– Бедная женщина! Кто бы мог подумать!

Его жена, вздыхая за своим шитьем, с сочувствием и непоколебимой рассудительностью размышляла о нравственном уроке, извлеченном из сей истории.

Едва услышав известие, они оба первым делом подумали о Фрэнке. Как это событие скажется на его положении? Почти сразу же задумалась об этом и Эмма. С состраданием и глубочайшим почтением ее мысль ненадолго коснулась образа миссис Черчилль и горя ее мужа, а затем остановилась на Фрэнке Черчилле – как на него повлияет перемена, что она ему даст, насколько он освободится? Эмма мгновенно осознала все возможные преимущества. Теперь ничто не стояло на пути у него и его чувствам к Харриет Смит. Мистера Черчилля, в отличие от его жены, никто не боялся. Нрав у него был мягкий, покладистый, и племяннику не стоило особого труда в чем-то его убедить. Оставалось лишь надеяться, что Фрэнк Черчилль и правда неравнодушен к Харриет, в чем Эмма, при всем ее желании, пока что уверена не была.

Харриет держалась превосходно, с большим самообладанием. Как ярко бы ни разгорелись в ней надежды, она себя не выдавала. Эмма с удовольствием наблюдала такое доказательство окрепшего характера подруги и сдерживалась от всяческих намеков, которые могли бы поколебать ее спокойствие, а потому о кончине миссис Черчилль они говорили со взаимной сдержанностью.

В Рэндаллс приходили короткие письма от Фрэнка, в которых он сообщал лишь самое важное об их делах и планах. Мистер Черчилль переносил события лучше, чем ожидалось, и сразу после похорон в Йоркшире они наметили отправиться в Виндзор к его старинному другу, которого мистер Черчилль вот уже лет десять все обещал навестить. Другими словами, в настоящем Харриет помочь было нечем, и Эмме оставалось лишь с надеждами ждать будущего.

Куда более насущным вопросом было будущее Джейн Фэрфакс, для которой возможности закрылись столь же внезапно, как для Харриет открылись. Всякому в Хайбери, кто хотел ее поддержать, следовало поторопиться, и Эмма горела желанием оказать ей внимание. Ни в чем еще она так не раскаивалась, как в своей былой холодности. Ту, которой она столько месяцев пренебрегала, ей хотелось теперь осыпать всеми возможными знаками своего почтения и сочувствия. Эмма хотела быть для Джейн полезной, хотела показать, как ценит ее общество, и проявить свое уважение и заботу. Она решила во что бы то ни стало уговорить ее провести день в Хартфилде. Была послана записка с приглашением. Его отклонили – причем устно, добавив, что «мисс Фэрфакс больна и не может писать». Тем же утром в Хартфилд заглянул мистер Перри и рассказал, что мисс Фэрфакс так сильно нездоровится, что к ней, без ее согласия, вызвали его, что ее мучают сильные головные боли и нервическая горячка и что он даже сомневается, сможет ли она поехать к миссис Смолридж в назначенное время. Здоровье ее совсем расстроилось, аппетита нет, и, хотя никаких чересчур тревожных симптомов не наблюдается и затронуты, кажется, только легкие – привычная для нее жалоба, – мистер Перри несколько обеспокоен. На его взгляд, она взяла на себя чересчур тяжелую ношу и сама это чувствует, хоть и не хочет признавать. Ее силы, кажется, на исходе. Он не мог не отметить, что условия, в которых мисс Фэрфакс сейчас живет, не способствуют исцелению от нервического расстройства: она вынуждена все время ютиться в одной комнатке и терпеть излишние заботы и внимание своей тети, которая, по словам мистера Перри, хоть и старинная его подруга, но племяннице сейчас не лучшая компаньонка. Он очень опасается, что мисс Фэрфакс от этого больше вреда, чем пользы. Эмма слушала с живейшим участием, все более проникалась сочувствием и раздумывала, как бы тут помочь. Забрать ее – хоть на часок-другой – от тетки, вывезти на свежий воздух, сменить обстановку, поддержать тихую рассудительную беседу… На следующее же утро Эмма в самых сочувственных словах написала Джейн, что в любой назначенный ею час заедет за ней в экипаже и что мистер Перри высказался решительно в пользу подобной прогулки. В ответ ей пришла короткая записка о том, что мисс Фэрфакс «кланяется и благодарит, однако она не в силах совершать прогулки».

Эмме казалось, что ее предложение заслуживает лучшего отношения, однако невозможно было сердиться на слова, написанные столь дрожащей и явно немощной рукой. Она пыталась придумать, как же ей сломить это нежелание видеться или принимать помощь. Так что, несмотря на отказ, Эмма велела подать экипаж и отправилась к мисс Бейтс в надежде, что сможет убедить Джейн присоединиться к ней, но все тщетно. К карете спустилась мисс Бейтс, рассыпаясь в благодарностях и горячо соглашаясь с мисс Вудхаус, что свежий воздух, разумеется, поможет. Она побежала передать это все племяннице, однако вернулась назад ни с чем: Джейн на уговоры не поддается, и от одной только мысли о том, чтобы выйти на улицу, ей, кажется, стало только хуже. Эмма захотела с ней увидеться и попытаться уговорить ее лично, однако не успела она намекнуть об этом мисс Бейтс, как та дала понять, что пообещала племяннице ни под каким предлогом не впускать к ней мисс Вудхаус.

– По правде сказать, наша милая Джейн, бедняжка, не может никого видеть… совсем никого… Она, конечно, не смогла отказать миссис Элтон… и миссис Коул так настаивала… и миссис Перри так просила… но больше Джейн, право, не может никого видеть.

Эмма не хотела становиться в один ряд со всякими дамами вроде миссис Элтон, миссис Перри и миссис Коул, которые кому угодно себя навяжут, никаких особых прав на внимание Джейн она за собой не ощущала, а потому смирилась и лишь спросила мисс Бейтс, хорошо ли ее племянница ест и не может ли она чем-то здесь помочь. При упоминании о еде мисс Бейтс очень расстроилась и охотно рассказала: Джейн почти не кушает. Мистер Перри прописал ей питательную диету, но все, чем они располагают и что получили от самых заботливых на свете соседей, ей не по вкусу.

Приехав домой, Эмма тут же позвала экономку проверить, какие у них есть съестные припасы, и вскоре к мисс Бейтс была отправлена маранта наивысшего качества с самой теплой запиской. Через полчаса посылку вернули. Мисс Бейтс передавала тысячу благодарностей, но «милая Джейн сказала, что не может принять сей дар, и не успокоилась, пока его не отправили назад, а к тому же попросила передать, что совершенно ни в чем не нуждается».

Вечером того же дня Эмма узнала, что Джейн Фэрфакс гуляла по лугам недалеко от Хайбери, хотя еще утром решительно отказалась выехать с ней в карете под предлогом, что у нее совсем нет сил. После этого у Эммы не осталось сомнений: это от нее Джейн ни в чем не нуждается. Ей стало очень и очень грустно. Сердце разрывалось от жалости к Джейн, ее раздражительности духа, непоследовательности в поведении и бессильному положению. Эмме было обидно, что ее сочли неспособной на искреннее чувство и недостойной дружбы. Она утешалась мыслью, что намерения ее были чисты, и говорила самой себе, что если бы мистер Найтли знал обо всех ее попытках помочь Джейн Фэрфакс, если бы мог заглянуть к ней в душу, то не нашел бы за что ее упрекнуть.