Все, что Сюнь-цзы предстояло сказать относительно данного предмета, во многом напоминало находки современных нам психологов. «Что служит основанием для признания подобия и различия?» – спрашивает он. И он же отвечает: «Утверждение органов чувств». При этом не ставится никакого вопроса о таком понятии, как «восприятие абсолютной красоты» или любой другой метафизический процесс. Предметы считаются принадлежащими к одному классу, говорит Сюнь-цзы, когда чувства указывают на их соответствие «умозрительному объекту», сформированному у того или иного человека для обозначения такого класса. Другими словами, когда я вижу животное, напоминающее собаку, мне остается сравнить его со своим представлением («умозрительным объектом») собаки и решить, можно ли его считать собакой или нет.
Сюнь-цзы дал предельно четко понять, что он не видел никакого божественного предопределения в названиях, присвоенным предметам. «Имя само по себе, – утверждает он, – не обладает определенной пригодностью, оно дается [людьми] по договоренности между собой. Когда [люди] договорятся между собой и употребление [данного имени] станет привычным, только тогда [это имя] может быть признано подходящим… Среди имен есть такие, которые сами по себе являются прекрасными: они легки для понимания и не вызывают сомнений. Такие имена называются прекрасными именами».
Сюнь-цзы пользовался разнообразными принципами, положенными им самим в основание науки о языке, для проведения анализа и устранения путаных суждений, высказывавшихся представителями остальных философских школ. Он сделал превосходную заявку на серьезное, откровенное использование для выражения мысли рафинированного, прямого языка. К сожалению, многие китайские и даже конфуцианские писатели не обратили должного внимания на его слова (которые в данном месте находятся в полной гармонии с положениями учения Конфуция). В китайской литературе, как и литературе многих зарубежных стран, хвала подчас воздавалась туманности выражения мысли.
Самым знаменитым из догматов Сюнь-цзы считается его утверждение о порочной сути человеческого естества, которое он провозгласил в противовес тезису Мэн-цзы о доброй сути человеческой натуры. Мэн-цзы мог вывести такое умозаключение в известной мере из наблюдения за кроткими китайскими земледельцами. Многих нынешних сторонних наблюдателей просто поражает бросающаяся в глаза нравственная здравость простого китайского народа. С другой стороны, кое-кто из солдат зарубежных стран, служивших на территории Китая во время Второй мировой войны, у кого пропало кое-какое имущество, якобы похищенное местными жителями из-за крайней нужды, считают поголовно всех китайцев людьми лукавыми. Такие суждения где-то совпадают с выводами Мэн-цзы и Сюнь-цзы, к которым они тоже пришли при несколько иных обстоятельствах.
С приходом каждого последующего поколения китайцев все больше рос масштаб социальной мобильности, появившейся во времена еще до Конфуция. На заре относительно острого расслоения населения Китая сын земледельца практически мог рассчитывать исключительно на судьбу своего отца. О другой жизни он даже мечтать не мог. Однако конфуцианцы выступали в поддержку всеобщего просвещения народа, в связи с чем родился тезис о том, что человек, обладающий добродетелью и мудростью, может возвыситься до престола правителя, причем независимо от скромности его происхождения. Более того, прежний порядок, при котором земледельцы оставались земледельцами и безмолвно благоговели перед прославленными аристократами, начал уходить в прошлое еще до появления Конфуция. Шло время, и фактором стабильности власти чиновников и правителей на первый план стало выходить многообразие. Появляются отдельные аристократы, превращающиеся в демагогов, раздающих от собственных щедрот дары народным массам, и таким манером приходящие к власти и через приобретенную власть восходящие на престолы царств. В то же самое время отдельные простолюдины дорываются до известных вершин власти, и многие остальные люди начинают завидовать их расторопности.
Еще одним фактором, способным повлиять на представления Сюнь-цзы о человеческом естестве, можно назвать то, что он видел значительное множество культурных образцов. Вероятно, больше, чем было дано наблюдать Мэн-цзы. Его родное царство Чжао находилось под огромным влиянием кочевых варваров севера, и он жил не только в относительно культурном царстве Ци, но к тому же в царстве Чу на юге, отличавшихся своими собственными особыми традициями. В этой связи Сюнь-цзы обращает внимание на то, что дети различных областей при рождении издают те же самые звуки, а в ходе воспитания они учатся говорить совсем на разных наречиях. Кроме того, он говорит, что в царствах Лу и Цзинь сложились во многом отличающиеся обычаи. Поэтому ему трудно было поверить, будто люди рождаются с едиными, нормальными, «добрыми» манерами поведения.
Сюнь-цзы начинает свою знаменитую главу под названием «О злой природе человека» следующим образом:
«Человек по своей природе зол, его добродетельность порождается [практической] деятельностью! Ныне человек рождается с инстинктивным желанием наживы; когда он следует этому желанию, то в результате появляется стремление оспаривать и грабить, исчезает желание уступать. Человек рождается завистливым и злобным; когда он руководствуется такими мотивами, то в результате рождаются жестокость и вероломство, исчезают верность и искренность. Человек рождается с ушами и глазами, его влекут звуки и красота; когда он следует этим желаниям, рождается распущенность, исчезают нравственность и культурность –
Таким образом, из природы человека и его стремления удовлетворить свои чувства рождается желание оспаривать и грабить, совершать то, что идет вразрез с его долгом, нарушаются все принципы поведения, что ведет к беспорядку. Поэтому необходимо воздействие на человека с помощью воспитания и закона, нужно заставить его соблюдать нормы ритуала и выполнять свой долг, только тогда у человека появится уступчивость и он станет культурным, что приведет к порядку. Если с этой точки зрения рассматривать естество человека, тогда становится очевидным, что человек по своей природе зол и что его добродетельность порождается [практической] деятельностью!
Поэтому, так же как кривой кусок дерева нуждается в том, чтобы его зажимать для выпрямления, причем его нужно подогреть и выправить, и только после этого он сможет стать прямым; так же как тупой кусок металла нуждается в ковке и заточке, и только после этого он сможет стать острым, так и человек, который по своей природе зол, нуждается в воспитании и законах, и только после этого сможет встать на правильный путь; на него необходимо воздействие норм ритуала и чувства долга, только тогда он сможет соблюдать законы. Сейчас, если человека не воспитывать и не воздействовать на него с помощью законов, он становится несправедливым, коварным и идет по неправильному пути. Если на человека не воздействовать с помощью норм ритуала и чувства долга, он нарушает [законы], поднимает смуту и не поддается умиротворению.
В древние времена совершенномудрые правители, понимая, что человек по своей природе зол, видели в этом причину несправедливости и коварства человека, в результате чего он становится на неправильный путь, а также причину того, что человек нарушает [законы], поднимает смуту и в результате не поддается умиротворению. Поэтому они ввели ритуал и [понятие] чувства долга и создали систему законов, с тем чтобы привить ему дисциплину, а также воспитать чувства и характер человека, направив их по правильному пути, соответствующему Дао. Тот из современных людей, кто изменяется под воздействием воспитания и законов, кто накапливает знания, соблюдает нормы ритуала и выполняет свой долг, считается совершенным человеком. Тот же, кто невоздержан в своих чувствах, потворствует им, нарушает нормы ритуала и не выполняет своего долга, является ничтожным человеком. Если с этой точки зрения рассматривать природу человека, тогда становится очевидным, что человек по своей природе зол и что его добродетельность порождается [практической] деятельностью.
Мэн-цзы говорил: «Способность человека к учебе объясняется тем, что он по своей природе добр». Я говорю, что это не так. [Мэн-цзы] был не настолько [мудр], чтобы познать природу человека; кроме того, он никогда не исследовал разницы между тем, что дано человеку от природы, и тем, что составляет его [практическую] деятельность. Все, что дано человеку от природы, – это плоды [деятельности] неба, которых нельзя добиться через учебу и невозможно получить самому. Нормы ритуала и долга созданы совершенномудрыми; человек может [научиться соблюдать их] через учение и обрести это в практической деятельности. То, что не может [быть получено] через учебу или практическую деятельность, но заключено в человеке, называется его естеством. То в человеке, что может быть получено через учебу и практическую деятельность, называется приобретенными чертами.
Таково различие между тем, что в человеке от природы, и тем, что в нем является приобретенным! От природы человек имеет глаза, с помощью которых он может видеть, уши, с помощью которых он может слышать; таким образом, способность видеть неотделима от глаз человека, способность слышать – от его ушей. Ясно, что способность видеть и способность слышать нельзя получить через учебу. У Мэн-цзы сказано: «Человек по своей природе добр; то, что в нем есть злого, – это результат потери человеком своих врожденных качеств». Я утверждаю, что это неправильно. Если говорить о природе человека, то уже с рождения он теряет свою простоту и лишается [природных] качеств – только в этом смысле можно говорить об утере человеком своей [сущности]. Если с этой точки зрения рассматривать природу человека, тогда становится очевидным, что человек по своей природе зол. Добрые качества естества он приобретает упорными упражнениями.
[Учение], толкующее о «природной добродетельности человека», [предполагает], что [человек], не теряя своей простоты и своих [природных] качеств, способен сам стать прекрасным. [Оно предполагает, что] природные данные человека в их простоте сами становятся прекрасными, что его сердце в своих стремлениях само достигает добродетельности, подобно тому, как способность видеть неотделима от глаз, а способность слышать неотделима от ушей, почему и говорят: «Глаза видят, уши слышат!» [Но это не так]: следуя своей природе, человек стремится поесть досыта, когда он голоден; быть в тепле, когда ему холодно; отдохнуть, когда он устал от тяжелой работы. Таковы [естественные] чувства человека! Когда человек голоден, но, видя рядом старшего, не осмеливается есть первым, – это значит [лишь], что он уступает [это право старшему]. Когда человек устал от работы, но не осмеливается просить об отдыхе, – это значит [лишь], что он стремится работать за старших. То, что сын уступает отцу, младший брат – старшему, и то, что сын работает за отца, а младший брат – за старшего, – эти два [вида] поведения человека противоречат его природе, идут вразрез с его чувствами. Между тем именно таков путь почитания сыном родителей, именно в этом состоит культурность, рождающаяся из соблюдения норм ритуала и выполнения своего долга. Поэтому, когда человек следует своей природе, он невежлив и неуступчив; [и, наоборот], когда человек вежлив и уступчив, это противоречит его природе! Если с этой точки зрения рассматривать природу человека, тогда становится очевидным, что человек по своей природе зол и что его добродетельность порождается [практической] деятельностью!»
Если ориентироваться на Сюнь-цзы, получается так, что люди рождаются не только злыми, но и одинаковыми. Благородный муж и простолюдин, самый совершенномудрый в истории правитель и падший на дно разврата негодяй начинали с одного и того же уровня. Все начинают жизнь равными людьми с точки зрения способностей, знаний и положения; все одинаково любят почести и избегают позора, любят то, что сулит выгоду, и ненавидят то, что может нанести ущерб. Самый рядовой человек в мире может стать мудрецом через свои добродетели.
Но никому не дано творить добродетель, если только для него не найдется наставник, способный научить его, как это делается. Как же, спрашивает Сюнь-цзы, «человеческие рты и животы могут узнать о существовании
На пути познания существуют, однако, свои трудности. Если нельзя стать добрым без наставника, у кого же тогда учился своему ремеслу первый наставник? Ремесло наставника и его принципы учредили мудрецы, но Сюнь-цзы конкретно отрицает тот факт, что мудрецы изначально отличались от простых людей. Он признает существование такой трудности и пытается из нее выбраться.
«Спрашивают, – пишет Сюнь-цзы, – если человек по своей природе зол, то как появились ритуал и чувство долга? Отвечаю: все нормы ритуала и долга появились как результат деятельности совершенномудрых, а не из врожденных качеств человека. Например, гончар с помощью формочек изготавливает из глины гончарные изделия; в этом случае гончарные изделия представляют собой [результат] труда человека, а не его врожденных качеств. Рабочий, обтесывая дерево, изготавливает из него деревянные изделия; в этом случае деревянные изделия представляют собой результат труда рабочего, а не его врожденных качеств. Совершенномудрые после долгих размышлений и изучения действий людей ввели нормы ритуала и [понятие] чувства долга и создали систему законов. Таким образом, нормы ритуала, долг и законы появились как [результат] деятельности совершенномудрых, а не врожденных качеств человека!»
Здесь Сюнь-цзы молчаливо признает, что мудрецы на самом деле обретали добродетели собственными усилиями без посторонней помощи наставников. В то же самое время, однако, он упорно отрицает возможность такого обретения в его собственные дни даже притом, что все люди обладали точно такими же врожденными способностями, как и совершенномудрые мужи.
Мы подходим к фундаментальной слабости воззрений Сюнь-цзы. Его соперники по спору, безусловно, обнаружили это слабое место и бросили ему вызов по его поводу. Он пытается ответить им следующим образом: