Несмотря на энтузиазм, который Екатерина проявляла вначале, после восемнадцати месяцев ее отношения с Мамоновым стали заметно холоднее. К январю 1788 года ее фаворит уже стал явно скучать, пошли слухи, что он избегал своих интимных обязанностей. На самом деле Мамонов считал те ограничения, которые накладывали отношения с Екатериной, слишком тяжелыми. В Санкт-Петербурге Екатерина редко выпускала его из виду, он ненавидел поездки за пределы столицы, где ему приходилось молчать весь день, находясь на корабле или в карете; он жаловался, что находил поездки в карете «удушающими».
Весной 1788 года Мамонов вступил в тайные отношения с двадцатипятилетней княгиней Дарьей Щербатовой. Вскоре он написал Потемкину прошение об освобождении его от отношений с Екатериной. Потемкин ответил твердо: «Ваш долг оставаться на этом посту. Не будьте глупцом и не рушьте вашу карьеру». К декабрю 1788 года Мамонов уже собирался уйти, предупредив, что не может дальше выполнять свои обязанности. Тем не менее в начале 1789 года он все еще считался официальным фаворитом, и Екатерина оставалась глуха к предложениям найти ему замену. Затем вечером 11 февраля они поссорились, он попросил об отставке, и Екатерина плакала весь следующий день. Потемкин быстро уладил дело, но Мамонов признался другу, что считает свою жизнь «тюрьмой». 21 февраля 1789 года Екатерина со слезами на глазах пожаловалась, что Мамонов был «холоден и поглощен своими мыслями». В последующие недели императрица видела его лишь изредка; 21 апреля свой шестидесятый день рождения она провела в уединении. К тому времени об отношениях Мамонова с Щербатовой знали уже многие придворные, хотя Екатерине по-прежнему ничего не было известно. 1 июня Петру Завадовскому, бывшему фавориту, сказали, что Мамонов решил жениться на Щербатовой, которую описывали как «совершенно заурядную девицу, не обладавшую ни красотой, ни другими добродетелями». 18 июня Мамонов, наконец, пришел к императрице и во всем сознался. Начав свою аргументацию с хитрости, он пожаловался, что Екатерина была холодна к нему, и спросил совета, что ему делать. Она поняла, что он просит о свободе, но, пытаясь оставить его при дворе, предложила ему жениться на тринадцатилетней дочери графини Брюс, одной из богатейших наследниц в России. Екатерина удивилась, когда он отклонил ее предложение, а затем внезапно правда всплыла наружу. Дрожа, Мамонов признался, что уже год как влюблен в Щербатову и что шесть месяцев назад он дал ей слово жениться на ней. Екатерина испытала потрясение, но была слишком горда, чтобы не проявить великодушия. Она немедленно вызвала Щербатову и увидела, что молодая женщина – беременна. Екатерина простила Мамонова и позволила паре заключить брак, даже настояла на том, чтобы церемонию провели в часовне дворца. Она не присутствовала на венчании, но выделила молодоженам сто тысяч рублей и загородное поместье. «Пусть Господь дарует им счастье», – сказала она, поставив условием их отъезд из Санкт-Петербурга.
Екатерина была щедрой, но за этой щедростью скрывалась глубоко уязвленная женщина. «Не могу выразить, как сильно я страдаю», – писала она Потемкину. Теперь он был виновен в «тысяче противоречий и противоречивых мыслей, и несообразимом поведении». У нее вызывало возмущение, что все считали, будто бы она удерживала его подле себя против его воли. «Я ничей тиран никогда не была и принуждения ненавижу».
Мамонова же постигла серьезная неудача. Он ошибочно принял прощальную щедрость императрицы за все еще не потухшие угли страсти. В 1792 году, устав от своей жены, он стал писать императрице из Москвы, умоляя возобновить их связь, обвиняя свою «молодость» в том, что так поторопился потерять ее благосклонность, и память об этом, по его словам, «постоянно мучает мою душу». Екатерина не ответила ему.
Чего искала Екатерина в объятиях этих красивых молодых людей? Она предполагала, что любовь. «Я не могу и дня прожить без любви», – писала она в своих «Мемуарах». У любви много форм, однако она имела в виду не только сексуальную любовь, но также и дружбу, тепло, поддержку, ум и по возможности юмор. А также уважение, вкладывая в это понятие не только почитание ее как императрицу, но и восхищение, которое мужчина испытывает по отношению к красивой женщине. По мере того как Екатерина старела, она все больше хотела подтверждения тому, что она еще способна привлекать мужчин и влюблять их в себя. Будучи одновременно и реалистом, и романтиком, она понимала и принимала тот факт, что молодые люди видели в ней не только влюбленную женщину, но и императрицу. Желание любви и секса играло лишь незначительную роль в ее притягательности для этих молодых любовников; они руководствовались амбициями, стремлением получить высокое положение, богатство, а иногда и власть. Екатерина знала это. Она же просила их о чем-то большем, нежели сексуальное удовлетворение. Она хотела видеть, что ее общество им приятно, убедиться, что они разделяют ее взгляды, что они признают ее чувство юмора и умеют рассмешить ее. Физиологическая сторона их отношений лишь ненадолго отвлекала ее. Когда Екатерина прогоняла любовников, это происходило не потому, что они теряли для нее мужскую привлекательность, а потому что надоедали ей. Не только императрицы находят невыносимым необходимость общаться с человеком, с которым провели предшествующую ночь.
История ее юности и молодости помогает объяснить отношения Екатерины с фаворитами. Ей было четырнадцать, когда она приехала в чужую страну. В шестнадцать она вышла замуж за физически ущербного и психически неуравновешенного юношу. После замужества она девять лет оставалась девственницей. У нее не было семьи, ее мать и отец умерли, с тремя своими детьми она была разлучена сразу после родов. С годами она пыталась наверстать упущенное, найти средство сохранить молодость. Сейчас имеется много возможностей продлить иллюзию утраченной молодости, но во времена Екатерины таких способов не существовало. Она пыталась продлить юность, отождествляя ее с восхищением, порой, неискренним, которым окружали ее молодые красивые мужчины. Когда они не могли поддерживать эту иллюзию, один из любовников заканчивал шараду, и она искала кого-то другого.
У Екатерины было двенадцать любовников. Ее современников поражало не их число, а разница в возрасте между Екатериной и ее поздними фаворитами. Она пыталась дать объяснение, объявляя этих молодых людей своими учениками, которых она надеялась развить в интеллектуальном плане во время их общения. Если же они не оправдывали ее надежд в полной мере – она не притворялась, что они могут стать новыми Вольтерами или Дидро, или даже Потемкиными – тогда Екатерина могла хотя бы сказать, что помогла им подготовиться к роли новых вельмож и государственных деятелей.
Можно ли осуждать этих молодых людей за то, что они позволяли использовать себя, особенно за то, что они вступали в сексуальную связь с женщиной, которую не любили? Этот вопрос уместен не только для восемнадцатого века и задать его можно не только в отношении этих молодых людей. Женщины часто вступают в сексуальную связь с мужчинами, которых не любят. Помимо физического насилия, они нередко руководствуются побуждениями, схожими с теми, что были у любовников Екатерины: амбиции, желание богатства, в какой-то степени власти и возможной независимости в будущем. Любовники Екатерины не всегда были независимы в своем желании стать фаворитами. Являясь выходцами из небогатых дворянских семей, они часто подстегивались к подобным действиям родственниками, надеявшимися на то, что монаршая щедрость коснется и их. И не сказать, чтобы этот факт рассматривался как нечто аморальное. Никто из родственников любовников Екатерины не пытался их остановить и внушить, что это является чем-то предосудительным.
Екатерина выставляла напоказ публичную сторону своих романтических увлечений. В своей частной переписке, в мемуарах или в письмах Потемкину, а также другим адресатам она пылко расписывала достоинства молодых людей, ставших ее фаворитами. Эти поступки можно списать на недальновидность, а также излишнюю сентиментальность императрицы. Екатерина была откровенна, она признавалась Потемкину, что до него у нее было четыре любовника, и писала в своих мемуарах, как трудно было удержаться от искушения в обстановке императорского двора. Ее происхождение также во многом определяло ее отношения с мужчинами. Возможно, если бы она была дочерью великого короля, как Елизавета Английская, она также использовала бы свою девственность и аскетизм, чтобы искушать и манипулировать властными мужчинами, и в жизни этих двух великих правительниц в истории европейской монархии было бы больше общего.
Часть VII
«Меня зовут Екатерина Вторая!»
64
Екатерина, Павел и Наталья
Екатерину привезли в Россию, чтобы она родила наследника и тем самым продлила царский род. Ее попытки зачать ребенка от мужа Петра растянулись на девять лет. Неудачи подтолкнули императрицу Елизавету к тому, чтобы предоставить Екатерине выбор между двумя потенциальными «суррогатными отцами»: Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. А затем, когда успех был достигнут, Елизавета забрала новорожденного младенца у матери.
Этот жестокий поступок оказал сильное влияние на жизнь Екатерины и ее сына, Павла. Екатерине не позволили испытать радости материнства в полной мере, а ее воспоминания о рождении и первых месяцах жизни этого ребенка были тяжелыми и болезненными. Салтыков, являвшийся, вероятнее всего, отцом Павла, оставил ее и открыто хвастался своей победой над ней. Таким образом, Павел стал для Екатерины постоянным напоминанием о мужчине, грубо отказавшимся от нее. Петр, ее муж, повел себя еще хуже. Он годами унижал ее и угрожал заточить в монастырь. Оба эти мужчины, Петр – признанный отец ребенка и монарх, и его биологический отец оставили у нее воспоминания, полные грусти, разочарований и одиночества.
В 1762 году Екатерина взошла на трон и обрела, наконец, своего сына, однако оказалось уже слишком поздно налаживать с ним отношения. Павлу было уже восемь, он выглядел слишком маленьким для своего возраста, хрупким и болезненным. Сначала он скучал по Елизавете – высокой, необычайно нежной женщине, которая испортила его, окружив няньками и служанками, которые ничего не позволяли ему делать самостоятельно. Когда Екатерина, наконец, получила возможность свободно видеться с сыном, ее всегда сопровождал Григорий Орлов, который требовал к себе внимания, предназначавшееся Павлу.
Отношения Екатерины с Павлом (в которые, разумеется, входил и вопрос наследования), были самой сложной проблемой за время ее правления в психологическом и политическом аспекте. С самого начала Екатерина поняла: любой, кто захочет плести против нее интриги, всегда сможет использовать в них наследника дома Романовых – ее сына. Эта проблема затмевала даже вопрос, в действительности ли Павел приходился сыном Петру III или же он – ребенок любовника Екатерины, Сергея Салтыкова. В своих мемуарах Екатерина утверждала, что Павел – сын Салтыкова и на момент рождения Павла почти никто из придворных не верил в то, что он являлся сыном Петра. Всем было известно о сексуальной несостоятельности Петра, об эмоциональном и физиологическом барьере между супругами и о романе Екатерины с Салтыковым. Однако большинство россиян за пределами двора не обладали подобными сведениями и верили, что наследник престола был сыном Екатерины и царя Петра III. Москвичи приветствовали Павла на коронации Екатерины, считая, что Павел – родной правнук Петра Великого. Екатерина, ехавшая на коронацию, слышала их восторженные крики и понимала, что Павел – это ее соперник. Однако официальный статус Павла как наследника не зависел от вопроса о его праве наследования. После того как Екатерину провозгласили императрицей, она ясно дала понять, что Павел получит право наследования по ее воле. Основываясь на указе Петра Великого о том, что государь может сам называть своего наследника, она объявила Павла своим преемником. Никто не мог оспаривать ее право принимать подобные решения.
Затем произошло нечто странное: лицо Павла начало меняться. Продолжительная болезнь, перенесенная в возрасте девяти лет, стерла его детскую миловидность, черты его лица, ранее приятные, исказились и приобрели свойственную многим подросткам асимметрию. У него были жидкие каштановые волосы, скошенный подбородок и выступающая нижняя губа. Он стал больше похож на Петра, чем на Салтыкова, его движения напоминали порывистые и неуклюжие движения Петра. Те, кто знал Петра лично, поверили, что Павел действительно был сыном убитого царя.
К тому времени, когда Павел достиг подросткового возраста, он считал себя сыном Петра и испытывал глубокое уважение к отцу. Он интересовался обстоятельствами его смерти, а также вопросом, почему трон перешел к его матери, а не к нему. Когда придворные затруднялись с ответом, он говорил, что все равно все узнает, когда вырастет. Если же Павел спрашивал о своих шансах стать государем, в разговоре возникала долгая, неловкая пауза. Старался он восполнить и другие пробелы в своих знаниях. До него доходили слухи о том, что брат Григория Орлова, фаворита его матери, подозревался в причастности к смерти его отца. Таким образом, одно только присутствие при дворе братьев Орловых и то, что у его матери были отношения с Григорием, мучило его. В то же самое время мальчик создал себе идеализированный образ Петра, старался подражать ему, его наклонностям и поведению. Зная, что Петр был страстно увлечен всем, что имело отношение к армии, Павел стал играть в солдатиков. Сначала – с игрушечными, а затем муштровать настоящих солдат, как делал это Петр. Кроме того, подражая Петру, он стал восхищаться величайшим солдатом своего времени – Фридрихом Прусским.
С 1760 года, когда Павлу исполнилось шесть, Никита Панин стал его гувернером и старшим учителем. Павла учили иностранным языкам, географии, математике, естественным наукам, астрономии, религии, рисованию и музыке. Также его обучали танцевать, ездить верхом, фехтовать. Он был умен, нетерпелив и легко возбудимым. «Его Высочество имеет склонность торопить события: он спешит встать, спешит за едой, спешит лечь в постель, – говорил один из его учителей. – Во время обеда он придумывает разнообразные хитрости, чтобы сесть за стол пораньше… Он ест слишком быстро, не пережевывая пищу достаточно тщательно и поэтому дает своему желудку непосильную задачу».