– Как остыну, так тут же придется ехать назад. Я обязан быть дома, но на моем приезде так настаивали! Полагаю, вы вообще скоро все разойдетесь. Я уже кое-кого по пути сюда встретил… В такую жару! Безумие какое-то!

Эмма слушала, наблюдала и вскоре поняла, что Фрэнк Черчилль попросту, что называется, не в духе. Некоторые люди начинают ворчать от жары – возможно, и он таков. Она знала, что нет лучшего лекарства от сих ничтожных жалоб, чем еда и питье, и предложила ему чем-нибудь подкрепиться в столовой, милосердно указав на нужную дверь.

– Нет, никакой еды. Я не голоден. От еды мне станет только жарче.

И все же через пару минут он слегка остыл и, бормоча что-то про хвойное пиво, вышел. Эмма снова обратила все свое внимание на отца, думая: «Как хорошо, что я больше в него не влюблена. Не выношу мужчин, которые в жаркое утро так легко выходят из себя. А вот Харриет с ее милым и кротким нравом легко его стерпит».

Фрэнка не было довольно продолжительное время, и он, видимо, успел спокойно перекусить, потому что вернулся к ним в куда более остывшем и приподнятом настроении. К юноше вернулись его прекрасные манеры, и он даже придвинул стул поближе к Вудхаусам, чтобы с интересом принять участие в их занятии, лишь немного посетовав, что так сильно опоздал. Он все еще был не в лучшем расположении духа, но, казалось, старался забыть о своих неприятностях и вскоре снова смог вполне любезно болтать всякую чепуху. Они разглядывали виды Швейцарии.

– Как только тетя поправится, поеду за границу, – сказал Фрэнк Черчилль. – Не успокоюсь, пока не увижу всех этих мест. Покажу вам потом когда-нибудь свои наброски… или дам почитать заметки… или стихи. Словом, как-нибудь я выражу свои впечатления.

– Вполне вероятно, вот только… не швейцарские это будут наброски. Вам в Швейцарию никогда не поехать. Дядя с тетей не отпустят вас из Англии.

– Их тоже можно уговорить поехать. Возможно, тете пропишут теплый климат. Я почти что уверен, что мы поедем за границу. Уверяю вас. Я это чувствую, скоро я буду за границей. Я должен путешествовать. Я устал сидеть на месте. Я хочу перемен. Я не шучу, мисс Вудхаус, что бы там ни казалось вашему проницательному взгляду… Мне надоела Англия… Я бы хоть завтра уехал, если бы мог.

– Вам надоели достаток и роскошь. Не проще ли придумать себе парочку трудностей и остаться здесь?

– Мне! Надоели достаток и роскошь! Вы сильно ошибаетесь. Я вовсе не считаю, что живу в достатке или роскоши. Я лишен всего существенного. Мне крупно не повезло.

– И все ж нынче вы отнюдь не так несчастны, как в самом начале, когда только приехали. Ступайте, найдите еще что-нибудь перекусить, и скоро совсем повеселеете. Еще кусочек мяса, еще глоточек мадеры с водой – и у вас будет такое же прекрасное настроение, как у всех остальных.

– Нет, я останусь. Посижу с вами. Вы – мое лучшее лекарство.

– Мы завтра едем на Бокс-Хилл – вы поедете? Это не Швейцария, но хоть что-то для юноши, который так жаждет перемен. Останетесь сегодня? Поедете с нами?

– Нет, конечно, нет. Вечером, по прохладе, поеду домой.

– Можете к нам завтра утром приехать, тоже по прохладе.

– Нет… Оно того не стоит. Если я и приеду, то сердитый.

– Тогда уж прошу, оставайтесь лучше в Ричмонде.

– А если останусь, то рассержусь еще пуще. Как я буду думать о том, что вы все там – без меня.

– Сии трудности разрешить под силу лишь вам. Выберите, где вам больше нравится сердиться. А я более ничего не скажу.

Гости стали потихоньку возвращаться в дом, и вскоре в комнате собралось все общество. Одни при виде Фрэнка Черчилля невероятно обрадовались, другие поздоровались более сдержанно, однако все сильно забеспокоились и огорчились, когда выяснилось, что мисс Фэрфакс ушла. После этого гости решили, что и им пора бы по домам, и, повторив напоследок план на следующий день, разошлись. Фрэнку Черчиллю так не хотелось пропускать всеобщую поездку, что на прощание он сказал Эмме: