Щелкнул замок лекарского саквояжа. В руках шотландца Маунси блеснул ланцет с изящной ручкой из кости. Он несколько секунд подержал его лезвие над горячей свечой.

– Распорядитесь ее приподнять, – скомандовал лекарь.

В спальню вошли два гвардейца охраны. Они быстро посадили императрицу, оперев ее на подушки, прислоненные к спинке кровати. Елизавета Петровна была одета в белоснежную, расшитую золотом ночную рубашку. Сползшее вниз одеяло открывало царственную, но далеко не царственного вида грудь. Фрейлина поставила на кровать таз с водой.

– Поддержите ей руку, – приказал женщине лейб-медик.

Для фрейлины эта процедура была привычной. Она взяла левую руку Елизаветы Петровны и осторожно развернула ее, чтобы было удобно добраться до вен. Шотландец платком, смоченным в теплом вине, протер кожу. Быстрое движение ланцетом и в таз потекла темная кровь. В нос ударил неприятный какой-то гнилостный запах.

«Точно воспаление кишок, – лейб-медик невольно поморщился, наблюдая, как по белой рыхлой женской руке, покрытой какими-то пятнами, течет кровь. – И как он с ней спит? Задохнуться можно», – шотландец низко опустил голову, чтобы русский вельможа по выражению его лица не смог догадаться о его мыслях.

Лицо Елизаветы Петровны, склоненное на правый бок, побелело. Такую картину шотландец часто видел у раненых, истекающих кровью, когда в качестве полкового лекаря участвовал в русско-шведской войне. Он знал, что после этого часто наступает смерть. Поэтому в своей врачебной практике в Москве, в которой он поселился после войны, старался поменьше делать кровопусканий, которые другими врачами считались панацеей от всех хворей, начиная от простуды и заканчивая острой меланхолией, как тогда называли депрессию. Может благодаря этому у него меньше умирало пациентов и слава о нем, как о хорошем врачевателе, дошла до двора Елизаветы Петровны в Петербурге. После смерти императорского лейб-медика Кондоиди в 1760 году эту должность предложили ему.

«А я ведь могу сейчас ее убить. Если еще пару минут не закрою рану, то все. И тогда на дыбу? Это русские варвары любят. Ведь не прошло и полгода, как я лечу их государыню. А тут она умирает. Или нет? Дыбы не будет? Как тогда понимать слова Петра Федоровича, который на прошлой неделе на балу, взяв за локоть, отвел его к окну и произнес: „Джимми, я много наслышан о твоих лекарских способностях. Но… Le Roi est mort, vive le Roi!“[13], – наследник российского престола закончил фразу на не твердом французском, сделал большой глоток вина из бокала и расхохотался».

«Это надо обязательно прояснить. Сейчас я получаю четыре тысячи рублей жалования, как лейб-медик императрицы и имею чин государственного советника. Но… очень скоро мне придется думать, что делать дальше. Лучший вариант стать лейб-медиком императора! Может даже и архиятором»[14], – шотландец еще раз протер руку Елизаветы Петровны теплым вином, а затем ловко перебинтовал ее.

– Государыне необходим покой. Думаю, что через час-другой она очнется. Я пока же понаблюдаю за ней.

– Уж понаблюдай, батюшка, понаблюдай. Чай не простую смертную лечишь! – воскликнул Иван Шувалов, не сводя глаз с тазика с почти черной кровью его любовницы.

За окнами утро полновластно вступало в свои права.

Афонов зимовник, район села Ильинка (будущее Дебальцево), Бахмутский уезд, Российская империя. Тот же день.

Александра разбудил осторожный стук в дверь.

– Герасим на волю просится! – с этими словами Чернышев вскочил с теплой печи, сладко потянулся. Настроение было прекрасным. Молодой мозг быстро адаптировался к новой обстановке и у парня уже не пробегали мурашки по телу от мысли, что какое громадное количество лет отделяет его от мамы, друзей, привычной жизни. Мозг приспособился, ушло острое чувство тревоги, а русская печь помогла хорошо отдохнуть телу.

Александр надел бронежилет, взял в руки автомат, подошел к двери в хлев, отодвинул засов:

– Выходи, коллеги по несчастию!

Первым в комнату, едва не задев головой косяк двери, вошел офицер. За ним Герасим. В глазах последнего читался укор. Мол, барин, я же тебе помогаю. Для тебя своим стал. А ты снова меня в хлев. Наверняка мужик так сложно не думал, но то, что примерно такое чувствовал, это наверняка.

– Герасим, давай состряпай что-нибудь для господ офицеров.

– Счас, барин. Поветру только схожу.