Вопреки исторической действительности, слабого киевского князя Святослава Всеволодовича автор „Слова“ рисует могущественным и „грозным“. На самом деле Святослав „грозным“ не был: он владел только Киевом, деля свою власть с Рюриком, обладавшим остальными киевскими городами. Святослав был одним из слабейших князей, когда-либо княживших в Киеве.

Не следует думать, что перед нами обычная придворная лесть. Автор „Слова“ выдвигает киевского князя в первые ряды русских князей потому только, что Киев все еще мыслится им как центр Русской земли — если не реальный, то, во всяком случае, идеальный. Он не видит возможности нового центра Руси на северо-востоке. Киевский князь для автора „Слова“ — попрежнему глава всех русских князей. Автор ,,Слова“ видит в строгом и безусловном выполнении феодальных обязательств по отношению к слабеющему золотому киевскому столу одно из противоядий против феодальных усобиц, одно из средств сохранения единства Руси. Он наделяет Святослава идеальными свойствами главы русских князей: он „грозный“ и „великый“. Слово „великый“, часто употреблявшееся по отношению к главному из князей, как раз в это время перешло в титул князей владимирских: название „великого князя“ присвоил себе Всеволод Большое Гнездо, претендуя на старейшинство среди всех русских князей. Слово же „грозный“ и „гроза“ очень часто сопутствовало до XVII в. официальному титулованию старейших русских князей, хотя само в титул и не перешло (оно стало только прозвищем, при этом подчеркивающим положительные качества сильной власти, — Ивана III и Ивана IV). Слово „гроза“ как синоним силы и могущества княжеской власти часто употреблялось в XIII в. Для автора „Слова“ „грозный“ киевский князь — представление идеальное, а не реальное. При этом, что особенно интересно, для автора „Слова“ до́роги все притязания русских князей на Киев. Нет сомнений в том, что он считает Святослава, силу которого он гиперболизирует, законным киевским князем. И, вместе с тем, игнорируя вотчинное право на Киев Святослава Всеволодовича, он пишет, обращаясь к Всеволоду Большое Гнездо, — князю, принадлежавшему ко враждебной Ольговичу Святославу мономашьей линии русских князей: „Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетѣти издалеча отня злата стола поблюсти? [т. е. стола Киевского!]... Аже бы ты былъ [в Киеве!], то была бы чага по ногатѣ, а кощей по резанѣ“. В этом обращении к Всеволоду все неприемлемо для Святослава, и все обличает в авторе „Слова“ человека, занимающего свою, независимую, а отнюдь не „придворную“, позицию: титулование Всеволода „великим князем“, признание киевского стола „отним“ столом Всеволода и призыв притти на юг. Каким образом может это совместиться с позицией автора как сторонника „Ольговичей“? Суть здесь, очевидно, в том, что новая политика Всеволода — политика отчуждения от южнорусских дел — казалась автору опаснее, чем его вмешательство в борьбу за Киевский стол. Всеволод, в отличие от своего отца Юрия Долгорукого, стремился утвердиться на северо-востоке, заменить гегемонию Киева гегемонией Владимира Залесского, отказался от притязаний на Киев, пытаясь из своего Владимира Залесского руководить делами Руси. Автору „Слова“ эта позиция Всеволода казалась не общерусской, местной, замкнутой, а потому и опасной.

Аналогичным образом автору „Слова“ казалась опасной слишком местная политика Ярослава Галицкого, и он подчеркивает его могущество, его власть над самим Киевом: „отворяеши Киеву врата“, — говорит он о Ярославе Галицком. Слова, казалось бы, несовместимые с представлениями о могуществе Святослава Киевского, слова невозможные в устах „придворного поэта“ Ольговичей, но простые и понятные для человека, страдающего за Киев как за центр Русской земли, стремящегося привлечь к нему внимание замкнувшихся в местных интересах князей.

Знание исторических явлений, происходивших в земле Галицкой и Владимиро-суздальской, при этом поразительно. От автора „Слова“ не ускользнуло то, что стало ясным для позднейших историков. Он усмотрел опасность для единства Руси именно в том, что и владимирские и галицкие князья перестали интересоваться Киевом как центром Руси.

Автор „Слова“ не мог еще оторваться от представлений о Киеве как о единственном центре Руси. Да это вряд ли было бы возможно от него и требовать. Он страстный сторонник идеи единства Руси, но единство это он еще понимает в устоявшихся представлениях XII в. Он уже видит значение сильной княжеской власти, но права первого князя на Руси еще обосновывает необходимостью строгого выполнения права феодального, подчеркивая в нем подчиняющие линии, права сюзерена, а не вассала. Он уже видит и признает силу владимиро-суздальского князя, но предпочитает его видеть на юге — в Киеве.

Из привычных представлений своего времени автор „Слова“ берет те, которые нужны ему как стороннику идеи единства Руси. Выработка совершенно новых политических представлений была делом будущего. Автор „Слова о полку Игореве“ — гениальный современник, он мыслит представлениями XII в., хотя и вкладывает в эти представления прогрессивное содержание.

Те же представления о Киеве как о центре Русской земли пронизывают собою все изложение „Слова“. Поразительна, например, точность выбора выражений в характеристике последствий поражения Игоря: „а въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми“. Черниговская земля, действительно, подверглась „напастям“, реальным несчастиям. Киев же и Киевщина непосредственному разорению не подверглись; „туга“ — тоска, печаль — за всю Русскую землю распространялись здесь как в центре Руси; Киев страдает, следовательно, не собственными несчастиями, а несчастиями всей Русской земли.

Роль Киева как центра Русской земли особенно отчетливо выступает в заключительной части „Слова о полку Игореве“. Согласно летописи, Игорь по возвращении из плена в Новгород Северский едет в Чернигов к Ярославу Святославичу, а затем уже из Чернигова отправляется в Киев к Святославу Всеволодовичу. „Слово о полку Игореве“ не упоминает ни о его пребывании в Новгороде Северском, ни о его пребывании в Чернигове: Игорь прямо едет в Киев к богородице Пирогощей. И в этом появлении Игоря прямо в Киеве у Святослава нельзя не усмотреть идейных устремлений автора „Слова“: Игорь русский князь прежде всего, важно его возвращение в Киев, а не в Новгород Северский. Славу ему поют не в Новгороде или Путивле, а на Дунае — в отдаленных русских поселениях, отрезанных от остальной Руси половцами, ибо радость по поводу его возвращения общерусская, а не какая-либо местная: „страны ради, гради весели“. Пение этой славы достигает с Дуная Киева. Его возвращение встречает отклик во всех русских сердцах, даже и тех, которые были заброшены на крайний юго-запад русского мира. Но отклик находят киевские, т. е. общерусские события, а не какие-либо местные. Это пение девиц на Дунае противостоит радости русскому поражению готских дев. Поражение или победы русских имеют всесветный отклик.

Итак, единство Русской земли мыслится автором „Слова“ с центром в Киеве. Это единство возглавляется киевским князем, который представляется ему в чертах сильного и „грозного“ князя.

Обращаясь с призывом к русским князьям встать на защиту Русской земли, автор „Слова“ в разных князьях рисует собирательный образ сильного, могущественного князя — сильного войском („многовоего“), сильного судом („суды рядя до Дуная“), вселяющего страх пограничным с Русью странам („ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти“; „подперъ горы угорскыи своими желѣзными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота“), распространяющего свою власть на громадную территорию с центром в Киеве („аще бы ты былъ...“ — на юге), а не в своем уделе, славного в других странах („ту нѣмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю“).

Перед нами образ князя, воплощающего собой идею сильной княжеской власти. Эта идея сильной княжеской власти, с помощью которой должно осуществиться единство Русской земли, только еще рождалась в XII в. Впоследствии этот же самый образ „грозного“ великого князя создаст „Слово о погибели Русской земли“. Он отразится в Житии Александра Невского, в „Молении“ Даниила Заточника и в других произведениях XIII в. Не будет только стоять за этим образом „грозного“ великого князя — Киева как центра Руси. Перемещение центра Руси на северо-восток и падение значения Киевского стола станет слишком явным.

Однако автор „Слова“ сумел заметить идею сильной княжеской власти в ее жизненном осуществлении — на том самом северо-востоке Руси, чьих притязаний стать новым центром Русской земли он еще не хотел признавать.

Сильная княжеская власть едва только начинала возникать, ей еще предстояло развиться в будущем, однако автор „Слова“ уже установил ее типичность, ее характерность, уловил в ней зерна будущего.

Конечно, идея сильной княжеской власти не слилась у автора „Слова“ с идеей единовластия. Для этого еще не было реальной исторической почвы. Автор „Слова“ видит своего сильного и могущественного русского великого князя действующим совместно со всеми остальными князьями, но в подчеркивании подчиняющих линий феодальной власти нельзя не видеть некоторых намеков на идею единовластия киевского князя.

Таким образом единство Руси мыслится автором „Слова“ не в виде прекраснодушного идеала союзных отношений всех русских князей на основе их доброй воли и не в виде летописной идеи необходимости соблюдения добрых родственных отношений (все князья — „братья“, „единого деда внуки“), и не в виде будущих идей единовластия, а в виде союза русских князей, на основе строгого выполнения феодальных обязательств по отношению к сильному и „грозному“ киевскому князю.

Обращаясь с призывом к русским князьям встать на защиту Русской земли, автор „Слова“ исходит из их реальных возможностей, оценивает те их качества, которые позволяют им быть действительно полезными в обороне Руси. И в данном случае автор „Слова“ выступает как реальный политик. По существу в „Слове“ дан целый очерк современного автору политического состояния Руси.

Достиг ли призыв автора „Слова“ тех, кому он предназначался? Можно предполагать, что в известной мере — да. Игорь Святославич отказывается от своих одиночных действий против половцев.

В 1191 г. он организует целую коалицию против половцев. В походе, кроме Игоря Святославича, участвовали: Всеволод Святославич, Всеволод, Мстислав и Владимир Святославичи, сыновья Святослава Всеволодовича Киевского, Ростислав Ярославич, сын Ярослава Всеволодовича, и сын Олега Святославича — Давыд. Поход этот был неудачен, но самая организация его в таких масштабах не случайна.

Однако подлинный смысл призыва автора „Слова“, может быть, заключался не в попытке организовать тот или иной поход, а в более широкой и смелой задаче — объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, мобилизовать общественное мнение против поисков князьями личной „славы“, личной „чести“ и мщения ими личных „обид“. „Слово о полку Игореве“ обращало свой призыв не только к русским князьям, но и к общественному мнению всего русского народа. Вот почему это общественное мнение занимает такое огромное место в „Слове“.

Дружинные представления о „чести“ и „славе“ отчетливо дают себя чувствовать в „Слове о полку Игореве“. „Слово“ буквально напоено этими понятиями. Все русские князья, русские воины, города и княжества выступают в „Слове“ в ореоле „славы“ или „хулы“.