в начале ноября, а в январе 1942 г. разведывательный отдел подготовил собственный вариант, который частично совпадал с первым. Решение вопроса затянулось надолго. Список названий, который вновь отличался от двух предыдущих, был предварительно одобрен штабом ВуВК лишь в декабре 1941 г., но еще и в начале следующего года в него вносились поправки. Новые названия стали использоваться с начала апреля 1943 г., после получения согласия главнокомандующего. В Соломенном реализация этого мероприятия была отложена до ноября 1943 г..
В списке начальника Петрозаводского района главной улице города, проспекту Карла Маркса, путем перестановки нескольких букв было дано более подходящее название — Марскинкату (улица Маршала). Разведывательный отдел считал, что лучшим вариантом было бы название Маннерхейминкату (улица Маннергейма). В соответствии с указаниями, данными позднее, имен, относившихся к продолжающейся войне, следовало избегать, и имя Маннергейма вообще не было использовано, а проспект окрестили нейтрально — Валтакату (Главная улица). Улица Ленина стала Карьяланкату (Карельская улица), улица Энгельса — Кескускату (Центральная улица), улица Кирова — Калеванкату (улица Калева). Первомайское шоссе, которое разведотдел шинировал переименовать в величественное Войтонтие (шоссе Победы) было переименовано в Виенантие (Беломорское шоссе). Поэта Пушкина заменили Лённротом, ветерана революции и бывшего начальника советской тайной полиции Дзержинского в свою очередь, — Вяйнямёйненом. Военная тема была представлена, например, названиями Хеймосотуринкату, Хаккапелиитанкату, Сиссинкату (улицы Воина-соплеменника, Кирасирская, Партизанская). Из числа активистов были выбраны (Элмо) Кайла, (Боби) Сивён и (Элиас) Симойоки. В последнем случае начальник штаба Петрозаводского района подозревал, что жители города будут ассоциировать название улицы с его собственной фамилией, и высказал пожелание об использовании в сочетании с фамилией имени (Элиас). По всей видимости, улица Вилхонкату была названа в честь председателя Карельского академического общества Вилхо Хеланена. В источнике говорится о том, что улица Ряйхянкату была названа так, в связи с пожеланиями восточных карелов, в честь малоизвестного в Финляндии выходца из Беломорской (Северной) Карелии Василия Ряйхя.
Широко использовалась «Калевала» и топонимика Восточной Карелии. В названиях улиц Петрозаводска и в советское время встречались заимствования из топонимики Восточной Карелии, и часть этих названий, также как и некоторые другие (Кунналлискату — Коммунальная, Мякикату — Гористая, Метсякату — Лесная и т. д.), были оставлены. Лотты увековечили свое название за счет бывшей улицы Советской, на которой находилась содержавшаяся этой организацией гостиница с рестораном. Расположенную в центре города площадь 25 Октября переименовали в Халлинтоаукио (Административная площадь), как ее уже называли и до этого. В свою очередь, площадь Кирова — в Вапаудентори (площадь Свободы).
В декабре 1941 г. штаб Олонецкого округа в адресованном духовенству письме обратил внимание на то, что при крещении детям слишком часто давались совершенно неподходящие русские имена. Следовало пытаться склонять население к тому, чтобы вместо них оно выбирало для новорожденных финские имена, а в качестве руководства был направлен список имен, одобренных православной церковью. Список новорожденных Петрозаводского района свидетельствует о том, что в период оккупации почти половина родившихся детей (49%) в качестве первого имени получала финское по происхождению или часто встречавшееся в Финляндии имя. Процентное соотношение существенно не менялось по годам в течение всего периода оккупации. Наибольшей популярностью эти имена пользовались в национальных семьях. Ребенок, оба родителя которого принадлежали к ненациональному населению, почти всегда получал русское имя.
Распоряжения об изменении имен и фамилий были даны осенью 1942 г. Заявление об изменении фамилии должно было подаваться на имя начальника ВуВК, а об изменении имени достаточно было известить начальника Петрозаводского района. До конца июня 1944 г. на территории, подчиненной ВуВК, было изменено в общей сложности несколько меньше 2300 фамилий. Это относительно небольшой показатель, если учесть, что численность национального населения составляла почти 42 тыс. человек. Статистические данные об изменении имен нами не обнаружены.
ГЛАВА 12. ОБЛИК ГОРОДА ВЕЛИКОЙ ФИНЛЯНДИИ
«Теперь, через год, я встречаюсь с сильно изменившейся Яанислинной. Самые страшные дома-развалюхи снесены, а груды развалин расчищены. Но дело не только в этом, ко всему прочему из незанятых домов вынесен весь хлам, и в них оставлена только самая тяжелая мебель. Полы подметены, как перед праздником... 4-я рота пропаганды по-прежнему располагается на улице Дзержинского, в доме, вокруг которого благодаря романам «Постороннего» формируется детективная загадочность. Таинственная Яанислинна становится популярным местом действия в финских детективных романах.
Вообще, финны пытаются не только привести город в опрятный вид, но и украсить его. Говорят, что в Яанислинне введена даже такая должность, как городской садовник. Это заметно по роскошным посадкам цветов, среди которых есть и дорогие виды, вокруг монумента-орудия на Административной площади и здания вокзала. На площади растут прекрасные хризантемы, на второй — сияет масса ярко-красных пенстемонов.
Ноющими от усталости ногами я иду посмотреть на замечательное полнолуние над волнами Онего. Из парка исчезли афишные тумбы, объявления и огромные фотографии. Яснее, чем когда-либо прежде, при лунном свете, я внезапно замечаю, насколько во многих своих проявлениях Яанислинна — экзотический и, в сущности, южный город. Что это за редкостные, немного напоминающие акацию деревья вдоль бульвара, огибающего высоко вверху расположенный в глубокой ложбине Спортивный парк? Когда смотришь при луне в промежутки между ними на виднеющиеся на другой стороне ложбины низкие светло-желтые и светло-красные каменные здания, порой кажется, что этот город мог бы быть Саратовом или Сталинградом. Или, возможно, каким-нибудь маленьким южным французским городком — Авиньоном или Виллефрансом...».
Во время второго, в конце лета 1942 г., посещения Яанислинны Олави Пааволайненом облик города разительно отличался от того, каким он бы л прошлой осенью, во время хаоса, последовавшего за его захватом. Прогресс, достигнутый за прошедшие месяцы, бросался в глаза, и, кроме прочего, были созданы весьма благоприятные условия даже для гостей города — поэтому такие романтические зарисовки карельского августовского вечера под луной не удивительны. Для солдат частей гарнизона с размещением их на квартирах, спокойными условиями, а также дозволенными и недозволенными возможностями проведения досуга, город также был лучшей альтернативой фронту. С другой стороны, наблюдатель мог заметить и менее привлекательные стороны жизни города.
«Завтракаем в уютном ресторане «Вако», рядом с университетом. Его внутренняя отделка с художественно выполненным текстилем и лампами представляет собой лучший хельсинкский ресторанный стиль функционализма. Госпожа Киуру, заведующая рестораном, наша знакомая по гостинице в Олонце, принимает нас с достоинством хозяйки первоклассного заведения. Обедаем во втором, возможно, еще более шикарном ресторане города «Лоттахови», в оформлении которого забавно и стильно используются элементы прославленной «блиндажной» архитектуры. Большие, уже предвещающие осень, вечерние тучи переливаются разными цветами над Онего. Окна открыты, и теплый ветер колышет перед ними странного темно-красного цвета декоративную гречиху, что снова напоминает террасу на набережной в Сталинграде. Олонецкие дети, «освобожденные соплеменники», клянчат хлеба под окном...
Картина напоминает о другом тяжелом впечатлении этого дня. В ходе поездки по ознакомлению с работой хлебозавода, находящегося на берегу Онежского озера, мы проезжали мимо окруженных колючей проволокой мрачных концлагерей для русских жителей Яанислинны. Неужели на самом деле было необходимо и здесь вводить эту систему, изолировать часть русских и заставлять их носить отличительные повязки во время работ за пределами лагеря?»
«Ежедневная картина утром и вечером — это проходящая через двор колонна женщин. Их приводили из лагеря под охраной двух вооруженных винтовками солдат, один — впереди, другой — позади колонны. Эти женщины работали на прополке брюквы, моркови и картофеля, поля которых находились совсем рядом, между школой и Онежским озером. Женщины среднего возраста. Была ли причина в лагерном начальстве, плохой еде, старой грязной одежде, в тоске по детям, тяжелой работе в жару или в чем-то другом, но все они выглядели не по возрасту увядшими. Женщины работали и на железнодорожной станции, они разгружали вагоны с дровами и складывали их в поленницы рядом. Вооруженный охранник сторожил и этих женщин».
Общий облик города сильно отличался от привычного для Финляндии и часто в худшую сторону. В особенности пригороды, по словам фронтового корреспондента Тауно Сиимеса, были слишком отмечены «печатью Клондайка». По мнению врача полевого госпиталя гарнизона Клемола, в целом город был каким угодно, но не экзотичным.
«Мне вместе с врачом-ординатором пришлось жить в городской гостинице под названием «Лоттахови». Здание по западным стандартам не соответствовало статусу гостиницы. Все известные у нас к тому времени удобства отсутствовали. Не имелось ни умывальников, ни туалета, ни ванной комнаты. Вместо центрального отопления в каждой комнате громоздилась необъятных размеров и безобразного вида печь.
Но «Лоттахови» казалась все-таки роскошным заведением по сравнению с жилищем моего персонала, которое было построено из круглых бревен, поставленных прямо на землю, и местами настолько дырявым, что в щелях между бревнами виднелся свет. Этажи соединялись лестничными пролетами, и на каждом имелась какая-нибудь кухня и умывальная комната. Канализацией служила сделанная из досок четырехугольная труба, проходящая сверху вниз через все этажи прямо в землю.
Дом кишел насекомыми. Тараканы, клопы и блохи были повсюду, и за те шесть недель, которые мы провели в Яанислинне, их не удалось вывести никакой отравой.
Большинство улиц города были не мощеными и в дождливую погоду — особенно грязными. На окраинах города тротуарами служили толстые доски, положенные на козлы. Мощеные улицы были только в центре города, где находились также и лучшие городские здания, относящиеся в основном к царскому времени. По пути из центра к окраинам город напоминал нескончаемую деревню с построенными из круглых бревен маленькими домами, окруженными небольшими огородами с посадками капусты и картофеля. Вокруг домов в качестве единственных декоративных растений виднеются дудник, крапива и репейник».
Несмотря на то, что военные действия не затрагивали непосредственно сам город, он все же находился недалеко от линии фронта, что вызывало известную неуверенность. По словам офицера по вопросам просвещения, служившего в штабе Олонецкого округа: «В вечернее и ночное время ноября Яанислинна превращалась почти в мертвый город. На улицах темно и холодно. Лишь изредка свет автомобильных фар на мгновение освещал небо. В темноте настораживал любой скрип или звук закрываемой двери. На уме всегда партизаны».