И так же отчетливо он услышал, как Эмма с улыбкой в голосе отвечает:

– Нет-нет, не надо, не стоит.

И все же Фрэнк Черчилль поступил как ему вздумалось. Этот щеголь, который, казалось, умеет любить без чувства и располагать к себе без труда, пододвинул буквы к мисс Фэрфакс и с наигранно сдержанной учтивостью предложил их разгадать. Мистер Найтли, исполненный любопытства, при удобном случае бросал взгляд на буквы и вскоре понял, что это «Диксон». Джейн Фэрфакс, кажется, разгадала слово одновременно с ним. По всей видимости, для нее эти шесть букв в таком порядке несли еще и скрытый смысл. Они явно ее раздосадовали, но, подняв взгляд, она увидела, что за ней следят, густо покраснела и сказала только:

– Я не знала, что можно загадывать имена собственные.

Джейн несколько сердито отодвинула от себя буквы, не намеренная больше играть в слова. Она отвернулась от своих обидчиков в сторону тетки.

– Да, верно, милая, – воскликнула та, хотя Джейн ничего не говорила. – Я как раз это и собиралась сказать. Пора нам домой. Вечереет, и бабушка нас уже, поди, потеряла. Сэр, премного благодарны. Но пора нам прощаться.

Джейн, как и ожидала ее тетя, тут же была готова идти. Она немедленно встала, желая выйти из-за стола, однако все вокруг тоже вдруг задвигались. Мистеру Найтли показалось, что он видел, как к ней судорожно пододвинули еще одно слово, однако Джейн решительно смела буквы в сторону, даже не взглянув. Затем она принялась искать свою шаль, Фрэнк Черчилль тоже ее разыскивал, смеркалось, в комнате ничего было не разобрать, и как они распрощались, мистер Найтли не видел.

Он остался в Хартфилде после того, как все гости ушли, полный мыслей о том, что увидел. Наблюдения настолько его разволновали, что, когда к ним с Эммой внесли свечи, он решил, что обязан – да, именно обязан – как ее друг, ее встревоженный друг, дать Эмме намек, задать ей кое-какой вопрос. Предупредить ее, в каком опасном положении она оказалась, – его долг.

– Эмма, – начал он, – позвольте мне спросить, чем же так позабавило вас и задело мисс Фэрфакс последнее предложенное вам слово? Я его видел, и мне любопытно теперь, как для одного оно может быть столь занятным, а для другого – огорчительным.

Эмма сильно смутилась. Она ни за что не хотела объяснять все как есть: хотя ее подозрения и не исчезли, ей было стыдно, что она вообще с кем-то ими поделилась.

– Ах, это! – воскликнула она в очевидном смятении. – Это пустяки, просто одна наша шутка.

– Кажется, – мрачно заметил он, – смешно было только вам и мистеру Черчиллю.

Он надеялся, что Эмма что-нибудь ответит, но зря. Она старалась чем-нибудь себя занять, лишь бы не говорить. Мистер Найтли сидел некоторое время в нерешительности. В его голове вереницей проносились мрачные мысли. Вмешаться?.. Но что толку? Эмма смутилась, она в некотором роде признала их с Фрэнком Черчиллем близость. Следовательно, она влюблена. И все же он не может молчать. Он обязан все ей сказать, обязан рискнуть и дать непрошенный совет, лишь бы уберечь ее от опасности. Лучше навлечь на себя гнев, чем потом жалеть о своем молчании.

– Моя дорогая Эмма, – сказал он наконец с искренним благодушием, – как по-вашему, правильно ли вы понимаете степень знакомства между тем джентльменом и той дамой?

– Между мистером Фрэнком Черчиллем и мисс Фэрфакс? Ах, разумеется, да. А почему вы спрашиваете?

– И у вас никогда и ни при каких обстоятельствах не возникало повода подумать, что он восхищается ей, а она – им?

– Нет, что вы! – горячо и искренне воскликнула она. – Никогда и ни на секунду. Как вы могли о таком подумать?

– Мне в последнее время кажется, будто я вижу некоторые признаки взаимной привязанности между ними: выразительные взгляды, не предназначенные для посторонних глаз.

– Вот уж насмешили! Чрезвычайно рада узнать, что вы соизволили поддаться своему воображению, но оно вас несколько подвело. Мне очень жаль расстраивать вас в ваших начинаниях, однако вы глубоко заблуждаетесь. Нет между ними никакого восхищения, уверяю вас, а признаки, о которых вы говорите, указывают на некоторые особые обстоятельства… чувства совершенно иного рода… Трудно объяснить… это все такие глупости… но одно могу сказать точно: никакой привязанности, никакого восхищения между ними нет и в помине. То есть, что касается ее – то это я предполагаю, за него же я готова поручиться. Он к ней совершенно равнодушен.

Ее уверенность мистера Найтли ошеломила, а самодовольство лишило дара речи. Эмма развеселилась и с удовольствием бы продолжила беседу, желая услышать все подробности его подозрений, описание каждого их взгляда и узнать, где и как возникла у него подобная мысль, которая так ее теперь забавляла. Однако мистеру Найтли было не до веселья. Он убедился, что толку в его словах не было, и от злости не мог вымолвить ни слова. Чтобы окончательно не поддаться жару, особенно возле камина, который по нежным привычкам мистера Вудхауса топили круглый год, он вскоре поспешно удалился в прохладу и уединение Донуэлла.