Вот почему иногда автор „Слова“ лишь напоминает ту или иную характеристику в форме вопроса, как всем известную: „Не ваю ли вои злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури ранены саблями калеными на полѣ незнаемѣ?“ — говорит автор „Слова“ о дружине Рюрика и Давыда Ростиславичей. Мы бы сказали теперь, что это вопрос „риторический“: он лишь напоминает о той славе, которой пользовалась дружина Рюрика и Давыда. В аспекте народной молвы оценивается и поражение Игоря: „уже снесеся хула на хвалу...“.

Давая характеристики русским князьям, автор „Слова“ вспоминает прежде всего об их славе. Перед нами в „Слове“ как бы проходит общественная молва о каждом из русских князей и об их дружинах.

В своих отзывах о русских князьях автор „Слова“ как бы пересказывает молву о них: „Великый княже Всеволоде! ...Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти!“; „Галичкы Осмомыслѣ Ярославе!... Грозы твоя по землямъ текутъ, отворяеши Киеву врата, стрѣляеши съ отня злата стола салътани за землями“; „Ярославли и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени. Уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ“, и т. д.

В этих характеристиках русских князей отчетливо чувствуется и общерусская народная „слава“ (ср. „грозы твоя по землямъ текутъ“ или „уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ“).

Такой же „славой“ обладают и отдельные города (Новгород славен „славою Ярослава“) и земли (им передают свою славу местные дружины; например, Курскому княжеству — „куряне“ — „свѣдоми къмети“; Черниговскому — „черниговьские бы́ли, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы“, побеждающие кликом без щитов с одними „засапожниками“ своих врагов, „звонячи въ прадѣднюю славу“, и т. д.).

Автор „Слова“ нередко оценивает события с точки зрения той „славы“, которая распространяется по Руси об этих событиях. Подобно тому, как летописец, на основании той же народной молвы, оценивает исторические события с точки зрения их „небывалости“ (ср. в Ипатьевской летописи под 1094 г.: „не бе сего слышано во днех первых в земле руской“; ср. в Лаврентьевской летописи под 1203 г.: „взят бысть Кыев Рюриком и Олговичи и всею Половецьскою землею и створися велико зло в Русстей земли, якого же зла не было от крещенья над Кыевом. Напасти были и взятья не якоже ныне зло се сстася“), — автор „Слова“ пишет о поражении Игоря: „То было въ рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано!“.

Поисками „славы“ отчасти объясняет автор „Слова“ и самый поход Игоря. Собираясь на половцев, Игорь и Всеволод сказали: „Мужаимѣся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами подѣлимъ“. В ночь перед битвой русичи Игоря перегородили своими черлеными щитами великие поля, „ищучи себѣ чти, а князю славы“. Именно так понимает побудительные причины к походу Игоря и Святослав Киевский: „Рано еста начала Половецкую землю мечи цвѣлити, а себѣ славы искати“. Поисками личной славы объясняют поход Игоря и Всеволода также и бояре Святослава Киевского: „се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону“.

Понятия чести и славы звучат в „Слове“ и тогда, когда они прямо не упоминаются. Игорь говорит дружине: ,,Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти“ или „хощу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго; съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону“. И здесь речь идет, следовательно, о добывании личной славы.

Неоднократно упоминается в „Слове“ и дедняя слава — слава родовая, княжеская: Изяслав Василькович „притрепа славу дѣду своему Всеславу“, Ярославичи и „все внуки Всеслава“ уже „выскочисте изъ дѣдней славѣ“; Всеслав Полоцкий расшиб „славу Ярослава“ — славу новгородскую.

Наконец, в „Слове о полку Игореве“ неоднократно упоминается и о пении той самой „славы“ — хвалебной песни, в которой конкретизировалось понятие „славы“ как народной молвы. Песни Бояна были песнями хвалебными — „славами“ („они же сами княземъ славу рокотаху“), посвященными тому или иному герою и их подвигам („которыи дотечаше, та преди пѣснь пояше старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зарѣза Редедю предъ пълкы касожьскыми, красному Романови Святъславличю“).

„Славу“ поют окружающие Русь народы. Они поют ее не в гриднице Святослава, как ошибочно думали некоторые исследователи „Слова“, а в своих странах. Перед нами тот же образ всесветной славы русских князей, что и в „Слове“ Илариона, в „Молении“ Даниила Заточника, в житиях Александра Невского и Довмонта Тимофея, в „Слове о погибели Русской земли“ и в „Похвале роду рязанских князей“: „Ту нѣмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю“. Здесь понятие „славы“ как „известности“ и „славы“ как „хвалебной песни“ поэтически слиты, но в „Слове“ имеются и упоминания пения „славы“, в реальности которых нет оснований сомневаться. При возвращении Игоря из плена ему поют славу „девици“ „на Дунаи“. Сам автор „Слова“ заключает свое произведение традиционной славой князьям и дружине: „Пѣвше пѣснь старымъ княземъ, а потомъ молодымъ пѣти: «Слава Игорю Святъславличю, буй-туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу». Здрави князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки! Княземъ слава а дружинѣ. Аминь“.

Таким образом автор „Слова о полку Игореве“ воспроизводит современные ему события, оценивает их и дает характеристики князьям — своим современникам — на основании народной „молвы“, „славы“, которая в XII в. имела свои особенности, связанные с идеологией классового феодального общества. Свои суждения автор „Слова“ не отделяет от общественного мнения. Выразителем общественного мнения он себя и признает, стремясь передать свою оценку событий, свою оценку современного положения Руси как оценку общенародную. Но при этом то общественное мнение, которое он выражает, является общественным мнением лучших русских людей его времени.

Автор „Слова“ в нормах феодального поведения, в кодексе дружинных представлений о „чести“ и „славе“, в идеологии верхов феодального общества выделяет лучшие стороны и только эти стороны поэтизирует. Он наполняет своим, более широким, патриотическим содержанием понятия „чести“, „славы“, „хвалы“ и „хулы“. За поиски личной славы он осуждает Игоря Святославича и его брата Всеволода, Бориса Вячеславича и других русских князей. Однако во всех тех случаях, где речь идет о „славе“ в более широком значении, автор „Слова“ сочувственно говорит о ней. Понятие „чести“ и „славы“ перерастают в „Слове“ свою феодальную ограниченность. Для автора эти понятия с их ярко выраженными сословными оттенками значения приобретают смысл общенародный. Честь и слава родины, русского оружия, князя как представителя всей Русской земли волнуют автора „Слова“ прежде всего.

Итак, задачей „Слова“ было не столько военное, сколько идейное сплочение всех лучших русских людей вокруг мысли о единстве Русской земли. Вот почему автор „Слова“ так часто и так настойчиво апеллирует к общественному мнению. Эта задача была рассчитана не на год и не на два. В отличие от призыва к организации военного похода против половцев, она могла охватить своим мобилизующим влиянием целый период русской истории — вплоть до татаро-монгольского нашествия. И не случайно К. Маркс писал о „Слове“, что смысл его — в призыве русских князей к единению „как раз перед нашествием монголов“.