«…Некоторые говорят: «Накапливая [практическую деятельность], можно стать совершенномудрым. Тогда почему же все люди, поступая так, не становятся ими?» Отвечаю: можно, по собственной инициативе накапливая [практическую деятельность], стать совершенномудрым, но нельзя [стать им] насильно! Поэтому ничтожный человек может стать совершенным, но не хочет [сделать это]; совершенный человек может стать ничтожным, но не хочет [сделать это]. Ничтожный человек и совершенный человек всегда могут поменяться местами, однако не делают [этого]! Хотя они и могут [так поступить], но нельзя заставить их [это сделать]!
Поэтому [говорить], что обычный человек с улицы может стать Юем, будет правильным, но [говорить], что все обычные люди с улицы способны стать Юем, едва ли будет верным. Хотя не все способны стать Юем, однако это отнюдь не меняет [того положения, что] они могут им стать… Мастеровой, столяр, крестьянин и торговец всегда могут поменяться занятиями, но никогда не были способны сделать это. Если так рассматривать [вопрос], то ясно, что «возможность стать» [кем-то] еще не обязательно означает «способности» сделать это!»
Все это звучит не совсем убедительно. Конечно же, все люди на самом деле отличаются своею склонностью к самодисциплине, поэтому можно соглашаться с Сюнь-цзы или пытаться с ним спорить, однако все равно приходится признать, что мужчины, напоминающие мудрецов, о которых он говорит, встречаются не часто. Именно данное отличие тем не менее вступает в явное противоречие с его утверждением о том, что первоначально все люди располагают одинаковыми способностями и нравственными качествами. Причем Сюнь-цзы свято верил в то, что когда-то существовали люди, способные самостоятельно отыскать добро и истину, а вот в его время таких людей уже не осталось.
Тот факт, что во времена Сюнь-цзы Китай пребывал в весьма плачевном состоянии, во многом объясняет, если вообще не оправдывает, его пессимизм. Но результат его рассуждений о том, что не только масса людей, но и все люди вместе не способны к самостоятельному размышлению о фундаментальных вопросах бытия, означал не просто отрицание нравственного и интеллектуального прогресса, но даже нравственного и интеллектуального здоровья народа как такового. Человек или его рассудок, всегда следующий путем, проложенным другим человеком, не может функционировать естественным образом, и в свое время у него должны проявиться патологические симптомы. Конфуций признал это, когда воздержался от закладки какого-либо догматического основания власти. Но не станем же мы судить Сюнь-цзы слишком строго. Число философов любой эпохи или национальности, искренне желавших того, чтобы люди мыслили самостоятельно, причем продолжали желать этого даже тогда, когда эти люди не разделяли их собственные воззрения, выглядит совсем небольшим.
С точки зрения важности, придававшейся роли учителя в конфуцианстве, следует отметить забавный казус, состоящий в том, что у самого Конфуция не было никакого учителя. Еще во времена Мэн-цзы учителю воздавали самые высокие почести, но только Сюнь-цзы вознес их славу до самых небес. Он сказал: «Если человеку не достанется учителя или предписаний, тогда если он умен, то неизбежно станет грабителем; если он храбр, то станет разбойником; если он располагает способностями, то станет нарушителем спокойствия; если он исследователь по натуре, тогда станет интересоваться только странными явлениями; если он принадлежит к диалектикам, то будет высказывать абсурдные аргументы. Но если ему повезет с учителем, и он получит предписания, тогда если он умный, то быстро станет изученным; если он храбрый, то быстро станет внушающим страх мужем; если ему дарованы способности, он быстро достигнет всего, чем займется; если он исследователь, то быстро завершит свои научные разработки до логического завершения; если он принадлежит к диалектикам, то ему не составит труда быстро решить все проблемы. Следовательно, величайшими сокровищами, которыми может обладать человек, следует назвать его учителя и предписания; отсутствие учителя и предписаний считается величайшей человеческой бедой. Человек, лишенный учителя и предписаний, развивает свою изначальную сущность; тот, кто располагает учителем и получил предписания, все свои силы направляет на самосовершенствование».
Ученье тогда становится одним из способов совершенствования самого себя. Искусство приобретения знаний, говорит Сюнь-цзы, должно стать занятием всей жизни человека; чтобы достичь этой цели, нельзя остановиться на мгновение. Учиться всю жизнь – значит оставаться человеком; остановиться в приобретении знаний – значит уподобиться птицам и зверям. Существенную роль при этом играет усердие. Табун лошадей, стоящих без дела у обочины дороги, может обогнать хромая черепаха, упорно бредущая своим путем. Учение всегда должно быть глубоким; приобретение знаний совершенным человеком начинается с поступления знаний через его уши, потом они проникают в его душу, овладевают всем его естеством и показывают себя в каждом его поступке. Обучение не может останавливаться после усвоения знаний, а должно продолжаться воплощением в поступках.
Как бы то ни было, но сферу изучения приходится ограничивать. Известную долю вины за упомянутое выше ограничение, постоянно характеризовавшее конфуцианство, следует возложить на самого Конфуция, даже притом что этот мудрец не ограничил его пределы настолько узко, как делали его преемники. Но Конфуций стремился спасти мир и воспитать мужчин, способных помочь в таком спасении с позиции сановников. Поэтому он ограничивал свою программу просвещения рамками, которые он считал достаточными для выполнения поставленной им задачи; и то же самое справедливо для всех первых конфуцианцев. Сюнь-цзы проясняет данный момент следующим высказыванием:
«Стоящим благородного мужа называют не потому, что он умеет делать все, что по силам подавляющему большинству мастеровитых мужчин. Мудрым благородного мужа называют не потому, что он знает все, что положено знать мудрецу. Когда его называют проницательным, это не означает, что он научился цепляться к мелочам с непревзойденной ловкостью софистов. То, что его называют исследователем, совсем не значит, будто он обладает навыками проникновения в суть вещей наравне с настоящим исследователем. У него существуют свои пределы способностей.
В наблюдении за возвышенными землями и низинами, в оценке тощих или плодородных полей и в принятии решения, где сеять какое зерно, благородному мужу не следует тягаться с простым землепашцем. Когда дело касается товаров, а также определения их качества и стоимости, благородному мужу далеко до сноровки купца. Что же касается умения в использовании компаса, угольника, отвеса и других инструментов, ему далеко до ремесленника. В попрании истинного и ошибочного, правды и вымысла, а также манипулировании ими таким манером, чтобы они внешне менялись местами и посрамляли друг друга, благородному мужу не дано соперничать с Хуэй Ши и Дэн Си [эти мужчины принадлежали к школе диалектиков].
Однако если ставится задание по ранжированию людей в соответствии с их достоинствами; если требуется раздать должности чиновникам согласно их способностям; если одновременно требуется расставить по местам людей стоящих и недостойных… если требуется правильно разобраться со всеми вещами и событиями; если возникнет необходимость унять болтовню Шэнь Цзу [философа, объединившего воззрения даосов и легистов] и Мо-цзы; если потребуется запугать Хуэй Ши и Дэн Си, чтобы они не смели выдвигать свои аргументы; если речи требуется навсегда согласовать с правдой, а управление делами требуется как следует наладить, лучше благородного мужа с такими задачами не справится никто».
Обсуждения китайских диалектиков представляются делом бесполезным, и даже совершенномудрым не дано с ними разобраться до конца; поэтому благородный муж обсуждать их не должен. Более того, никому не дано освоить всю полноту того, что должен знать каждый, и если кому-то «захочется познать неистощимое и достичь предела бесконечного, то, даже если он поломает все кости и порвет сухожилия в усилиях до конца дней своих, успеха он не добьется». Но при постановке перед собой разумной цели до нее вполне можно добраться. Какой предел совершенномудрый муж должен ставить, когда он берется за свои исследования? Такой предел относится к сфере знаний совершенномудрых правителей. И такое знание можно приобрести, обещает нам Сюнь-цзы, через целенаправленное изучение китайской классики.
У нас появляется новое понятие. Конфуций считал книги только одной частью предмета познания, а Мэн-цзы определенно скептически относился даже к самой подлинности ряда трактатов, существовавших в его время. Но теперь, с появлением Сюнь-цзы, мы обнаруживаем начало придания высшей ценности некоторым философским трудам, характерной с тех пор для конфуцианства. Проблема того, что считать настоящей классикой, к которой обращался Сюнь-цзы, остается до конца неразрешимой вплоть до наших дней. Он называет конкретные книги, но некоторые из них, как кажется, утрачены, и остальные из них почти наверняка отличаются от тех трудов, названия которых дошли до нас. Можно ли считать, что, когда он говорит о
Сюнь-цзы говорит: «…С чего начинать учение? Чем его заканчивать? Отвечаю: если говорить о последовательности [предметов], то начинать учение надо с заучивания канонов, а заканчивать – чтением «Обрядовых книг». Если говорить о моральных целях учения, то вначале следует стремиться стать ученым, а к концу – совершенномудрым». «Серьезно накапливать знания, быть упорным и долго [учиться] – только так можно стать [образованным человеком]!.. Совершенный человек знает, что, когда [предмет] изучают не целиком и не в совершенстве, это не может быть названо хорошим [методом приобретения знаний]. Поэтому он заучивает книги, чтобы полностью проникнуть в их содержание, обдумывает [заученное], чтобы постигнуть [его смысл]; исследуя [все это], он ставит себя на место другого; [он] отбрасывает все вредное и постоянно воспитывает себя».
Притом что Сюнь-цзы выступал еще откровеннее против наследных привилегий, чем Конфуций, он считал, что далеко не каждому человеку дано понимание классического наследия; он даже особо указывал на то, что оно находится за пределами понимания «простолюдина». Тем не менее он видел в учебе открытую дверь, через которую, если в нее войти и приложить необходимые старания, перед простолюдином открывается путь в благородное сословие, невежда может стать совершенномудрым, а бедняк – разбогатеть. В его время такое иногда могло на самом деле случаться, на что горько сетовали представители сословия аристократов. Более того, эти его слова оказались пророческими, ведь такое время как раз настало позже. Но Сюнь-цзы придал им значение сверх простого накопления богатства и захвата власти, обратив внимание на обретение через обучение как самосовершенствование всего, что представляется самым настоящим вознаграждением, наряду с которым признание или его отсутствие выглядят не важными. Он сказал:
«Поэтому настоящий благородный муж относится к благородному сословию, притом что не носит никакого титула; он богат, хотя у него отсутствует официальный заработок; ему верят, хотя он не превозносит себя; он говорит убедительно, хотя не входит в раж; ему воздаются заслуженные почести, хотя он бедный и живет на подаяния; он счастлив, хотя живет в одиночестве…
Поэтому сказано, что почтенное имя нельзя приобрести через формирование клики, хвастовство или просто силой. Его можно заслужить упорным приобретением знаний. Стремиться к славе – значит ее потерять, но если от нее отказаться, она приходит непрошеной. Слава скромника накапливается; хвастун старается напрасно.
Поэтому благородный муж уделяет внимание развитию своих душевных способностей, и при этом он ограждает себя от внешней суеты; он лелеет в себе добродетели и живет скромно. Тем самым его слава восходит подобно солнцу и луне; весь мир реагирует на него как на раскат грома. Поэтому говорят: благородный муж держится в тени, но о нем знают все; при всей своей незаметности его слава освещает все вокруг; он ни с кем не состязается, но побеждает всех и всегда».
Это последнее утверждение удивительным образом совпадает с изречением из «Лао-цзы», где сказано о том, что даосский мудрец приобретает,
Несмотря на его большое внимание вопросам обучения наукам, интеллектуалистом Сюнь-цзы назвать нельзя. Он признал важность желаний и эмоций, но при этом видел необходимость обуздания их с помощью
В одном из своих блистательнейших высказываний он ведет речь о важности направления желаний на обретение духовных, а не чисто материальных ценностей. Его слова заслуживают самого глубокого осмысления сегодня, когда мы одновременно пользуемся самым высоким общим уровнем материального процветания, а также страдаем, быть может, от самого высокого уровня заболеваемости нервными и психическими недугами, когда-либо известными миру.