– А мисс Вудхаус уверена, что в самом деле желает сие знать?
– О нет, нет! – воскликнула Эмма с наигранно беззаботным смехом. – Ни за что на свете. Я не выдержу такой удар. Готова выслушать что угодно, но только не это. Впрочем, мысли некоторых, – добавила она, взглянув на мистера Уэстона и Харриет, – я узнать бы не побоялась.
– Вот я бы себе такого никогда не позволила, – с чувством воскликнула миссис Элтон. – Расспрашивать других об их мыслях! Хотя, возможно, как хозяйка сегодняшнего дня… а вот я никогда в обществе… поездки по округе… молодые девицы… замужние дамы…
Ворчала она главным образом мужу, и он бормотал ей в ответ:
– Верно, любовь моя, совершенно верно. Именно так… неслыханно… но некоторые девицы вообще говорят все что вздумается. Лучше просто посмеяться. А ваши достоинства все знают.
– Это никуда не годится, – прошептал Фрэнк Эмме, – большинство оскорбилось. Попробую-ка по-другому. Дамы и господа, мисс Вудхаус приказала мне передать, что она отказывается от права знать, о чем вы думаете, и лишь желает узнать от каждого что-нибудь занимательное. Вас семеро, если не считать меня – я, по признанию мисс Вудхаус, и без того вполне занимателен, – и она требует, чтобы каждый рассказал либо одну вещь очень остроумную – будь то поэзия или проза, авторства вашего или чужого, – либо две вещи остроумные слегка, либо же три совершенные глупости, а мисс Вудхаус обещает от души над всем посмеяться.
– О! Прекрасно! – воскликнула мисс Бейтс. – Тогда я могу не волноваться. Три совершенные глупости – это как раз для меня. Мне только рот стоит открыть, как тут же всякие глупости сыпятся, да? – спросила она, оглядываясь кругом в добродушной надежде, что другие ее поддержат. – Ну разве не так?
Эмма не устояла:
– Ах, но, видите ли, тут может возникнуть одно затруднение. Прошу меня простить, но… вы несколько ограничены числом… можно лишь три глупости за раз.
Мисс Бейтс, обманутая притворной официальностью ее манеры, не сразу поняла смысл сказанного, но, все осознав, не рассердилась, а лишь слегка зарделась – очевидно, слова Эммы ее ранили.
– Ах! Да… Конечно. Да, я поняла, о чем она, – сказала она, поворачиваясь к мистеру Найтли, – и впредь постараюсь молчать. Видно, я стала совсем надоедливой, раз она такое сказала старому другу.
– Отличная мысль! – воскликнул мистер Уэстон. – Я за! Как смогу, постараюсь. Задам-ка я вам загадку. Как загадка оценивается?
– Невысоко, сэр, боюсь, весьма невысоко, – ответил его сын. – Но мы будем снисходительны, особенно к тому, кто выступает первым.
– Нет-нет, – сказала Эмма, – отчего же невысоко. Загадки мистера Уэстона хватит и на него самого, и на ближайшего соседа. Прошу, сэр, говорите.
– Я и сам не уверен, что она так уж остроумна, – начал мистер Уэстон. – Это скорее факт, а не загадка, но… Какие две буквы алфавита обозначают совершенство?
– Две буквы!.. Совершенство!.. Право же, не знаю.
– А! Никогда не угадаете. Уж вы, – сказал он, обращаясь к Эмме, – точно не угадаете. Ну, ладно, скажу. «М» и «А». «Эмма». Понимаете?
Эмма поняла и осталась очень довольна. Загадка получилась, может, и не остроумной, но ей показалась весьма забавной и занимательной – как и Фрэнку с Харриет. Остальным она, однако, не так пришлась по душе, некоторые оцепенели, а мистер Найтли мрачно заметил:
– Ясно теперь, о каком остроумии идет речь, и мистер Уэстон сам преуспел, однако что теперь делать остальным? Не стоило так спешить с «совершенством».
– О, меня прошу уволить, – сказала миссис Элтон. – Не буду даже пытаться, мне такие выдумки не по нраву. Помню, как-то получила акростих в мою честь, совершенно мне не понравился. Я знаю, кто его прислал. Тщеславный фат!.. Вы знаете, о ком я, – добавила она, кивая мужу. – Подобные забавы хороши на Рождество, когда все сидят у камина, однако летом, в таких поездках, они, по-моему, совершенно неуместны. Мисс Вудхаус должна меня извинить. Я не из тех, кто сыпет остротами другим на потеху. На роль остряка не претендую. Я тоже по-своему умею веселиться, но предпочитаю сама решать, когда говорить, а когда молчать. Мистер Черчилль, будьте добры, уж меня увольте. Меня, мистера Э., Найтли и Джейн. Нам сказать нечего, решительно нечего.