Диверсантку звали Оксана Плахута. Она была из Донецкой области, служила в отдельном диверсионно-разведывательном батальоне Украинской армии. Перебросили её сюда с напарником по имени Юрий (позывной Кабул). С утра он ушёл в поле, чтобы понаблюдать за территорией учебного полка и полигоном. Их задачей было собрать сведения о дислоцированных здесь военных частях, а также получить данные о возможном присутствии в районе мобильных комплексов МБР и складировании боевых блоков к ним.

После того, как их вчера заметили, они подумывали уйти, но посчитав, что военные развернули поисковые мероприятия вокруг села, решили переждать. Вообще их уход был запланирован через два дня: в заранее оговорённом месте будет ждать человек, который перевезёт их в район сбора диверсионной группы. Но когда Оксана заметила передвижение военных по селу, то решила предупредить напарника об опасности. А потом увидела, что оцепляют их дом. Передатчик тревожного сигнала, замаскированный под помаду, она выбросила в мусорное ведро.

Кинулов сходил в кухню и принёс его. Маленький перламутровый цилиндр с риской на одном конце; в нижней части – вращающийся ободок с красным сплошным и синим прерывистым полукружием. Передатчик активировался нажатием на торец: однократный сигнал – если риска в красном полукружии, периодический – в синем.

В комнате не нашлось ничего, что могло изобличить Плахуту и её напарника как диверсантов или вообще чужаков, не россиян. Разве что миниатюрный радиометр харьковского завода и пара комбинезонов, тоже украинского производства, которые нашлись среди прочих вещей, какие обычно имеют люди, снимающие угол.

Пока речь шла о прошлом, разведчица вроде ничего не пыталась скрыть, но когда перешли к конкретике настоящего момента, Ильяс почувствовал недомолвки. На вопрос, где сейчас находится её напарник, женщина ответила, что не знает. Мол, не говорил, куда пойдёт и чем займётся. Это было сомнительно. Сказала также, что отравляющих веществ у неё нет и никогда не было, а есть ли они у напарника – не в курсе. Спросили, что Кабул должен делать после получения условного сигнала – и опять она солгала (Ильяс был теперь уверен), будто бы не знает, такой вариант не предусмотрен.

Правила ведения допросов гласили, что если пленный уклоняется от достоверных ответов, то на следующем этапе к нему применяется лёгкое физическое воздействие, ограничение тела в движении и усиление психологического давления. При этом Ильяс знал: Соларин уже выдвинулся к северу от села, оба квадрокоптера также направлены в том направлении и через них ведётся разведка… У второго диверсанта практически не было шансов скрыться. Речь шла лишь о том, как быстро его удастся обнаружить. Ну и если он будет взят живым, то, сравнивая показания обоих лазутчиков и изобличая утайки, больше шансов получить точную картину по их заданию и другим сопутствующим вопросам.

Рахматуллин, предвидя шквал эмоций, в режиме громкой связи доложил Соларину, что на первом этапе допроса сведений о местонахождении второго диверсанта и о его возможных действиях получить не удалось. Реакция старшего лейтенанта не уместилась в диапазон воспроизводимых частот радиостанции. Не факт, что с ней справилась бы даже профессиональная концертная звукоаппаратура. Очень многие глаголы, прилагательные, а также целые предложения, в которых содержалось предсказание ближайшего будущего (полное мрака и садистских извращений), были обозначены лишь шипением и треском. Впрочем, и то, что динамик рации воспроизвёл, оказало гнетущее впечатление на диверсантку Плахуту.

А Рахматуллин зачем-то обнажил штык-нож и, пристально присматриваясь к нему, поводил двумя пальцами по зазубренному участку на лезвии. Потом взглянул на Кинулова: «Тряпки там найди. Для кляпа и… Короче – сейчас колоть её будем», и, убрав нож обратно, стал снимать бронежилет. Витаминыч не совсем уверенно направился к кровати, на которую были накиданы немногочисленные пожитки диверсантов, а Паркова и Кадушкин, казалось, просто безучастно наблюдают за приготовлениями к пыткам.

– Ты понимаешь, что будет с Юриком, если его возьмёт этот садюга? А потом и с тобой? – спросил Ильяс испуганную женщину. – Мы вот только у мух крылья отрывали, а он в Африке с живых крокодилов кожу снимал. Одним резким движением. Тебе лучше рассказать всё нам.

Та медлила. Потом произнесла тихим дрожащим голосом:

– Но я же уже сказала…

Ильяс покачал головой, закатывая рукава:

– Значит, не понимаешь…

Сначала он отправил Паркову на улицу, приказав «на этаж никого из посторонних не пускать». Потом вместе с Кинуловым грубо раздел Плахуту до нижнего белья. Усадили её на стул, заведя руки за спину, заключили их в наручники, ноги привязали к ножкам стула виниловыми стяжками.

Стоя вплотную к пленной, Ильяс спросил:

– Который раз на задании в России?

Лазутчица ответила не сразу и неуверенно:

– Первый…

Рахматуллин с силой наклонил её голову, поднимая пряди коротких светлых волос. Присматривался несколько секунд к шее, потом, не обращая внимания на вскрик, потянул вверх вывернутые руки диверсантки, чтобы осмотреть кисти и запястья. Стул накренился, но Ильяс, подцепив наручники пальцем, словно крюком, удерживал пленную от падения.

На шее и на внутренней стороне запястья он обнаружил бледные округлые пятнышки с размытыми краями – след нуклидов. Так бывает, когда среди пылинок попадается радиоактивная частица и задерживается на изгибах тела. Перчатки, верх носков и трусов, соединение чашек лифчика, воротничок, места прилегания хозяйственных поролоновых респираторов – это где чаще всего оказываются излучающие частицы. В зависимости от степени их радиоактивности за короткое время – от десятков минут до нескольких часов – образуются сначала красные пятна, с пузырьком лимфы в центре, а спустя полторы-две недели покраснение сменяется побелением. Такие следы остаются долго. С начала войны ещё ни у кого не исчезли.