Проблема, появившаяся с годами, заключалась не в институте фаворитизма, а в том, что фавориты становились все более юными, и разрыв в возрасте между ними и Екатериной все увеличивался. Поскольку внимание сосредоточилось исключительно на вопросе возраста, Екатерина объясняла это тем, что подобные отношения несли на себе исключительно педагогическую функцию. Она говорила, что ее молодые кавалеры обучались искусству стать украшением искушенного, многонационального двора; они должны были блистать изысканностью и вместе с тем быть полезными не только для монаршей особы, но и для всей империи. В своей переписке с Гриммом Екатерина объясняла, что эти молодые люди были такими необычными и она чувствовала себя обязанной дать им шанс и развить их таланты.
Когда Петр Завадовский впал в немилость, Потемкин стал подыскивать нового кандидата, которого Екатерина захотела бы принять и в чьей преданности он мог бы не сомневаться. Его выбор пал на тридцатидвухлетнего Симона Зорича, русского офицера с сербскими корнями. Зорич был высоким красивым мужчиной, очень вежливым, хотя и не отличавшимся особым интеллектом. Он добился значительного успеха на поле боя: проявил мужество в битве с турками и с достоинством пережил пять лет военного плена. Вернувшись в Россию в 1774 году, Зорич стал адъютантом Потемкина. В мае 1777 года после ухода Завадовского, Екатерина выбрала его новым фаворитом.
Зорич продержался еще меньше Завадовского. Новое положение вскружило ему голову. Екатерина сделала его графом, но он потребовал, чтобы ему дали титул князя, как Орлову или Потемкину. Его жалобы оскорбили императрицу. Зорич пробыл фаворитом всего десять месяцев, после чего она сказала Потемкину: «Прошлой ночью я была влюблена в него, но сегодня просто не могу его больше выносить». Потемкин проигнорировал тот факт, что Екатерине был нужен человек, с кем она могла бы вести беседы. Их отношения все ухудшались, и Зорич просто не мог понять, почему женщина, которая осыпала его богатством, неожиданно охладела к нему. Обвиняя в этом Потемкина, он решил сражаться за свое место фаворита. Зорич предъявил Потемкину претензии, но князь с презрением повернулся к нему спиной и ушел. В мае 1778 года через год после своего приезда, Зорич был отправлен в отставку. Ему назначили содержание. Страстный игрок, позже он был обвинен в растрате армейских средств и умер в опале.
Зорича заменил двадцатичетырехлетний офицер гвардии Иван Римский-Корсаков, чье пребывание продлилось два года. Новый фаворит был красив, играл на скрипке и обладал прекрасным тенором. Екатерине его красота напоминала героев Древней Греции, и в своих письмах Гримму она говорила, что ее новый любовник похож на «Пирра, царя Эпирского, которого должен нарисовать каждый художник, каждый скульптор обязан запечатлеть в скульптуре, и каждый поэт сложить о нем песню… Каждый его жест, каждое движение полны грации и благородства».
Однако яркая внешность не дополнялась интеллектом. Когда Екатерина подарила новому фавориту дом в Санкт-Петербурге, он решил, что ему нужна библиотека, чтобы подчеркнуть его новый статус, поэтому оборудовал комнату с книжными шкафами и вызвал самого главного книготорговца в столице. Его спросили, какие книги ему нужны. «Вы понимаете в этом лучше, чем я, – ответил новоявленный библиофил. – Большие книги поставьте вниз, маленькие – выше, и так до самого верха». Книготорговец выстроил многочисленные ряды из непроданных комментариев к Библии на немецком в хороших кожаных переплетах. Вскоре после этого британский посол решил разузнать побольше о новом фаворите и выяснил, что он «сменил свое обычное имя – Иван Корсаков – на более благозвучное – Иван Римский-Корсаков[10]».
Несмотря на похвалы Екатерины в адрес нового фаворита, при дворе ожидали, что Римский-Корсаков продержится недолго, поскольку все, кроме императрицы, видели, что он не питал особого интереса к своим обязанностям. От него ожидали, что он будет постоянно присутствовать во дворце, ему запрещали выезжать, и это вызывало у него скуку и беспокойство. Он спасался в объятиях графини Брюс, главной фрейлины Екатерины, которая долгое время являлась ее ближайшей подругой. Пара наивно полагала, будто они смогут спокойно встречаться во дворце. Им удавалось это почти год, но все закончилось в один день, когда императрица застала их за любовной игрой. Екатерина послала Римскому-Корсакову письмо с уведомлением, что она позволяет ему немедленно покинуть Санкт-Петербург. Графине Брюс было приказано вернуться к своему мужу.
Однако история оказалась еще более запутанной. Вскоре Екатерина, двор и графиня Брюс выяснили, что Римский-Корсаков использовал графиню Брюс, чтобы скоротать время и развеять скуку. А настоящей его целью была красивая молодая графиня Екатерина Строганова, жена одного из богатейших людей в России. Строгановы только что вернулись после шестилетнего проживания в Париже, и при первой же встрече с прекрасным «царем Эпирским» молодая графиня влюбилась в него. После того как Римский-Корсаков с позором вернулся в Москву, графиня Екатерина Строганова немедленно последовала за ним, и таким образом, всем стало известно о его романтическом двойном предательстве. Граф Строганов повел себя с поистине аристократическим достоинством. Опасаясь, что публичный скандал может нанести вред его маленькому сыну, он подарил супруге дворец в Москве, где они с любовником счастливо прожили тридцать лет. Там они нажили трех совместных детей.
В течение шести месяцев после фиаско Римского-Корсакова Екатерина оставалась одна, но на Пасху 1780 года появился новый фаворит, Александр Ланской. В ту пору ему исполнилось двадцать два года, он служил офицером конной гвардии. Когда он понял, что у него недостаточно средств, чтобы жить так же, как остальные офицеры, он попросил перевести его в провинциальный гарнизон, где расходы были значительно ниже. Его прошение отклонили военное ведомство и лично Потемкин, который назначил молодого человека своим личным адъютантом и представил его Екатерине. Ланской обладал изысканными манерами и нежным лицом, Екатерина писала, что Ланской – «добрый, веселый, честный и полный нежности». В ноябре 1779 года его официально перевели в покои, которые пустовали после отъезда Римского-Корсакова. Его по обычаю осыпали подарками и подношениями: драгоценности, сотни тысяч рублей, загородное имение. Два его кузена стали офицерами Преображенского полка, три его сестры были представлены ко двору и стали фрейлинами, вышли замуж и получили должности камер-фрау.
Екатерина была восхищена этим очаровательным адъютантом, это чувство стимулировало ее педагогические устремления обучить русских служить своей империи. Ланской с благодарностью отозвался на подобные инициативы. Он получил довольно скромное образование, но был предан Екатерине, в которой видел свою императрицу и учителя. Когда Екатерина увидела его желание учиться, она помогала ему составлять письма Гримму на французском.
Екатерина не испытывала страсти к Ланскому, как к Орлову или Потемкину, но его мягкость и преданность пробуждали в ней почти материнскую нежность. Он был умен и тактичен: не вмешивался в публичные дела, обладал хорошим вкусом, серьезно интересовался литературой, живописью, архитектурой. Он стал идеальным компаньоном, сопровождал ее на концерты и в театр, тихо сидел и слушал, когда она говорила, помогал придумывать новое оформление садов в Царском Селе.
По прошествии двух лет молодой любовник стал для Екатерины просто незаменимым. Даже циничный Безбородко признал, что «в сравнении с остальными он был просто ангелом. У него были друзья, он не старался причинить вред соседям, часто пытался помочь людям». Время от времени ходили слухи, что Потемкин ревновал этого безобидного молодого человека к Екатерине, и что Ланской – на грани отставки. Но это было неправдой. Потемкина полностью удовлетворяло сложившееся положение, и Екатерина могла свободно отдавать свое сердце Ланскому. По ее словам, его доброе расположение духа превратило Царское Село в «самое очаровательное и приятное место, где дни пролетали так быстро, что это трудно было себе представить».
Прошло четыре года, это оказался самый длительный период, который Екатерина провела со своими любовниками, после ее расставания с Орловым, с которым она прожила двенадцать лет. 19 июня 1784 года Ланской пожаловался на боль в горле. Его состояние быстро ухудшалось. Появилась сильная лихорадка. И через пять дней после начала болезни он умер от воспаления в горле. Считалось, что это была дифтерия.
Неожиданная смерть Ланского стала сильным потрясением для Екатерины. Оставшись без возлюбленного, она была переполнена горем, которое не могла контролировать. Екатерина в течение трех недель отказывалась покидать свою комнату. Ее сын, его жена, ее любимые внуки – всем было отказано в посещении; они лишь слышали постоянные всхлипывания за дверью. Потемкин немедленно вернулся с юга. Вместе с остальными приближенными он старался утешить ее, но Екатерина позже писала Гримму: «они помогали, но я не могла выносить этой помощи. Никто не мог говорить или думать в соответствии с моими чувствами. Каждый предпринятый шаг сопровождался борьбой: иногда эта борьба заканчивалась победой, иногда – поражением». Наконец, Потемкин сумел успокоить и отвлечь ее. «Он смог пробудить нас от мертвого сна», – говорила она.
Слезы иссякли, но императрица по-прежнему пребывала в депрессии. Она писала Гримму:
«Я погружена в глубочайшее горе, мне больше не испытать счастья. Я думала, что сама умру от невосполнимой потери моего лучшего друга. Я надеялась, что он поддержит меня в старости <…> Этот молодой человек, образованием которого я занималась, который был благодарным, нежным и честным, разделял мои горести и радовался вместе со мной <…> Я превратилась в молчаливое существо, охваченное глубоким отчаянием. Я брожу, словно тень. Я не могу смотреть на человеческие лица – меня сразу же начинают душить слезы. Не знаю, что со мной стало, но за всю свою жизнь я не была так несчастна, как сейчас, когда мой самый лучший, самый дорогой и добрый друг покинул меня навсегда».
Ланской оставил Екатерине все свое имущество, полученное им за время пребывания фаворитом. Она разделила его поровну между его матерью, братьями и сестрами. Екатерина не могла оставаться в Царском Селе без него, она не появлялась на публике до сентября и отказалась возвращаться в Зимний дворец до февраля. Наконец, она приехала в Царское Село лишь для того, чтобы установить греческую вазу в его честь в саду, над созданием которого они работали вместе. Надпись на ней гласила: «Моему самому дорогому другу».
В череде фаворитов Екатерины прослеживалась некоторая закономерность: после окончания серьезных отношений следовало появление менее важных фигур. Вслед за Орловым появился Васильчиков, за Завадовским – Зорич. Теперь эта закономерность повторилась: после смерти Ланского пришел Александр Ермолов. Правда, случилось это не сразу. Глубокая рана, нанесенная смертью Ланского, заживала медленно, в течение года апартаменты фаворита пустовали. Когда же Екатерина вернулась к жизни, то нашла легкое утешение с тридцатилетним Ермоловым.
Он, как и остальные, был гвардейцем, и, как Ланской, служил адъютантом Потемкина. Князь одобрил кандидатуру Ермолова, которого он считал неопасным, к тому же знал, что тот был невежественным и не хотел ничему учиться. Ермолов был красив и казался честным, что вполне подходило в тот момент Екатерине. У нее не было настроения вступать в отношения с еще одним пылким молодым студентом, она считала, что никто не сможет сравниться с очаровательным, умным и преданным Ланским. Весной 1785 года она писала Гримму: «Теперь я вновь спокойна и безмятежна в душе… я нашла очень способного друга».
В течение семнадцати месяцев пребывания фаворитом Ермолов не пытался полностью завладеть вниманием Екатерины или разделить ее интересы. В конце концов, он сам спровоцировал свой уход. Ермолов являлся протеже Потемкина, но начал вести себя с Потемкиным так, словно был ровней князю. Укрепившись, как ему казалось, в своем положении, он начал критиковать князя в присутствии Екатерины. Сообщал императрице обо всех связанных с князем скандальных историях, правдивых или ложных, которые только доходили до него. Обвинял Потемкина, что тот якобы присвоил себе деньги, которые должны были передать крымскому хану. Развязка оказалась предсказуемой. В июне 1786 года взбешенный Потемкин публично обрушил свой гнев на Ермолова и стал кричать на него: «Ты грязный пес, ты – обезьяна, которая осмелилась поливать меня грязью из канавы, откуда я тебя вытащил!» Ермолов, чья честь была задета, положил было руку на эфес шпаги, но удар Потемкина сбил его с ног. Затем Потемкин ворвался в покои Екатерины и закричал: «Либо он, либо я должен уйти! Если это ничтожество из ничтожеств останется при дворе, я сегодня же покину государственную службу». Ермолова немедленно отправили в отставку, ему дали 130 000 рублей и взяли с него обещание пять лет прожить за границей. Екатерина никогда больше не видела его.
После ухода Ермолова Екатерина, следуя выбранной схеме, сменила ничтожество на человека, который казался ей совершенством, в котором она надеялась найти нового Ланского. Александр Мамонов, которому в ту пору исполнилось двадцать шесть лет, был еще одним гвардейцем, красивым, образованным, свободно говорившим на французском и итальянском. Он приходился племянником щедрому графу Строганову, чья молодая жена сбежала с Римским-Корсаковым. На следующий день после отъезда Ермолова Мамонов уже сопровождал Екатерину в ее апартаменты. «Они спали до девяти часов утра», – написал на следующее утро в своем блокноте секретарь Екатерины. Новый фаворит немедленно был возведен в высокий чин Преображенской гвардии и в мае 1788 года повышен до звания генерал-майора. Позже, в том же месяце, Екатерина сделала его графом. Она придумала ему прозвище «L’habit rouge» (Красный мундир), поскольку этот цвет формы был у него любимым. Он оказался гораздо лучше развит в интеллектуальном плане, чем большинство его предшественников, поэтому она время от времени спрашивала у него советов в политических делах. И хотя при личном общении вела себя с Мамоновым очень серьезно, при посторонних говорила с ним как любящая мать со своим ребенком: «Мы же умны как сам дьявол. Мы обожаем музыку, мы скрываем свою любовь к поэзии, словно это преступление», – писала она Гримму. Потемкину она сообщала с энтузиазмом: «Саша же человек, которому цены нет <…> он неутомимый источник веселья, оригинален в своих взглядах и прекрасно информирован <…> Безусловно, мы одни из самых блестящих людей нашего двора. Мы просто идеально пишем по-русски и по-французски, у нас правильные черты лица, черные глаза и брови, благородная, непринужденная осанка».