«[Людей, которые] в глубине своих мыслей пренебрегали бы основами [Дао] и не придавали бы значения вещам, не бывает! [Людей, которые] придавали бы значение вещам и при этом не испытывали бы внутреннего беспокойства, не бывает! [Людей, которые] оставили бы в своих поступках основы [Дао] и которым не грозила бы после этого опасность, не бывает! [Людей, которым] грозила бы опасность и которые не испытывали бы от этого внутреннего страха, не бывает!

Если сердце в смятении и беспокойстве, то, пусть даже во рту будет мясо домашнего животного, человек не почувствует его прекрасного вкуса; пусть даже его уши услышат звуки колокола, они не в состоянии будут познать всю прелесть его звука; пусть даже глаза увидят платье с вышитыми узорами, они не познают его красоты; пусть даже на человеке будет надета легкая и теплая одежда, а перед ним постлана мягкая циновка, тело человека все равно не почувствует их удобства. Поэтому, хотя [такой человек] и будет пользоваться красотой вещей, он не сможет полностью насладиться ею. Если, предположим, он вдруг [на какое-то время] и почувствует наслаждение от этой [красоты], его сердце по-прежнему будет находиться [в смятении].

Таким образом, хотя [человек] и будет пользоваться красотой вещей, однако [сердце] его будет полно смятения; хотя будут [ясно видны] все выгоды, получаемые от вещей, однако [мысли человека] будут целиком занимать одни несчастья. Когда так добиваются вещей, то [спрашивается]: что это – поддержание своей жизни [с помощью вещей] или принесение ее в жертву [вещам]?

Совершенно очевидно, что когда [человек], стремясь удовлетворить свои желания, приводит в смятение свои чувства; стремясь поддерживать свое существование, наносит вред своему телу, стремясь поддерживать в себе радость, причиняет боль своему сердцу; стремясь поддерживать свою славу, вносит беспорядок в свои действия, то в этом случае, будь даже он пожалован наделом, как хоу, или званием цзюнъ, он ничем не отличается от разбойника; пусть даже он ездит в парадной коляске сановника и носит шапку чиновника, он ничем не отличается от [бедняка, которому] не хватает [средств на жизнь]. Такой человек может быть назван рабом вещей!

Когда сердце человека спокойно и находится в радостном состоянии, то, пусть даже цвета не достигли своего обычного вида, они все равно смогут ласкать глаз [человека]; пусть даже звуки не достигли своего обычного состояния, они все равно смогут ласкать слух [человека]; грубая пища и овощная похлебка все равно смогут оставить во рту [человека] ощущение прекрасного вкуса; одежда, сделанная из грубой материи, и обувь, сплетенная из грубой веревки, все равно смогут ласкать тело [человека]; тесная комната с тростниковыми занавесками и соломенной подстилкой все равно будет приятна для тела [человека].

Поэтому, пусть даже не будет прекрасных образцов вещей, [человек] все равно сможет быть радостным; пусть даже [у человека] и не будет определенного знатного титула, [он] все равно сможет добиться славы. Если такому [человеку] дать высокий пост в Поднебесной, он непременно принесет ей много [пользы], не ища при этом больших удовольствий для себя лично. Такого [человека] можно назвать [человеком], ценящим себя и подчинившим себе вещи».

Здесь снова следует отметить поразительное подобие даосизму. Сюнь-цзы жил во времена, во многом напоминавшие наши собственные, отличавшиеся нравственным распадом, частыми войнами и ощущением обреченности. Тогда, как и нынче, люди искали способ избавления от терзавших их страхов. Даосы предлагали самый легкий путь – просто смириться с действительностью. Сюнь-цзы тоже проповедовал смирение, но он сомневался в том, что оно приходит само без особых усилий. Его можно было ощутить только лишь через воспитание желаний и эмоций посредством овладения ли.

Понятием ли, следует напомнить, изначально обозначили жертву, и оно связывалось с религией. Сюнь-цзы практически полностью ликвидировал религиозный фактор, причем не только в своей концепции уш, но и во всех своих воззрениях. Тут он выступил в качестве трезвого рационалиста. Призраки, он сказал, просто являются в воображении запутавшихся людей; на самом деле они не видят их. Барабанным боем ради избавления от ревматизма можно только испортить инструмент, а ревматизма не вылечишь. «Если люди молятся о дожде, и он проливается на иссохшую землю, – задает вопрос Сюнь-цзы, – почему так происходит? Нипочему, – утверждает он. – Если бы они не молились, дождь все равно пролился бы в любом случае».

Мо-цзы, стоит напомнить, назвал богатые урожаи и процветание народа знаками того, что Небеса одобрили достоинства добродетельного правителя, тогда как в стихийных бедствиях следует видеть божественные предостережения по поводу ущербного управления со стороны порочных суверенов. Сюнь-цзы такого рода высказывания поднимает на смех и отрицает опасность кары в виде стихийных процессов вселенной. Он говорит, что дурные предзнаменования существуют на самом деле, и причины их появления следует искать в поступках правительства, в наличии или отсутствии к нему доверия со стороны народа, а также в его достатке или бедственном положении. Именно такие вопросы, а не появление комет и затмения луны должны привлекать самое пристальное внимание людей.

Сюнь-цзы не пытается отрицать необходимость принесения пожертвований людьми; наоборот, он объявляет надлежащее проведение жертвенных обрядов высшим выражением утонченности нравов. Причем предмет пожертвований, говорит он, не обладает «ни материальностью, ни тенью». Они представляют собой всего лишь обряд, ценность которого состоит в его общественном значении, и им предусматривается выражение эмоции установленным и благодатным способом. Простой народ считает их делом прислуживания духам, а благородный муж знает, что ему на самом деле приходится иметь дело только лишь с живыми людьми.

Сюнь-цзы признает справедливость представления о Небесах как о высшем божестве, но делает это как-то по-своему. Небеса представляют собой всего лишь порядок природы; нашей «Природы» с заглавной буквы «П». Но подобно богу деистов Небеса, по мнению Сюнь-цзы, никогда не вмешиваются в жизнь людей со своими собственными законами ради совершения чуда. Небеса отвечают за порядок в природе, и человек должен познавать Небесные законы, чтобы поступать в соответствии с ними. Небеса буквально помогают тем, кто помогает себе – через постижение грамоты.

Теперь вернемся к понятию ли: Конфуций расширил смысл данного понятия далеко за пределы его изначальной религиозной сути, а Сюнь-цзы явно продолжил его дело с еще большим рвением. Человек в любой ситуации, что бы он ни предпринимал, должен поступать, руководствуясь ли в противном случае его поведение считается недостойным. Если верить Сюнь-цзы, все это придумали совершенномудрые предки, однако не из собственного самоуправства. Даже птицы и звери горюют по поводу смерти близких себе существ; насколько глубже человек должен переживать такую утрату? Ли придает всем поступкам человека красоту, значение, гармонию и управляемость.

Во времена Сюнь-цзы наблюдалось нарушение до значительной степени общественного расслоения и даже порядка. Поэтому его волновал тот факт, что его современники стали домогаться власти и зариться на чужое имущество, а он сам рассчитывал на исправительную роль ли. Он написал:

«Если бы все люди обладали одинаковой властью, объединение государства оказалось бы невозможным; если бы все люди находились на одном сословном уровне, никакого правительства появиться бы не могло. С тех пор как существуют Небеса и Земля, сложилось различие между сюзеренами и вассалами. Когда первый совершенномудрый правитель восходил на престол, сословия уже существовали.

Два аристократа не могут служить один другому, и два простолюдина не могут давать указания один другому. Таков закон природы. Если бы все люди пользовались одинаковой властью и занимали равное положение, и все любили и не любили одно и то же, причем всего на всех не хватало бы, тогда неизбежным последствием стала бы вражда. В результате этой вражды появился бы беспорядок, и наступило всеобщее обнищание.

Чтобы предотвратить такой беспорядок, древние цари учредили ли и справедливость, разделившие народ на сословия богатых и бедных, аристократов и простолюдинов таким манером, чтобы над всеми ими установить надежный контроль. Так выглядит фундаментальная необходимость содержания империи в порядке».

Сюнь-цзы считал такое деление на сословия отнюдь не в первую очередь наследным. Человека, обладающего достаточными знаниями и необходимыми чертами характера, следовало назначать главным министром без оглядки на его глубоко плебейское происхождение. А негодного отпрыска августейших кровей, с другой стороны, следовало низводить до плебейского положения. Достоинства и слава настоящего благородного мужа ценятся выше достоинств и славы любого императора.

Сюнь-цзы видел предназначение правительства фактически точно так же, как и Конфуций. Правительство формируется ради блага народа, а не для удобства правителя. Если довести дело до обнищания народа и дурного обращения с учеными, тогда жди несчастий. Ни один правитель не сможет добиться победы в войне, если не наладит гармоничные отношения со своим народом и не сплотит его вокруг себя. Войну все признают большим злом, но для поддержания общественного порядка без армии не обойтись. Функция правителя состоит в подборе добродетельных и толковых министров, а также в продвижении их по карьерной лестнице в соответствии с достижениями по службе, без учета при этом их отношения к себе и особого расположения к ним. С порочным правителем следует обращаться так, как обращаются с дикой лошадью или с неразумным младенцем. Неповиновение распоряжениям правителя ради его же пользы считается проявлением преданности. Добродетельный правитель располагает непоколебимым положением; порочного правителя можно считать больше не правителем, и его следует сместить с престола.

Притом что Сюнь-цзы знал о существовании даосизма, его особому влиянию он не поддался. Более глубокое впечатление на него произвело еще одно течение философской мысли, получившее широкое распространение в его время.

Многие тогда верили в возможность восстановления общественного порядка через «благочиние». И Сюнь-цзы при всем его воспитании в духе конфуцианской традиции, сторонники которой проповедовали послушание вассала, считал благочиние полезным для народа. Несомненно, он испытал затруднения как должностное лицо, убежденное в том, что народ в целом склонен к подлым поступкам, зол по своей природе и нуждается в строгом контроле. Совершенномудрые правители, говорит он, не обсуждали порочные теории и не стремились объяснять простому народу мотивы своих поступков. Вместо этого они «со своим авторитетом возглавляли народ, вели его за собой предназначенным Путем, периодически наставляя на него своими декретами, просвещая его с помощью своих воззваний и сдерживая путем наказаний. Таким способом народ направлялся на путь истинный как будто бы сверхъестественной силой».